Сергей Лисин, советник BGP Litigation

Действующий закон о банкротстве в России за 15 лет показал свою полную несостоятельность. Средний процент удовлетворения требований кредиторов в 2016 году не превысил 3,2%. В российском банкротном законодательстве заложены "генетические" пороки. Помимо ненужности процедуры наблюдения, "мертвых" реабилитационных процедур и неэффективности саморегулирования арбитражных управляющих один из главных минусов — безапелляционное право кредиторов решать судьбу должника. Ст. 75 устанавливает, что именно собрание кредиторов определяет процедуру банкротства, которую суд вводит в отношении должника (реабилитация или конкурсное производство с распродажей активов).

Казалось бы, это логичное правило, действующее во многих иностранных юрисдикциях, например во Франции и Великобритании. Однако в России оно приводит к одному и тому же итогу: должник всеми силами старается в преддверии банкротства вывести активы на подконтрольных лиц и входит в процедуру без имущества либо с конкурсной массой в размере 1 млн руб. в 80% случаев. При этом уголовная ответственность в России за преднамеренное банкротство не работает в принципе: в 2016 году в суд направлено только 79 дел, по которым более двух третей лиц получили наказание, не связанное с реальным лишением свободы.

Исправить "порок безапелляционности" можно, лишь изменив закон и позволив суду вводить реструктуризацию вопреки воле кредиторов, установив четкие и прозрачные критерии во избежание злоупотреблений должника. Это создаст правильный экономический стимул сохранять активы и бизнес-процессы именно на самом должнике и использовать процедуру как инструмент принудительной реструктуризации долгов. Аналогичные нормы (cramdown) успешно действуют в Германии, США, где большое количество реструктуризаций, введенных судом без согласия кредиторов, успешно завершается. Кроме того, стандартные сроки реабилитационных процедур в России нужно увеличить с действующих полутора до трех--пяти лет, чтобы предприятие имело реальный шанс восстановить платежеспособность.

Следует отметить и явный перекос законодательства в пользу кредитных организаций. Известно, что любое среднее и крупное банкротство в России отяжелено присутствием банков в качестве кредиторов. Но они почти всегда выдают средства под залоговое обеспечение, получая в итоге 80-95% стоимости продажи предмета залога, и только до 5% идут другим кредиторам. То есть большинство незалоговых долгов просто списываются.

Получается, что банки при своих просчетах в выдаче кредита неблагонадежному заемщику почти ничем не рискуют, а участники из реального сектора экономики и государство просто формально проходят процесс банкротства, чтобы получить ноль рублей. Для сравнения: по данным Минюста США, в стране в среднем в 87% случаев управляющий приступает к расчетам с необеспеченными кредиторами, они получают более 27% конкурсной массы. В абсолютных цифрах в 2015 году по необеспеченным долгам выплачено более $963 млн. У нас этот перекос нужно исправлять, например, направляя до 30-40% продажной стоимости залогового имущества незалоговым кредиторам.

Если резюмировать, закон о банкротстве сейчас похож на дырявую и ржавую баржу, которую уже нельзя отправлять в плавание, латая ее очередным пакетом мелких правок. Пора признаться в этом и начать создание нового закона, который сделает процедуру эффективной для всех.