Выбор Игоря Гулина

В издательстве «НЛО» вышла монография саратовских культурологов и антропологов Вадима Михайлина и Галины Беляевой «Скрытый учебный план». На первый взгляд она выглядит работой довольно специальной, посвященной школьному кино с начала 1930-х до середины 1960-х. На самом деле это крайне амбициозное исследование всей советской культуры

Настоящий расцвет советских фильмов о школе («Доживем до понедельника», «Чужие письма», «Чучело» и пр.) приходится на более позднее время. Этому расцвету Михайлин и Беляева планируют посвятить второй том. В первом — как бы предыстория, растянувшееся на три с половиной десятилетия рождение жанра. Однако обстоятельность этой будто бы подготовительной части необходима проекту Михайлина — Беляевой, в котором история школьного кино становится призмой для описания истории советского общества.

Школьный фильм никогда не входил в число главных жанров советского кинематографа (какими в разное время были революционные эпопеи, фильмы о войне, соцреалистические мюзиклы, оттепельные молодежно-лирические драмы). Он всегда был где-то на периферии канона — в гетто не вполне серьезного детско-подросткового искусства. Однако жанр этот таит в себе секреты, относящиеся к самой сути советского проекта. Школьные фильмы рассказывают об обучении — об овладении не только курсами математики и литературы, но и навыками существования в социуме — дружбы, подчинения, работы. Это и есть заглавный «скрытый учебный план» — спрятанная под покровом незатейливых, часто забавных и всегда трогательных историй система пропагандистских установок и приемов, разработанных на идеальном сыром материале — детях.

Михайлин и Беляева исходят из понятной предпосылки: школа — это одновременно низший уровень государства и его идеальная метафора. По крайней мере, такого просветительского государства, каким был Советский Союз, власти, направленной не только на организацию своих граждан, но и на их воспитание — в пределе создание нового антропологического типа, советского человека. Соответственно эволюция рассказов и фильмов о школе демонстрирует изменения в представлениях о самих техниках власти. Фильмы здесь — материал идеальный постольку, поскольку обладают более широким инструментарием: показывают не только слова, но и тела, визуальную организацию социального пространства.

«Скрытый учебный план» — крайне насыщенная книга. Общие наблюдения о динамике советской культуры здесь перемежаются подробным анализом конкретных фильмов: от только предсказывающих жанр классических картин начала 1930-х «Одной» Козинцева — Трауберга и «Путевки в жизнь» Николая Экка до иронических, деконструирующих сложившиеся конвенции и маркирующих кризис оттепели «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» и «Республики ШКИД».

Все многообразие остроумных наблюдений сводится в довольно стройную единую картину. Советский кинематограф интересует Михайлина и Беляеву прежде всего как пропагандистский инструмент — система приемов, в которых нарративные, визуальные и эмоциональные (настройки сопереживания, эмпатии) техники служат одной цели — трансляции нормативных социальных моделей и мобилизации населения для нужд государства. В этом смысле оттепельное кино со своей «искренностью» (авторы всегда пишут это слово в кавычках) отличается от сталинского лишь более тонкой манерой пропагандистской работы. Тонкость эта в свою очередь обусловлена трансформациями самого социалистического проекта.

Сталинский большой стиль основан на четкой иерархии, абсолютной исторической истине, воплощенной в фигуре самого Сталина. Учителя (буквальные и метафорические) становятся связующими звеньями, обеспечивающими доступ к этой истине ученикам (буквальным и метафорическим). Любое сомнение должно быть преодолено, любое отпадение от коллектива — оказаться испытанием перед единением. В оттепели место абсолютной истины исчезает. Вместо подчинения и нерефлексивного доверия ставка делается на энтузиазм и ответственный личный выбор. Соответственно в какой-то мере реабилитируется частное, возникает место для сомнения — в том числе и в иерархиях. Но сам «скрытый учебный план» (а вместе с ним и нормативные разделения на своих и чужих, допустимое и недопустимое, закаляющее и разлагающее) от этого никуда не исчезает. Он становится лишь еще более скрытым — и остается таким, пока оттепельный мобилизационный проект не терпит крах.

На фоне конвенций, принятых в российском киноведении (высокое искусство всеми силами очищается от пропаганды, восхищение мастерами жестко отделяется от обвинений государства с его цензурой и идеологическими нормативами), «Скрытый учебный план» выглядит как книга подчеркнуто ревизионистская. И сам этот ревизионизм, безусловно, вызывает большую симпатию. В то же время, как почти любой ревизионизм, он выглядит некоторым упрощением. Несмотря на всю аналитическую изощренность, а местами настоящую виртуозность книги Михайлина и Беляевой, в основе ее лежит достаточно прямолинейная картина социальной жизни.

Если вкратце, она такова: существуют элиты — политические и примыкающие к ним культурные — со своими проектами, целями и выгодами. И существуют доставшиеся им индивиды, народ — объект их попечения и манипуляции. Политика, идеология, даже культура спускается в этой схеме сверху вниз, разъедая органическое устройство индивидов, их привычные способы коммуникации друг с другом, семейные и социальные связи. В том случае, если люди интериоризируют идеологию, начинают воспринимать ее как свою собственную, они могут предстать исключительно одурманенными жертвами элит.

Любая культурная деятельность, в том числе кинематограф, оказывается, таким образом, либо пропагандой, корыстной манипуляцией, либо субверсией, тайным подрывом господствующей идеологии. Полноценная политическая вовлеченность в сколь угодно несостоятельный проект, та самая искренность (требующая не идеологии, но идеалов) оказывается исключена. Она невидима для избранной оптики. Несмотря на свою подчеркнуто антитоталитарную установку, Михайлин и Беляева сами создают жестко иерархизированную, принципиально враждебную любым полутонам и сомнениям картину политической и культурной жизни. Однако если вынести за скобки эту легкую концептуальную ригидность, «Скрытый учебный план», безусловно, одна из самых интересных книг о советском кинематографе, выходивших за последние годы.