Юрий Барсуков о резком интересе к этому взрывоопасному газу

За последний год отраслевая дискуссия в РФ вокруг места водорода в будущей энергосистеме сделала такой резкий скачок, что сложно даже подобрать этому правильное сравнение. Из технического газа, о тонкостях использования которого в промышленности широкая публика не знала вообще ничего, водород неожиданно был признан одной из главных точек роста российского ТЭКа в уже весьма обозримом будущем. Вот и замглавы Минэнерго Павел Сорокин заявил 12 апреля на коллегии ведомства, что Россия должна занять 20–25% рынка торговли водородом к 2030 году. Правда, рынка этого пока нет, а оценки его будущих объемов весьма различны, что признает и сам господин Сорокин. Неясна экономика крупномасштабного производства водорода, приемлемый для глобального сообщества способ его транспортировки и хранения — напомню, этот газ более взрывоопасен, чем метан,— а также сколько потребители на практике готовы платить за «зеленый» газ.

Тем не менее ажиотаж вокруг водорода поддерживает политика правительств развитых стран, обделенных запасами ископаемого топлива. По оценке IHS Markit, Франция, Германия, Италия, Испания и Португалия собираются инвестировать $44 млрд государственных средств в производство водорода и инфраструктуру для него до конца десятилетия. А крупнейшие компании Южной Кореи, по оценке местного Министерства экономики и торговли, намерены вложить $38 млрд в тот же срок.

На мой взгляд, российские чиновники и в целом российские нефтегазовые компании легко поддерживают планы «водородной экспансии» потому, что для нефтегазового сектора водород — это потенциальный спасательный круг на фоне ускоряющегося процесса энергоперехода.

Компании, которые сейчас производят нефть и газ, технологически могут перейти на выпуск водорода из углеводородов (даже с учетом захоронения СО2) относительно безболезненно, сохранив свою привычную структуру и способ ведения бизнеса.

Но если российским компаниям не удастся полноценно встроиться в этот бизнес или же водород в принципе проиграет в борьбе с другими способами построения «зеленой» экономики — например, повальной электрификацией,— то масштаб необходимых изменений окажется совершенно другим. Речь может зайти в итоге о закрытии ключевых отраслей экономики так же, как в Западной Европе в 1980-х годах умерла угледобыча. Однако сейчас ставить вопрос таким образом никто не готов, ведь проблема обострится явно не при жизни нынешнего поколения чиновников и топ-менеджеров. Это совершенно понятно — но все-таки хотелось бы иметь какой-то запасной план на случай, если «водородная панацея» не сработает.