Выбор Игоря Гулина

«Особый путь»: от идеологии к методу

Тема составленного историками и филологами Андреем Зориным, Тимуром Атнашевым и Михаилом Велижевым сборника — концепция «особого пути России». За этой метафорой или, как пишут составители, «идиомой» стоит комплекс вопросов: Россия идет той же дорогой, что Европа (Запад, мир), или своей собственной? Она должна догонять развитые страны или же наоборот — может служить образцом? Должны ли русские искать мира, учиться или отстаивать свое могущество — духовное и военное? Может ли Россия из своей отсталости совершить небывалый рывок (к Царству Божию, коммунизму, капитализму или еще куда-то)? Начиная по крайней мере с 30-х годов XIX века все эти вопросы крепко входят в центр русской мысли, пронизывают публицистку и литературу, становятся важнейшим политическим инструментом и постепенно укореняются в массовом сознании.

Эта книга не разворачивает последовательную историю идеологии русской особости — скажем, от славянофилов до Александра Дугина. Она предлагает пунктирную линию, ряд очерков, разнящихся по методу, манере, масштабу исследования. Так, например, историк церкви Виктор Живов пишет о том, как повлияло сопротивление институту индивидуальной исповеди в православии на русские коллективистские утопии, Михаил Велижев исследует невидимую политическую борьбу, скрывавшуюся за разными интерпретациями знаменитой триады «православие, самодержавие. народность», а Тимур Атнашев — приключения понятий исторического пути и перепутья в публичной полемике перестройки.

Важная для составителей идея: «особый путь» не был русским изобретением. Как и другие компоненты национализма, он был выдуман в Германии времен романтизма. На протяжении XIX–XX веков идея немецкого Sonderweg развивалась параллельно с русской, но после Второй мировой пережила радикальную трансформацию. Немецкая особость превратилась из предмета гордости в центр размышлений о катастрофе нацизма.

Русский и немецкий случаи — самые заметные, однако, если приглядеться, свой «особый путь» (со всеми героическими и трагическими нюансами этого дискурса) обнаруживается в самосознании почти каждой европейской страны. Этому европейскому контексту посвящена вторая половина сборника. Сюжеты здесь тоже самые разные: от изучения дворцовых церемониалов Священной Римской Империи до любопытного очерка истории румынского фашизма — «Легиона Михаила Архангела», отличавшегося от националистических движений соседних стран особенным христианским милитаризмом, акцентом на кровавой богоизбранности румынского народа.

Несмотря на то что этот объемный сборник оставляет ощущение некоторой разрозненности, случайности сборки, «Особый путь» — книга безусловно полезная. Прежде всего потому, что помогает увидеть многие будто бы само собой разумеющиеся, мучительные «вечные вопросы» как однажды поставленные, имеющие историю — и так попробовать уйти от их власти.

Издательство НЛО

Цветан Тодоров Триумф художника

Классик структуралистского литературоведения Цветан Тодоров умер в прошлом году. В 80-х он оставил науку ради публицистики, стал страстным проповедником либеральных ценностей, но в этом статусе оказался гораздо менее известен за пределами Франции. Между тем в 60–70-е приехавший из социалистической Болгарии Тодоров во многом обеспечивал связь структурализма с советской традицией: был одним из главных проводников идей русских формалистов и Михаила Бахтина. В своей последней книге он вновь возвращается к истории советского модернизма.

«Триумф художника» перевели на редкость быстро: ее выход удачно совпал со столетием революции и вызванной этим юбилеем новой волной интереса к советскому авангарду. Читателей, знакомых только с ранними работами Тодорова, эта книга может озадачить, но не необычностью суждений. Скорее наоборот, в ней удивляет некоторая бульварность интонации, заносчивое торжество «здравого смысла». Тема: художник и революция. Тодоров берет полтора десятка деятелей русского модернизма и рассматривает их отношения с советской властью. В основном его интересуют литераторы. Из представителей соседних искусств в книгу попадают Эйзенштейн, Мейерхольд, Шостакович и Малевич, история которого, впрочем, занимает почти половину книги.

Позиция Тодорова: великие творцы раннесоветского искусства с самого начала понимали тоталитарную бесчеловечность нового режима или же трагически заблуждались, видя в кровавой социальной революции аналог своих собственных революционных поисков в области искусства. Не слишком вдаваясь в творческие методы и идейные искания тех из героев, что не совсем подходят на роли героических жертв, он видит в них либо наивных слепцов, либо циничных конформистов, либо людей, пожертвовавших частью правды ради возможности донести до народа хоть часть своего дара. Тем не менее в оставшихся от них шедеврах он находит торжество личной гениальности, раскрывавшейся вопреки тому ужасному времени, в котором им приходилось творить (но никак не в соавторстве с этим временем).

При всей романтической апологии индивидуализма Тодоров на редкость безразличен к своим героям. Они нужны ему как трагические куклы, демонстрирующие невозможность жить в тоталитарном государстве и бездарную ненависть последнего к любым проявлениям таланта.

Издательство КоЛибри Перевод М. Троицкая

Павел Филин, Маргарита Емелина, Михаил Савинов Арктика за гранью фантастики

С самого начала XX века северные территории Российской Империи были крайне притягательны для мечтателей и утопистов: мир жестокой, сопротивляющейся цивилизации природы напрашивался на манифестации героизма человека и государства, триумф мужества и интеллекта. Пик арктической мании пришелся на 1930-е (ее символ — папанинская экспедиция), но многих она не оставляла и в последующие десятилетия. Эта книга посвящена забытым, часто довольно эксцентричным проектам покорения Арктики. Их авторы — ученые, военные, художники, писатели и просто энтузиасты-самоучки. Превратить Арктику в тропическую зону, какой она была до ледникового периода, уничтожить Берингов пролив атомным взрывом и соединить континенты, запустить дрейфующие дома-шары и обитаемые поезда, превратить лед и северный ветер в неисчерпаемые источники энергии, создать в бывших необитаемых пространствах идеальные коммунистические города. И так далее. Несмотря на большую архивную работу и массу замечательных иллюстраций, «Арктика за гранью фантастики» вызывает несколько сумбурное впечатление. Здесь много технических подробностей, но не хватает ни концептуального осмысления, ни связного повествования. Это набор любопытных фактов, сырая, будто бы подготовительная работа. Однако держать книгу в руках очень приятно.

Издательство Паулсен

Джипи Однастория

Джанни Пачинотти, выпускающий книги под псевдонимом Джипи,— один из самых известных современных итальянских комиксистов. В 2014 году его книга «Однастория» стала первым комиксом, вошедшим в короткий список главной итальянской литературной награды, премии Стрега. В этот момент о Джипи узнали читатели, обычно не интересующиеся рисованными историями. Это и правда подчеркнуто «взрослая» книжка. Главный герой, писатель Сильвано Ланди, страдает от депрессии, переходящий в психоз. В свои 49 он вновь и вновь спрашивает себя 18-летнего, что бы тот сделал, если бы знал, что жизнь обернется фатальной неудачей, отказывается общаться с родными и настойчиво пытается сбежать в историю собственного прадедушки, пережившего в окопах Первой мировой чудовищную встречу со смертью и сумевшего вернуться к жизни. Мир героя распадается на бессвязные фрагменты, тускнеет в безразличии и вспыхивает в отчаянии, контуры врачей и близких растворяются в галлюцинозе. Комиксы оказываются отличным средством для передачи этого болезненного состояния. Для честного рассказа о драме в книге, может быть, слишком много показного остроумия стиля (не говоря о нарочитых аллюзиях на картины Эдварда Хоппера и фильмы Терренса Малика). Тем не менее в «Однастории» есть некая меланхолическая точность, ради которой и стоит ее читать.

Издательство Бумкнига Перевод Михаил Визель