Завершился фестиваль танца в Монпелье

Фестиваль танец

Танцевальным братанием стран Средиземноморья завершился 36-й Montpellier Danse (см. "Ъ" от 9 июля), программа которого охватила Европу, Северную Африку, Малую Азию и даже далекую от Средиземноморского бассейна Индию. Из Монпелье — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

Французы сетуют: трудно добыть труппу из мусульманских стран, слабо развит там современный танец, и женщин на сцену совсем не пускают. Поэтому любую компанию из Северной Африки здесь привечают с особой теплотой, даже если она, как марокканская Anania Danses, представлена одним человеком — ее основателем, хореографом и танцовщиком Тауфиком Изедиу. Вместе с двумя музыкантами — аутентистом из Марокко, играющим на чем-то древнем, струнном, басовитом, с прямоугольным ящиком вместо деки, но подсоединенном к электроусилителю, и европейцем с банальной электрогитарой — Тауфик сыграл моноспектакль под названием "Встревоженный", и редкое современное произведение так исчерпывающе раскрывается в своем названии. Пухлый, рыхлый, мягкий, темнокожий, с нимбом стоящих дыбом курчавых волос Тауфик Изедиу в первые же минуты представления мастерски взвинтил себя до экстаза: отпрыгал трамплинно сотню прыжков, покружился подобием шене по всей сцене, накачал с полсотни наклонов-перегибов, зашвырнул пару десятков батманов, прокричал-пропел нечто высокодуховное ("Аллах акбар" было отчетливо слышно) и надолго закрутил головой со страшной скоростью и риском сломать шею. Доведя возбуждение до крайней степени встревоженности, он впал в транс: сел в кресло, закрыл глаза и перенесся в иной мир, о чем свидетельствовало слово "Бог", написанное на разных языках и неоновым дождем разлившееся по заднику сцены. Раздевшись донага, Тауфик приблизился к нему — и слово заскользило по его голой спине и ягодицам, причащая, видимо, благодати. По уверениям автора, его моноспектакль — средоточие исторической памяти, актуального звука и религиозного чувства, единого для всего человечества. Возможно, если бы это действо вершилось в какой-нибудь пустыне, Тауфик был бы одет не в черные треники и толстовку, а в рубище дервиша, а неоновый "Бог" из представления исчез бы совсем, в искренность камлания "Встревоженного" удалось бы поверить и даже поддаться его гипнозу. Однако моноспектакль, сделанный в копродукции с полудюжиной европейских институций и востребованный на разных фестивалях, слишком спекулятивен по теме и форме, чтобы сойти за настоящую исповедь.

Коммерческий успех вовсе не безразличен нынешнему актуальному танцу. Испанец Андрес Марин и француз Кадер Атту явно ориентировались на международную славу спектакля Акрама Хана и Исраэля Гальвана, первыми соединивших фламенко с индийским катхаком и подавших их в упаковке современного танца, когда решались на свое "Путешествие". Скрестив фламенко с хип-хопом и пригласив к сотрудничеству музыкантов из Раджастхана, хореографы добились нужного эффекта: их "Путешествие" получилось более занимательным, чем его прототип. За счет аутентичного раджастханского пения, как выяснилось, очень похожего на андалусское канте хондо. За счет техничных хип-хоперов с их партерными невероятностями и, конечно, за счет бисерного, тишайшего, трепещущего сапатеадо — уникальных выстукиваний Андреса Марина, одного из лидеров современного фламенко. Однако вся "нагрузочная", идейная часть — тревожное вглядывание в кулисы, демонстрирующее опасности путешествия; живописные бои человека с дикой природой, каковыми выглядели танцевальные номера суховатого Андреса Марина с тигрино-гибкими асами хип-хопа; ожесточенные песенные перепалки раджастханцев с испанцем, которые танцовщик, естественно, проиграл,— все эти связующие звенья оказались слишком декоративно-развлекательными для того, чтобы всерьез счесть этот спектакль древнейшим культурным кодом, объединяющим народы, как аттестовала его программка.

Но иногда авторская заявка оказывается скромнее творческого продукта. Израильские хореографы Шарон Эяль и Гай Бехар, руководители компании L-E-V, посвятили свой спектакль "OCD Love" больным обсессивно-компульсивным расстройством (по-английски — OCD), их мужеству в борьбе с болезнью. Получилось мощнейшее высказывание про всех иных, кто сопротивляется обывательской норме, отстаивая свое право на личный выбор и собственный путь. Никакой любовной лирики нет в этом спектакле — энергетически взвинченном, зловещем и грозном (во многом благодаря страшному клокотанию живой музыки композитора Ори Лихтика). Танцовщики не сливаются в гармоничных дуэтах, их единство проявляется в синхронном массовом танце — с "выломанными" руками и бедрами, но без перегруженных комбинаций. Однако даже простейшие battement tendu — скребки ногами по полу — выглядят здесь концептуальным манифестом: с такой сокрушительной мощью танцуют великолепные артисты этой труппы. Их всемогущие натренированные тела, их художественная и человеческая зрелость составили разительный контраст с прочими соседями по Средиземноморью. Montpellier Danse, устроивший между ними кураторский обмен культурным и профессиональным опытом, сделал благое дело: взбаламутил мирно плещущую "новую волну" европейского современного танца и заставил надеяться, что она еще взметнется, разбуженная израильским цунами.