Профессор ВШЭ Юрий Симачев — об экспресс-оценке последствий кризиса, вызванного коронавирусом

О влиянии пандемии коронавируса на крупнейшие мировые и российскую экономику, выборе между протекционизмом и кооперацией в мировой торговле и возможных результатах господдержки российской, а также о том, как происходящее может повлиять на отдельные отрасли и структуру занятости в РФ, по результатам дистанционного мозгового штурма в Центре исследований структурной политики НИУ ВШЭ и на основании предварительных оценок ситуации “Ъ” рассказал директор НИУ ВШЭ по экономической политике профессор Юрий Симачев.

— Какова ожидаемая продолжительность экономической депрессии, связанной с коронавирусом?

— Оценивать влияние распространения коронавирусной инфекции на спад мировой экономики и его масштаб пока преждевременно — прошло слишком мало времени. Но можно сказать, что эффект будет значимым. То, что сейчас происходит в мировой экономике, принципиально отличается от кризисов 1999 и 2008 годов по своей природе: предыдущие кризисы носили прежде всего финансовый характер, текущий связан с шоками спроса и предложения, при этом усиливаются риски нарушения сложившихся кооперационных связей.

Сегодняшняя мировая экономика значительно более сложна, взаимосвязана и взаимозависима. Одно из проявлений этого — феномен глобальных цепочек добавленной стоимости.

Мировой финансово-экономический кризис 2008–2009 годов продемонстрировал, что производство внутри сложных цепочек падает до двух раз быстрее традиционного национального производства и традиционной торговли, но и в два-три раза быстрее восстанавливается.

Однако быстрое восстановление возможно прежде всего в тех экономиках, где есть возможности и мотивации к быстрому замещению, к перестройке глобальных цепочек.

В 2020 год мировая экономика уже входила с замедляющимися темпами роста торговли и инвестиций, при этом наиболее значимое сокращение наблюдалось в развитых странах Азии — традиционном в последние десятилетия драйвере роста мировой экономики. В начале марта ОЭСР пересмотрела прогноз роста для мировой экономики, снизив его с 2,9% (прогноз ноября) до 2,4%. При этом отмечается, что в случае резкого нарастания масштаба распространения коронавируса прогноз может быть снижен до 1,5%. Сейчас, когда только за четыре дня (20–23 марта) число заразившихся COVID-19 выросло на 100 тыс. человек, вероятность пересмотра прогноза кажется все более реалистичной.

— Как в сравнении с крупнейшими экономиками выглядит Россия в статике и динамике? На что можно рассчитывать как на драйверы выхода из этого спада?

— Что касается российской экономики, с одной стороны, меньшие масштабы сектора туризма, индустрий развлечений, глобальных высокотехнологичных услуг, в целом традиционно более низкая мобильность населения определят относительно невысокие (по сравнению со странами ЕС) спросовые ограничения. С другой стороны, российская экономика в существенной части стала избыточно административной и в этой связи хуже саморегулируемой и адаптирующейся к различным шокам, поэтому кризис может больше сместиться в сторону предложения.

Оценивая возможную длительность кризиса, можно исходить из того, что доступные данные о динамике распространения коронавируса в странах, раньше других столкнувшихся с данной проблемой (Китай, Япония, Южная Корея), позволяют предположить, что при надлежащих действиях властей заметное улучшение ситуации может наступить спустя два-три месяца с момента, когда число зараженных стало исчисляться сотнями. Однако для России и ряда других сырьевых экономик ситуация, связанная с коронавирусом, усугубляется обвалом мировых цен на нефть. Поэтому динамика восстановления от текущего кризиса в России может быть меньшей, чем в Китае и индустриально развитых странах. Вместе с тем восстановительный рост крупных экономик повысит спрос на нефть, что с высокой вероятностью повлечет за собой повышение цен. Однако это, разумеется, не решит структурных проблем роста, стоящих перед российской экономикой.

Можно, конечно, обсуждать форму кризиса (V-, U-, L-образную) — это одна из любимых тем экспертов, но мы полагаем, что во многом от действий властей зависят и глубина падения, и тем более быстрота и качество восстановления. Можно предположить, что в силу временной распределенности кризиса по странам (одни близки к выходу из кризиса, другие, наоборот, в него только погружаются), а также самого характера инфекции (риски второй осенней волны) кризис может иметь W-образную форму (с наличием основного шока и нескольких постшоков). Например, последствия возникших проблем в производстве Китая, как одного из крупнейших производителей промежуточной продукции, могут проявиться в других странах через некоторое время при истощении стандартных запасов местных компаний. В этой связи реагировать на кризис исключительно административными механизмами будет довольно сложно.

Драйверы выхода из спада во многом будут определяться мерами государственной поддержки. В прошлый кризис правительство осуществляло преимущественно компенсационную политику помощи наиболее пострадавшим отраслям, при этом стремясь всеми способами, в том числе административного принуждения, сохранить занятость на предприятиях. Это обусловило крайне ограниченный структурный эффект прошлого кризиса, когда сохранились не только низкопроизводительные предприятия, но и их неэффективные собственники.

По нашему мнению, сейчас основной акцент должен быть сделан на компенсации потерь наиболее уязвимых экономических агентов.

То есть населения, сотрудников, оказавшихся под риском увольнения и безработицы (например, в виде субсидий на выплату заработной платы работникам, пострадавшим от вируса и находящимся в самоизоляции), малого и среднего бизнеса.

Удачными также можно назвать меры, связанные с предоставлением налоговых льгот и налоговых каникул физическим лицам и предприятиям, в особенности в наиболее чувствительных к кризису отраслях (туристические, транспортные услуги, гостиничный бизнес). Такие меры в особенности привлекательны тем, что могут быть внедрены в короткие сроки и при этом не требуют больших расходов на администрирование исполнения этих мер. На этом фоне для нас выглядит менее очевидной необходимость ужесточения различных контрольных функций, в том числе за ценообразованием в отраслях,— более результативными могли бы стать меры по снижению барьеров доступа на рынки, в том числе тарифных и нетарифных ограничений.

— Пандемия и рецессии в крупнейших экономиках, очевидно, затронут мировую торговлю. При этом уже понятно, что, с одной стороны, странам приходится упрощать и облегчать импорт жизненно необходимых товаров, с другой — очевиден тренд на рост протекционизма, который с углублением рецессий будет усиливаться. Какой из трендов победит?

— Нарастание протекционизма в мировой экономике — это новая реальность последнего десятилетия, особенно ярко начавшая проявляться после мирового финансово-экономического кризиса 2008–2009 годов. Дальнейшее усиление протекционизма в период рецессии не так уж очевидно, скорее можно ожидать существенных ограничений на перемещение рабочей силы.

Очередная выявленная уязвимость мировой экономики продемонстрирует необходимость кооперации. Представляется, что реальные структурные изменения могут происходить не столько на уровне взаимоотношений стран и макрорегулирования, сколько на уровне отдельных компаний.

— Из-за огосударствления экономики большая часть спасательных сил и средств может достаться госсектору и укрепит его, как это было в 2008 и 2014 годах. При этом отказ от господдержки в 1998 году продемонстрировал вполне успешное развитие экономики и импортозамещения, которого власти безуспешно добиваются с тех пор. Есть ли смысл сейчас поддерживать госкомпании, если нам нужны частный бизнес и частный инвестор?

— Довольно неочевидно, что будет именно так. Опыт распределения поддержки в предыдущие кризисные периоды свидетельствует о том, что чаще всего она доставалась крупнейшим компаниям и секторам, в которых были наиболее вероятны неблагоприятные социально-экономические последствия (вне зависимости от принадлежности к государству). В нынешнем кризисе к числу наиболее пострадавших относятся главным образом отрасли с незначительным уровнем государственного участия: туризм, гостиницы и рестораны, индустрия массовых развлечений, физкультура и спорт. Вместе с тем если говорить о риске расширения госсектора, то он весьма существенный, но не вследствие прямой господдержки, а в результате возможного «поручения» крупным госкомпаниям, госкорпорациям, госбанкам приобрести активы в пострадавших секторах с целью предотвращения возможных банкротств и связанного с этим роста безработицы. Понятно, что в этих условиях могут усилиться конъюнктурные мотивы и по захвату стратегически привлекательных бизнесов.

— Станут ли заметны структурные изменения, вызванные массовым принудительным уходом сотрудников на удаленную работу, в карантин? И когда все закончится — вернется ли занятость к стандартной структуре? Есть ли оценки, какую долю экономики затронет и перестроит борьба с эпидемией и каких еще изменений ждать?

— Вероятнее всего, сразу после снятия ограничений, связанных с коронавирусом, все вернется к состоянию, близкому к исходному. Однако впоследствии, на горизонте от нескольких месяцев до 1–2 лет, можно ожидать значимых изменений, обусловленных возросшей цифровой грамотностью населения, компаний, использованием созданных или набравших популярность в период коронавируса технологий удаленного доступа и онлайн-сервисов.

На микроуровне массовый уход работников в онлайн в режиме самоизоляции, вероятно, научит компании отдельных отраслей работать со многими сотрудниками на удаленке.

В перспективе такой навык расширит возможности российских компаний в доступе к лучшему человеческому капиталу. На макроуровне закрытие границ и целых регионов должно подтолкнуть компании к диверсификации партнеров как среди поставщиков, так и среди покупателей. Можно ожидать перестройки и географической диверсификации глобальных цепочек добавленной стоимости, в особенности в сложных и длинных с точки зрения производственных этапов отраслях — оптике, электронике, фармацевтике.

— Как это скажется на основных отраслях российской экономики? Что ждет наиболее пострадавшие отрасли (авиатранспорт, массовые мероприятия, туризм, общепит)? Как в целом будет двигаться структура ВВП, как к этому можно готовиться или использовать?

— Представляется, что структура экономики уже не будет прежней. Главным и наиболее очевидным эффектом коронавируса, а точнее, вызванных им ограничений станет развитие цифровой экономики, прежде всего интернет-сервисов. Самоизоляция и карантин обеспечат массовый рост спроса на цифровые продукты креативных индустрий (цифровые платформы фильмов и сериалов, цифровое ТВ, стриминговые и прочие коммуникационные платформы, игровая индустрия), онлайн-образование. Продолжится рост спроса на онлайн-шоппинг, службы доставки покупок, еды. Кроме того, нельзя не отметить всплеск инвестиций в сферу здравоохранения и фармацевтическую отрасль, который, скорее всего, продлится и после завершения острой фазы кризиса, вызванного коронавирусом. На стыке этих областей весьма вероятно динамичное развитие сектора телемедицины.

По окончании эпидемии вырастет спрос на превентивную медицину, диагностику, тестирование, может увеличиться спрос на правильное питание, органические, био- и экопродукты. Продолжит снижение спрос на немобильные предметы потребительской электроники.

Наиболее пострадавшие от обусловленных коронавирусом ограничений отрасли — туризм, гостиницы и рестораны, культура, индустрия массовых развлечений, массовый спорт и спорт высших достижений, пассажирские перевозки,— вероятнее всего, ждет быстрый восстановительный рост за счет отложенного спроса населения.

Вместе с тем возможно и прекращение деятельности части организаций в этих секторах, особенно если ограничения доступа к ним продлятся не менее двух-трех месяцев.

Что же касается других традиционных секторов, таких как сельское хозяйство, добывающий сектор, обрабатывающая промышленность (за вычетом медицинской и фармацевтической), энергетика, строительство и др., то значимое влияние на них возможно лишь при глубоком и продолжительном карантине, что пока представляется маловероятным.

— Возникнет ли социальное давление на эту структуру? Как может быть использован, в частности, актуальный запрос на избыточные в обычное время мощности систем здравоохранения и соцобеспечения, следует ли его удовлетворять и в какой степени, существует ли вообще социально приемлемое решение вопроса о границе разумных/неразумных медицинских расходов?

— При небольшой продолжительности вспышки коронавируса большой объем избыточных мощностей едва ли будет создан. В целом же рост инвестиций в сферу здравоохранения и развитие соответствующих мощностей можно только приветствовать по целому ряду причин. Во-первых, в России доля сектора здравоохранения в ВВП на фоне развитых стран является достаточно низкой; во-вторых, инвестирование в медицинскую инфраструктуру, особенно в российских регионах, должно повысить качество оказания медицинских услуг населению; наконец, новые мощности могут быть использованы в качестве базы для развития экспорта медицинских услуг как минимум в пространстве бывшего СССР.

Интервью взял Олег Сапожков