Игорь Гулин о переписке Владимира Стерлигова и Ирины Потаповой

В издательстве "Барбарис" вышла книга "Белый гром зимы", включающая письма художника и поэта Владимира Стерлигова к филологу Ирине Потаповой, а также не публиковавшиеся ранее стихи и графику Стерлигова и блокадные воспоминания Потаповой

Сюжет этой книги — очень короткая история любви. Отношения героев занимают около двух лет, они не завязывают их жизни в узел, скорее заставляют две независимые биографии слегка резонировать друг с другом на фоне больших трагедий. Из-за этого рассогласования траекторий героев сама книга также немного расфокусирована: письма, воспоминания, стихи, мемуары близких и тексты исследователей не складываются в единый нарратив. Скорее полуслышно окликают друг друга.

Сама история вкратце такова. В 1939 году Владимир Стерлигов освобождается после пятилетнего пребывания в лагере и начинает нелегально бывать в Ленинграде (у него запрет на проживание в больших городах). Там он знакомится с преподавательницей английского Ириной Потаповой, молодой красавицей, предметом всеобщего обожания и одновременно человеком предельно строгих принципов. Стерлигов влюбляется. Насколько Потапова отвечает ему взаимностью — не совсем ясно. Она явно очарована им и явно не готова к страстным отношениям, которых он жаждет. Потом начинается война, он уходит на фронт, она остается в блокадном Ленинграде и чудом выживает. Затем он приезжает в город, хочет увезти ее с собой в эвакуацию. Она отказывается покидать мать. Из Алма-Аты он пишет ей последнее обиженное письмо. В конце 1940-х Стерлигов возвращается. На рубеже 1950-1960-х он становится одним из патриархов ленинградского андерграунда. Вокруг Потаповой тоже формируется интеллектуальный круг. Между собой они до конца жизни не общаются.

Чтобы понять, в чем особенность этой вроде бы очень простой истории, нужно представлять себе ее социальный и личный фон. Он не сводится к катастрофам войны и тревоге ее ожидания. Стерлигов — представитель последнего поколения ленинградского авангарда, ученик Малевича, член группы "живописно-пластического реализма", сотрудник "Ежа", близкий друг Хармса и Введенского, один из младших авторов обэриутского круга (его собственные стихи совсем недавно открыты, и в этой книге — одна из первых публикаций). Годы его романа с Потаповой — время абсолютного краха, уничтожения этого круга, разлитой повсюду угрозы — не только для людей, но и для искусства. Сама Потапова — утаившая свое происхождение дочь царского генерала, тайная христианка, в ее доме хранятся реликвии репрессированного протоиерея Федора Окунева. Эти миры пересекаются: мать Потаповой сумела сохранить дореволюционную профессию и устроиться художницей на ленинградский фарфоровый завод, где работали малевичевские ученики Николай Суетин и Анна Лепорская. Именно через них Стерлигов познакомился со своей любовью. Ее положение — еще более страшное, чем у него. Аресты и смерти составляют ткань их жизни. Неизвестно где в лагерях уже пропала первая жена Стерлигова, сослан и муж Потаповой.

Ничего этого нет в его письмах, составляющих смысловой центр книги. В них — почти приторная сентиментальность, захлебывающаяся любовная речь, переходящий в экстатическую заумь перебор заклинаний, обид, шутливых проклятий, в которых едва заметно проскальзывает и тут же заговаривается тревога: "Такое вырастает, такая жгучая необходимость, мышь, мышь светлый где мышь? Где мой, мой, если он мой любимый, неоглядушный мышонок. Вот люблю духу! Вот беда! (Что нету ее.) где моя маленькая мышка, мой ребеночек. Нельзя детенышей одних оставлять, я так боюсь стаи — съедят волки, а я с мышкой! Мышь там, на даче; пчелка устала, пчелка все делает, делает, делает, а я пчелкой, со вселюбимушкой. Фу, какая тоска без мышей! Вот навалилась! М.б. что-нибудь худое с мышами? Почему так нестерпимо надо, почему нельзя, чтобы мыши все нету и нету..." — таков весь текст этих писем.

Стерлигов разыгрывал свою страсть так, чтобы буквально сжечь в ее огне страшную реальность, будто в странном алхимическом заклинании (методе, близком поэзии обэриутов). Его любовь в этом смысле была довольно эгоистичной — он пытался вырастить "Иринушку Алесеевнушку" в партнера по сказочному заговору. Она этого не хотела. И этот отказ становится абсолютно понятен, если почитать воспоминания о Потаповой и ее собственные тексты. В них возникает образ человека сосредоточенного, одухотворенно-трезвого и абсолютно чуждого экстазам восторга и ужаса. Возможно, они нашли бы общий язык уже в 1960-е, когда Стерлигов пришел к православию и стал развивать свою "чашно-купольную систему", возвращающую постсупрематическую живопись к ее иконописным корням. После войны их судьбы развиваются почти в одном пространстве, но больше не пересекаются. Эта книга, несмотря на всю горящую в стерлиговских письмах страсть, остается историей не-встречи.

«Белый гром зимы». Владимир Стерлигов, Ирина Потапова. 1939-1943
Издательство Барбарис, 2017