Максим Семеляк о фильмах Нусинова и Лунгина как зеркале сегодняшней жизни

Умерший в мае 1970-го в 50 лет сценарист Илья Нусинов принадлежит к тем фигурам, чье величие обратно пропорционально объему созданного. Как Луспекаев или Шпаликов, или другие носители совершенно отдельной щемящей известности, он успел сделать всего ничего, но это «ничего» глобально пережило не только их самих, но переживет и нас, о них пишущих спустя полвека

Строго говоря, работавшие всегда вместе Илья Нусинов и Семен Лунгин написали два великих сценария — «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» и «Внимание, черепаха!». Разумеется, были и «Мичман Панин», и «Телеграмма» и, наконец, «В тринадцатом часу ночи» — но они так или иначе укладываются в общую структуру, центром которой становится некое глобальное и модульное детство, плохо знакомое со временем.

Даже и в «Мичмане Панине» — их первый парный сценарий про революционную агитацию на флоте — весь подрывной эксцесс работает на уровне детских розыгрышей: Тихонов ведет под арест городового, воспользовавшись двусмысленным приказом, Куравлев поет, дурачась, «Боже, царя храни!», отвлекая держиморд, а уж матросы на общем собрании, когда им объясняют про революцию, ведут себя ровно как в пионерском лагере.

В 1969 году Лариса Шепитько еще сняла по их сценарию довольно удивительный новогодний телефильм «В тринадцатом часу ночи». «Мы готовы показывать — а вы готовы смотреть?» — гласит изначальный титр. Учитывая дальнейшее содержание кинокартины, однозначный ответ дать сложно: там сидят затянутые в паутины Вицин в бирюзовом костюме, Гердт в женском платье, Мишулин ходит по потолку — по духу чем-то неуловимо напоминает «Список Адриана Мессенджера».

Нусинову и Лунгину удалось создать такие сюжетообразующие конструкции и собственно мифы, которые не только не зависят от времени (так, например, фильм «Телеграмма» весь строится на хронологической ошибке), а с течением этого самого времени приобретают все больший смысл (даже воспетый ими мичман Панин в прототипе носил более чем современную фамилию Панюшкин).

Принято считать, что финальная сцена с танками во «Внимание, черепаха!» — аллюзия на советский ввод этих же транспортных средств в Прагу в августе 68-го. Возможно, и так, однако сегодня этот фильм стыкуется с современностью куда отчетливее — в финале мальчик (наряженный девочкой!) обнимает в канаве спасенную черепаху. О какой Грете Тунберг можно говорить после этого вконец расчищающего образа? Вообще говоря, младшеклассники нусиновских сценариев — прямые предтечи подростков Сергея Соловьева, впрочем, это тема для отдельного исследования.

Мы же взамен исследуем вышедший в 64-м фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», который сегодня смотрится как нечто даже не современное, а сиюминутное. Во-первых, начальник лагеря. Предание гласит, что исполнявший эту роль Евстигнеев пародировал Хрущева и произносил слова «Когда я был маленьким...» ровно с той же интонаций, что Хрущев, часто говоривший: «Когда я работал в шахте...» Степень сходства нам сейчас оценить сложно, но с годами Дынин сделался заметно похож на актуального российского лидера: короткая совпадающая фамилия, определенное внешнее сходство, известная афористичность высказываний («от плевательницы до фонаря»), но главное — абсолютно идентичные патетика и логика. Инаугурационная речь Дынина целиком и полностью описывает идею последних 20 лет: «Какие вам корпуса понастроили, какие газоны разбили, газовая кухня, телевизор, парники, цветники, мероприятия! А что от вас требуется, друзья мои? Дис-ци-пли-на!»

В чем, собственно, повинен Иночкин (не нужно быть Делёзом, чтоб расслышать в его фамилии отголосок Иного) и за что Дынин отчислил его из лагеря? За то, что он незаконно покинул пределы лагеря и переплыл на Остров (сейчас это Великобритания, естественно). Как и всегда, в сценариях Нусинова и Лунгина время играет второстепенную роль, все причудливо переплетается — в лагерь приезжает Митрофанов, очень похожий на Анатолия Собчака, и, собственно, главный удар для Дынина состоит в том, что, казалось бы, номенклатура — племянница Митрофанова, то есть Ксения,— предала его и тоже стала болотницей, а вовсе не кукурузой — Царицей полей.

Во-вторых, тут полностью предсказан фильм «Дау» — есть полноценная сцена избиения свиньи с ее последующим преследованием. Я уж молчу про сюжет, где абсолютно голых мальчиков заставляют лезть в (настоящую) крапиву — это вам не разоравшийся младенец.

В-третьих, тут присутствует история с эпидемией — что уже совершенно перестает быть смешным.

А кроме того, готические съемки в духе Жоржа Франжю (см. аллею пионеров в ночи), а еще парад-карнавал овощей, котов и птиц, которые один в один cult classic «Плетеный человек» (фильм будет снят девять лет спустя).

Нусинов всегда был создателем неоднозначных миров, вот и здесь его Дынина-Евстигнеева — жалко. Не случайно же во сне Иночкин отдает ему свою кровь — более того, они с ним ОДНОЙ крови. Дынин и сам в некотором смысле жертва системы, им же созданной. Он бесконечно одинок — обратите внимание, как появляется Евстигнеев на экране в первый раз — возвышается крошечной белой фигурой на далеком холме, без малейшего намека на союзников и даже собеседников. И в финале он стоит с тортом, как будто на сочинской Олимпиаде, а все бегут, бегут — хотят, как в Париже, и предательски левитируют в конце.

Заметим, Иночкин — это не Холден Колфилд. Холден Колфилд — это как раз Дынин. Один хотел спасать детей над пропастью во ржи, а другой оберегает их от заплыва на другой берег, к непонятным деревенским, которые всегда при случае готовы замучить свинью. Иными словами, нам остается сделать финальный логический шаг, чтобы протянуть руку от Сэлинджера к Путину, но мы от этого шага, вероятно, воздержимся, дабы сохранить рассудок свой и читателя.

Вместо того мы вспомним сочиненную сценаристами фигуру вопрошателя — этого Сократа со слегка мамоновским заиканием. Исполнитель этой роли Вячеслав Царев трагично повторил судьбу своего единственного героя («иди, иди отсюда!»), снялся в нескольких эпизодических ролях, спился и рано умер.

Однако именно его вопрос летит, как пионеры в финале, через все мыслимые аналогии и эпохи: чё это мы здесь делаем, а?