Дмитрий Ренанский о «Билли Бадде» в Большом театре

Одна из ключевых музыкальных драм ХХ века — "Билли Бадд" Бенджамина Бриттена — впервые представлена на столичной сцене в совместной постановке с Английской национальной оперой. Мировая премьера спектакля американского режиссера Дэвида Олдена состоялась четыре года назад в Лондоне, но, кажется, именно в сегодняшней Москве оказалась в нужное время в нужном месте.

Российская премьера "Билли Бадда" состоялась совсем недавно — три года назад, в Михайловском театре, так что нынешнее появление партитуры Бриттена в Большом не могло не спровоцировать далеко идущие размышления о том, как причудливо в главных оперных домах тасуют репертуарную колоду. Постановка зарубежной оперы ХХ века у нас до сих пор воспринимается как экстравагантный шаг, граничащий с культуртрегерским подвигом, так что каждый театр в попытке максимально дистанцироваться от конкурентов ищет свою уникальную нишу — если, скажем, пару лет назад в Екатеринбурге замахнулись на "Сатьяграху" Филипа Гласса, то постановок других опер американских композиторов-минималистов от Камчатки до Калининграда не стоит ждать еще несколько сезонов. В таких обстоятельствах пристальное внимание к "Билли Бадду" выглядит, мягко говоря, неожиданно: при всем почтении к классику британской музыки его пятая по счету опера не "Святой Франциск Ассизский" Мессиана и не "Солдаты" Циммермана — в репертуарном листе ожидания столичной музыкальной сцены имеются названия и поважнее.

Но так уж сошлись звезды — предыдущее руководство Большого было нацелено на тесное сотрудничество с Английской национальной оперой, и вместе с генделевской "Роделиндой" (ее в Москве показали прошлой зимой) в планах появился тогда еще раритетный "Билли Бадд". Новый директор Большого от обязательств по выпуску проекта не отказался — и, как теперь выяснилось, правильно сделал: в репертуаре театра впервые за несколько лет появился спектакль, идеально точно попадающий в нерв времени.

На первый взгляд трудно представить себе что-либо более от нас сегодняшних далекое, чем основанный на поздней повести Генри Мелвилла "Билли Бадд" — хроника броманса, подпитываемого замкнутой корабельной атмосферой и жестко прописанным регламентом военного быта. Деятельный, ироничный, любящий флиртовать с масскультом Дэвид Олден почти ничем не выдает своего присутствия в предельно традиционной постановке, выглядящей so last season с ее коллекцией анахроничных режиссерских ходов и типично оперной тяжеловесной статикой. Поначалу даже кажется, что Олдену хотелось сочинить парафраз другого шедевра, действие которого тоже происходит в замкнутом мужском коллективе,— "Цельнометаллической оболочки", но тень Кубрика исчезает примерно на пятнадцатой минуте спектакля, так и не материализовавшись на подмостках. Да, из 1797 года действие перенесено в эпоху Первой мировой, но саспенса этот перенос не прибавляет: на самом деле события этого "Билли Бадда" происходят где-то в отвлеченно-условном пространстве оперной рутины, пускай даже изрядно облагороженной сценографом Полом Стейнбергом.

Тем более безусловно на этом фоне звучание музыки Бенджамина Бриттена — и дело тут, конечно, не только в сумме усилий дирижера-перфекциониста Уильяма Лейси и международной команды певцов во главе с выдающимся тенором, любимым актером Дмитрия Чернякова Джоном Дашаком. "Билли Бадд" исполнен в Большом вполне впечатляющим образом, его хоть сейчас можно выпускать на компакт-диске, но куда более сильное впечатление производит даже не сама интерпретация, а ее резонанс в социокультурной акустике времени. Монтажные склейки осуществляются в воображении зрителей поминутно, а вместе с ними — совершенно независимо от происходящего на реальных подмостках — возникает тот самый "спектакль в голове", о котором грезят сегодняшние театральные авангардисты.

В кратком пересказе сюжет "Билли Бадда" звучит примерно так. На борт военного фрегата "Неукротимый" с торгового судна "Права человека" завербованы трое, в том числе и юный моряк Билли Бадд. Когда, с энтузиазмом приветствуя начало новой жизни, он во всеуслышание прощается с "Правами человека", офицеры принимают это прощание за призыв к мятежу — без всяких кавычек.

В спектакле в центре внимания оказывается сам "Неукротимый". Бунт — то, чего больше всего боятся на корабле, миниатюрной модели полицейского государства, живущего по законам "вертикали власти". Суд слеп, клеветники искусны, борцы за свободу косноязычны. Внизу — молчаливое большинство, в прямом смысле лишенное права голоса: в финальной сцене хор не поет — мычит без слов, с закрытым ртом. Наверху — строгий, но справедливый хозяин, эффективный менеджер, под чутким руководством которого вот-вот будет разбит враг. Носитель чужого языка и чуждых ценностей, распространяющий революционную чуму и утверждающий идеалы свободы, равенства и братства, вызывает отвращение, даже будучи скрытым плотной завесой тумана. Батальные сцены выглядят эпизодами массового психоза: вооруженная до зубов армия сражается с невидимкой, с призраком, с химерой — но война мобилизует, держит в тонусе и учит довольствоваться тем, что есть. Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.

Однажды нынешний гендиректор Большого Владимир Урин уже выпускал оперу Бриттена, поставленную режиссером по фамилии Олден,— дело было летом 2012-го в Музтеатре Станиславского и Немировича-Данченко. Тогда брат-близнец постановщика "Билли Бадда" Кристофер Олден сочинил предельно откровенный и актуальный спектакль, овеществив всю фрейдистскую подоплеку "Сна в летнюю ночь" и спровоцировав еще задолго до премьеры никем не предвиденный скандал. Прошло четыре года, пришла совсем другая эпоха, и теперь Дэвид Олден словно бы намеренно отказывается задавать музыке Бриттена какие бы то ни было вопросы, пускай даже самые наивные, хотя, казалось бы, материала для анализа в "Билли Бадде" едва ли меньше, чем в "Сне в летнюю ночь". И вот что, пожалуй, самое интересное: вопреки усилиям постановщиков в спектакле Большого актуальности все равно хоть отбавляй. Правда, совсем иного, не скандального сорта.

Дмитрий Ренанский