Михаил Трофименков о «Золотой каске»

В рамках программы французских уикендов «Искусства кино» в кинотеатре «Октябрь» покажут «Золотую каску» Жака Беккера, режиссера, которому признавались в любви Жан Ренуар и молодой Годар

Мало о ком из безвременно ушедших режиссеров было сказано столько горьких и гордых слов, как о 53-летнем Жаке Беккере, умершем 21 февраля 1960-го, через несколько минут после завершения перезаписи своего последнего шедевра «Дыра». Начинающий режиссер Годар воздал ему воинские почести: «Подобно Мольеру, Жак Беккер пал на поле неслыханной и чудовищной битвы: битвы художественного творчества <…> Уже больной, он был как никогда красив. Он говорил мне о "Трех мушкетерах". Внезапно я понял. Черные усы, поседевшие волосы — то был д’Артаньян из "Двадцать лет спустя"». Старый поэт экрана Жан Ренуар сквозь слезы пророчил: «Когда-нибудь, в будущем, [его] кадры вызовут улыбку одобрения на устах юной пары, заблудившейся в синематеке: "А фильм ничего... Кто автор? — Значит, есть автор?.. — Конечно. Его зовут Жак Беккер"».

Оба были правы. Беккер улыбается с небес в мушкетерские усы. Его фильмы оказались уникальным воплощением полноты жизни не только на безрыбье павильонного «папиного кино» 1950-х. До сих пор первые же кадры «Золотой каски» (1952) ошеломляют: перед зрителями и не экран вовсе, а окно, распахнутое в мир. Это абсолютная антитеза не менее гениальной и безвоздушной «Дыре», где действие замкнуто в камере тюрьмы Санте. «Золотая каска» говорит на языке света и тени, омывающих остров Гранд-Жатт на Сене, излюбленное место танцулек апашей — пролетарской шпаны предместий, приводивших в ужас и восторг парижских буржуа начала XX века. На языке вальса, в котором кружится лучшая плясунья Бельвиля, гордая бандитская маруха Мари (Симона Синьоре), прозванная за свою великолепную шевелюру, конечно же, никакой не «Золотой каской», но «Золотым шлемом». На языке тела и лица прекрасной как никогда Синьоре в расцвете юной, тяжелой, беспощадной, как смертный приговор, красоты.

Годару принадлежит еще одно точное определение своего кумира. Перебирая режиссеров, делавших французские фильмы по-итальянски, по-нью-йоркски или по-венски, он заключал: «один только Жак Беккер был и остается французским по-французски». Французскость, если речь идет о ретрокино — а «Золотая каска» именно что ретрофильм, снятый задолго до рождения этого термина,— ассоциируется со стилизацией экранной «прекрасной эпохи» под живопись импрессионистов. Такая стилизация — штука нехитрая в силу киногеничности самого импрессионизма. Даже советский классик Марк Донской в «Надежде» (1973) отменно стилизовал сходку большевиков на прогулочном пароходике под Клода Моне. Но тайна Беккера в том, что он не стилизует. Его фильм — машина времени, переносящая в ту недавнюю эпоху, когда на холмах Бельвиля и Монпарнаса паслись козы и свиньи, кумушки выливали помои прямо на мостовую, а светская чернь щекотала себе нервы вылазками в кабаки, облюбованные апашами.

Именно воздушность выводит этот фильм за жанровые рамки, превращая его в полном смысле слова в авторское произведение. Ведь если искать для «Золотой каски» жанровую нишу, то придется классифицировать ее как жестокий городской романс в три аккорда. Образцовый душераздирающий шансон, суть которого покойный музыкант «Аквариума» Михаил «Фан» Файнштейн некогда гениально резюмировал так: «Парень, ты попал». В «Золотой каске» насмерть «попадают» не один, а трое парней, барахтающихся в магнитном поле роковой Мари. Перековавшийся в честного плотника апаш Манда (Серж Реджани), подлый хлыщ Раймон (Раймон Бюсьер) и Лека (Клод Дофен), пахан под личиной виноторговца.

Но даже снимая шансон, Беккер не забывает, что начинал кинокарьеру как трубадур Народного фронта, официальный оператор Французской компартии, автор киноотчета о ее съезде в Арле (1938). И потому мелькающие на экране слепые нищие поют не что-нибудь, а легендарную песню Парижской коммуны «Время вишен». Ее мелодия сопровождает под сурдинку сцену финальной мести Манда, возвышая бандитскую разборку до эпизода классовой войны.

Но самое поразительное в этом фильме — что Беккер лишь переставил акценты в подлинной истории. В 1902 году 22-летняя Амели Эли — ее и правда называли «Золотой каской»,— первая порнофеминистка, декларировавшая социально-терапевтическую роль секс-работы, забавы ради спровоцировала войну банд, которыми командовали ошалевшие от любви и ревности апаши Лека и Манда. Массовые разборки с поножовщиной вспыхивали едва ли не на ступенях Дворца правосудия. Когда обоих ее любовников упекли на каторгу в Гвиане, реальная «Каска» горьких слез не лила, а, напротив, сенсационно монетизировала свою историю. Ее портреты выставляли в Салоне и тиражировали на открытках. Маститый журнал Fin de siecle опубликовал ее мемуары, а парижские драмоделы посвятили ей шесть пьес за год. Еще вчера ее ночь стоила пять франков, а теперь за выступление в кабаре — она еще и с гастролями разъезжала — ей платили сорок. В 1917-м утомленная славой звезда вышла замуж за тихого лакировщика Нардена, бывшего на пятнадцать лет младше нее, и умерла в 1933-м от туберкулеза.

После выхода фильма вдовец подал против Беккера иск за вторжение в личную жизнь покойной, но великий адвокат Гарсон убедил суд, что похождения Амели являются общественным достоянием. И это слабо сказано: волшебники Беккер и Синьоре превратили девчонку с панели в национальное достояние, икону культуры, с которой впору рисовать саму Марианну.

«Каро 11 Октябрь», 19 июля, 20.00