Замереть и все забыть

Геннадий Иозефавичус об отеле Aman в Токио

Вот как они это все устраивают? Почему в Aman ты все время забываешься? Стоишь, например, задрав голову, и смотришь в потолок. Причем рассматриваешь не люстру какую-нибудь, не расписанный Шагалом плафон парижской Оперы, не потолок Сикстинской капеллы, а, по сути, пузырящуюся белую тряпку

Поездка на токийском такси — особое приключение. В городе нет адресов в нашем понимании — улица, номер; вместо них — расположение нужного тебе дома по отношению к перекресткам, станциям метро, памятникам, важным зданиям — вокзалам, музеям, отелям. Вот и получается, что, садясь в такси — старомодную "Тойоту", всю в накрахмаленных кружевных салфетках, с таким же накрахмаленным водителем,— не всегда понимаешь, где окажешься. Лотерея такая. Выйдя однажды с Центральной станции, я сел в машину, назвал шоферу отель, и мы поехали в противоположную сторону. Через какое-то время я указал на ошибку (не спрашивайте, каким образом; таксисты не знают английского), был понят, мы снова развернулись и поехали в нужном направлении, но уже с выключенным счетчиком; водитель, поняв свою ошибку, вообще не взял с меня ни иены, они такие!

Вот и на этот раз, выходя все с той же станции, я размышлял о том, куда завезет меня таксист: ехать на самом деле было всего ничего, каких-то 800 метров, с одним поворотом, но как там дело пойдет, было не очень понятно. Ко всему, я побаивался водительского гнева: он, водитель, отстоял со своим экипажем очередь из других таксомоторов, надеялся, поди, что к нему сядет выгодный клиент, которому ехать на другой конец города, а тут — пятиминутная поездка, да еще багаж рассовывать. А устроена посадка в токийское такси так: ты подходишь к машине, автоматически открывается задняя дверь, столь же автоматически появляется крохотный пожилой (они все крохотные и пожилые) водитель. Ты садишься (дверь автоматически закрывается), а водитель в это время закидывает чемоданы в багажник. Ну и затем наступает интересное — ты пытаешься объяснить, куда тебе надо. Показываешь место на карте, визитку с названием и "адресом", призываешь на помощь гугл-переводчик. Водитель кивает, но ты-то видишь, что до прозрения ему далеко, он все равно сомневается.

В общем, я вышел со станции, таксист закинул мои чемоданы, я уселся, показал на экране телефона название, адрес, водитель бесстрастно кивнул, и мы поехали. И через пять минут были ровно там, где надо, при этом сумма на дисплее таксометра не изменилась — как были с самого начала 410 иен, так и остались; это минимальная стоимость поездки, посадочные, что-то вроде наших 200 рублей.

Я дал водителю пятисотенную и получил назад девяносто иен; чаевые в Японии не дают и не берут, если вышел из такси, не получив сдачи, водитель включит сигнал аварийной остановки и пойдет тебя искать, чтобы всучить монетки.

В многоэтажной башне, к которой меня подвез таксист, начиная с 33-го этажа, располагается отель Aman Tokyo, мне в него и было надо.

В нижнем лобби меня поприветствовали (улыбки, поклоны), отобрали багаж и загрузили в лифт с двумя кнопками. Одна кнопка отправляет лифт вверх, на 33-й, вторая — возвращает вниз. И так устроены многие токийские гостиницы, квартирующие в небоскребах,— и Mandarin Oriental, и Shangri-La, и Park Hyatt, знаменитый герой "Трудностей перевода". Ну и "мой" Aman Tokyo.

Так вот — так устроены многие токийские отели, но только в Aman есть таких размеров лобби. Каких? Представьте себе огромный, размером, наверное, с футбольное поле, двор. Прекрасный двор прекрасного дома — с фонтаном посредине, с бассейнами для золотых рыбок. Двор с трех сторон окружен энгавой, террасой, иначе говоря. Энгава высотой в две-три ступени отделяет двор от собственно дома; в случае Aman Tokyo она разделяет лобби и зону гостиничного общепита — ресторан и бары. И над всем этим двором — высоко, метрах в тридцати,— парит облако белой ткани. Кажется, двор, чтобы солнце и непогода не мешали, оградили от внешнего мира тонкой, колышущейся от ветра чистейшей кисеей. А еще кажется, что никакой крыши там нет, что сейчас кисею порывом снесет, и потолок из белого превратится в голубой. Ну или останется белым: над рукотворным облаком может оказаться облако настоящее.

Иные потолки давят на тебя, прижимают к земле, а этот, в Aman, наоборот, отрывает от земли, возвышает. Верьте мне: попав в лобби, я, как запрокинул голову, чтобы разглядеть, что там, вверху, так минут пять с запрокинутой головой и стоял. В городе вообще такое бывает нечасто, в небо над собой смотришь разве что в горах — оно там близкое и его хочется рассматривать. Так и здесь, в лобби гостиницы, кто бы мог подумать! Черт его знает, почему мне так все это понравилось; возможно, потому, что в Японии мне вообще все нравится.

Когда я очнулся, я обнаружил, что на почтительном расстоянии от меня стоят три красавицы. Одна держала в руках поднос с влажным горячим полотенцем, другая — поднос с чашкой чая, третья — ждала, чтобы отвести в номер. Ритуал был соблюден: полотенце, глоток чая, небольшой тур по отелю перед тем, как попасть в комнату.

С полотенцем, кстати, правда, не с влажным, а сухим, у меня был такой случай: как-то шел я по одной из улочек Гиндзы, разглядывая витрины. С неба лилась вода, я был одет в дождевик и шляпу. Двигаясь вдоль очередной витрины, я дошел до входа в магазин, у которого меня ждала одетая в кимоно дама. В руках у дамы было свернутое полотенце. Когда мы встретились глазами, дама жестами объяснила мне: "Идет дождь, струи льются по шляпе, стекают вниз, брызги попадают на лицо, лицо надо промокнуть". Я взял протянутое полотенце, промокнул влагу и — с благодарностью — протянул обратно. Дама запротестовала: "Дождь все еще идет, оставьте полотенце себе, пригодится". Я засунул тряпочку в карман, поклонился и пошел дальше. Сделав шагов пятьдесят, я оглянулся: дама, склонившись в поклоне, все еще стояла у дверей магазина, струи дождя лились прямо на нее. И это вот — типичная Япония.

Так вот, в лобби отеля Aman, стоя под белым облаком потолка, я протер руки влажным полотенцем, сделал глоток чаю и отправился с красавицей номер три обследовать гостиницу. Ага, думал я, вот сигарная комната, сюда вернусь вечером, а вот ресторан с шикарным видом, здесь — позавтракаю, а вот знаменитый бассейн, в воде которого отражается Токио, а вот еще японская баня, все на месте — деревянные шайки, табуреты. И наконец, комната. И хорошо, что ее показали последней, иначе бы никуда уже не пошел — ни в сигарную, ни в ресторан, ни в бассейн с баней. В комнате — окна от пола до потолка, в ванной — все те же окна; у окна — непременная энгава, подиум с матрасом и подушками. Если лечь на матрас и повернуться к городу, то и о комнате не сразу вспомнишь, с высоты 36-го этажа город кажется прекрасным.

Вот как они это все устраивают? Почему в Aman ты все время забываешься? Зачем стоишь, запрокинув голову, и пялишься в поднятый на 30 метров потолок, завешанный тряпками, зачем, вместо того чтобы нырнуть, замираешь на краю бассейна, ожидая, пока вода не превратится в ровное зеркало, в котором отразятся оконные переплеты, зачем раздеваешься, тщательно моешься, а потом, отвлеченный видом, застываешь у огромной ванны с горячей водой и так и стоишь — голый и смешной, зачем, заказав завтрак, сидишь за столом, не смея прикоснуться к той красоте, что тебе принесли,— к шарику из тертой редьки, абсолютно правильной формы шарику, к рыбе, которая пожарена так, что ее кожица собралась в какой-то причудливый орнамент, к соленому трехцветному ростку имбиря, к идеальному кубику тофу? В Aman тебя как будто все время отвлекают от чего-то, что хотят оставить незамеченным тобою. Такое бывает в антикварных лавках: хозяин водит тебя странными маршрутами, показывая только то, что ему хочется продать; вещи, которые ему жалко отдавать, он просто обходит, он даже не называет цену, когда ты спрашиваешь. Так и здесь, в токийском отеле: ты ходишь, запрокидывая голову, застываешь в странных позах, останавливаешься в неочевидных местах, а главное — оно как будто от тебя ускользает. Хотя вся Япония такая. Она ускользает, ее до конца невозможно рассмотреть, что-то тебя все время отвлекает. Ну и хорошо, зато всегда хочется вернуться. Посмотреть, что там, за белой пузырящейся тканью.

Вся лента