Алексей Васильев об анимационном неонуаре

В летнем кинотеатре Garage Screen состоятся российские премьеры двух анимационных фильмов — «Хорошего дня» Лю Цзяня, попавшего в основной конкурс Берлинского фестиваля, и «Mutafukaz» Гийома Ренара и Сёдзиро Нисими. Фильмы объединены в один сеанс — оба вдохновлены эстетикой неонуара 1990-х, но сделаны совершенно по-разному

Патлатый юноша увел у босса мафии сумку с деньгами, чтобы вернуть себе любимую девушку: она сделала настолько неудачную пластическую операцию лица, что теперь ее нужно срочно отвезти к зарубежным дорогостоящим специалистам. Но по дороге к возлюбленной парень с дюжину раз получит по башке от охотников за краденым всех мастей, от цепных псов хозяина денег до случайных попутчиков и официантов, мгновенно заприметивших в набитой купюрами сумке свой единственный шанс вырваться из убогой жизни. И так — пока в течение ночи все окрестности не будут усеяны трупами воров, воровавших у вора. Таков сюжет фильма «Хорошего дня», выстрелившего в прошлом году в конкурсе Берлинского фестиваля. Лет 20 назад такие фильмы шли косяками, но мы не рассчитывали их снова увидеть. Тем более — получить удовольствие. В чем же тут фокус?

Известно, что кинематографические провинции дышат перегаром того, что 10-20 лет назад пьянило киностолицы, Голливуд и Париж. Франкистская Испания 1960-х конвейерно производила и честно наслаждалась музыкальными мелодрамами о звездах мюзик-холлов — вроде тех, что наводняли Америку в 1930-х, но сгинули еще в годы войны. Индия 1970-х произвела свой самый кассовый фильм всех времен, перенеся на родную почву сюжет «Великолепной семерки» (1960), и сделала своим героем Баччана, этот гибрид Делона и Бёртона, персонажа «новой волны» и британского «рассерженного молодого человека», европейского героя 1960-х — позера и садиста с душой оскорбленного в лучших чувствах ангела.

Меньше обращают внимание на то, что всякий киностиль, отживший свой век, позднее переживает рецидив в мультипликации. Например, у нас были «Приключения капитана Врунгеля» (1979), где в 13 сериях была суммирована вся эстетика широкоформатного суперзрелища с его формулой «галопом по Европам», начавшаяся в 1956-м с экранизации жюль-верновских «Вокруг света в 80 дней», продолженная в серии лент о международных гонках («Большой приз») и нашедшая свою карикатурную смерть в бондиане,— чтобы ожить в кино анимационном. Сама идея нарисованности, невсамделишности награждает мультяшный мир дистанцией, иронической или ностальгической, которая и требуется, чтобы ненадолго оживить былые увлечения.

Фильм «Хорошего дня», реанимирующий, как несложно догадаться по описанию сюжета, неонуар 1990-х, каким его предложил Тарантино в «Бешеных псах» и поставили на поток последователи (Гай Ритчи), близкие по духу (братья Коэн) и даже такие посторонние этой эстетике, но павшие тогда жертвой внезапной повальной моды деятели, как Тони Скотт (в «Настоящей любви») и Оливер Стоун (в «Прирожденных убийцах»), дистанцирован от предмета своих воздыханий вдвойне. Он — китайский (для режиссера Лю Цзяня это вторая работа), и он — мультипликационный. Что не менее важно, в нем нарисовано современное китайское захолустье и его обитатели. Реальность этого фильма — пустые, мигающие перегоревшими лампочками круглосуточные интернет-кафе, убогие мотели, линялая клеенка закусочных, аляповатый неон ночных витрин и потные подавальщицы, выкрасившие волосы во что-то, выброшенное за пределы развитых стран по истечении срока годности,— выглядит американской глубинкой 1980-х, которую в дни апокалипсиса покинули жители, а пробежавшие после полчища панков исполосовали граффити китайских иероглифов. И точно так же брошенной Голливудом 1990-х выглядит его эстетика: транс, взрывающийся кровавыми пытками, въедливые глубокомысленные споры мелких бандитских сошек о том, кто круче — Бог или Будда, бритоголовые гангстеры со склонностью к живописи и безобидные простолюдины со склонностью к насилию. Все правильно — третий мир на голубом глазу прорабатывает этап, 25 лет назад пройденный передовой цивилизацией. А за отсутствием сил фиксировать это печальное зрелище вживую — вот тогда бы получилась Animal Planet! — рисует его и тем самым одухотворяет.

Среди собранных в этой ленте примет неонуара — и моднейшая музыка невпопад, поддающая жару тормознутой анимации и играющая колоссальную роль в том, что вся эта никчемная история оказывается настолько трогательной,— и тут авторам нечего стесняться. Успех «Крестного отца» или «Истории любви» — в большой степени и успех прозвучавшей в них музыки. Музыка, причем наворованная по старым загашникам, во многом сделала и фильмы Тарантино. Здесь душу персонажей за них раскрывают проникновенные вокализы The Shanghai Restoration Project, поданные в пронзительный момент на пятиминутном плане стальных морских волн — приветом из старых японских боевиков. Фильм в фильме — видеоклип на песню «Я люблю Шангри-Ла», выполненный в эстетике пропагандистского плаката времен четырех модернизаций и обнажающий ту муть, из которой сотканы мечты тех, кто повел себя как изверг. И ударный финал под ливнем с припанкованной полустебной-полуностальгической танцевальной композицией «Наши 80-е» с припевом «Мы любили, как в „Страданиях молодого Вертера". А еще у нас были стихи — стихи про любовь. И еще у нас была песня — диско-песня».

Доказательством того, что киностиль, введенный в моду Тарантино в 1990-х, отслужив свое, реинкарнировался в мультипликации, служит и демонстрируемый в «Гараже» на одном показе с китайской картиной франко-японский «Mutafukaz» (произносится как «матафАказ», с ударением на третий слог, чтобы было понятнее, что имеется в виду). Это экранизация французских комиксов, публикующихся с 2006 года, в постановке их автора Гийома Ренара, который для подстраховки выписал в качестве сорежиссера японского профи Сёдзиро Нисими. Только если «Хорошего дня» продолжает линию «Бешеных псов», то «Mutafukaz» наследует «Криминальному чтиву».

В этой пестрой, как мусорный бак фаната поп-арта, картине как будто спрессована до полуторачасового метража и ускоренно прокручена программа одного из тех телеканалов, что питаются падалью двадцатилетней давности на радость ожиревшим сорокалетним мальчикам. «Люди в черном», «Пятый элемент», взятый напрокат из японского «Сукияки Вестерн Джанго», где играл Тарантино, лидер гангстерской шайки, разговаривающий цитатами из Шекспира и живущий по понятиям его королей, рестлеры и идея, что борцы без правил в масках — это потомки ацтеков-жрецов, хранящие баланс сил добра и зла на Земле, и даже лоток с мороженым с надписью «Ice Ice Baby» — фантики 1990-х в фантастической истории о просиживающих диван за телеком, джанк-фудом и конспирологическим бредом полудурках немыслимого вида (один — скелет с горящей головой, другой — прямоходящая летучая мышь с полным ртом фикс, жертва военных экспериментов), на хвост которым садятся спецслужбы. И хотя тенденция та же, что в китайском фильме, «Mutafukaz» годится исключительно для того, чтобы похлопать глазами. Самым живым моментом неожиданно оказывается вставленный посреди фильма взрыв закадрового рэпа: «Да что ж они показывают? Людей со щупальцами мы в кино еще не видели. А как это Винз с горящей башкой ходит и остается живой?» Это очень к месту, это дико смешно, потому что, глядя «Mutafukaz», и в самом деле хочется примерно вот так разораться, пока вовсе не потеряешь к нему интереса. К сожалению, переняв всю внешнюю требуху стиля, фильм и начинен только требухой: в нем нет ни одной подлинной эмоции, ни одного драматичного поворота — только штампы. Загроможденный бытовыми деталями, понатасканными из фильмов разных лет, так и не ожил вымышленный Дарк-Мит-Сити, способный существовать лишь в воображении обожравшегося бургером несчастного, которому жизнь заменили компьютер и телек. Все-таки угадать эстетику и улучить момент — только полдела, этого хватит, чтобы пощекотать мозг и потешить глаз. Чтобы тронуть сердце, требуется трагикомедия подлинности — то, чего в помине нет у француза, а китаец взял за основу.

Летний кинотеатр Garage Screen, 19 мая, 21.00