Нобелевская премия по литературе в 2015 году досталась русскоязычной писательнице Светлане Алексиевич. В России ее победу восприняли неоднозначно, и даже на родине Алексиевич в Белоруссии предпочли не заметить этого события. Журналист Дмитрий Губин объясняет, почему именно Светлана Алексиевич стала лауреатом Нобелевской премии.

Меня в конце года спросили: согласен ли я с тем, что Нобелевка по литературе обесценилась до пятака, который в 2015-м разменяли на какую-то, бог его знает, публицистку Алексиевич? Ну ведь не Шолохов же, не Пастернак! Там — литература, а тут черте что! Политический заказ. Спрашивали простодушно, искренне, подхватывая с чужого голоса.

Я ответил, что Нобелевка Алексиевич — это знак небес. И что Алексиевич — это для россиян mustread, обязательное чтение. И что именно по этой причине мощной кампании против Алексиевич в нашей стране не будет. Атака вызывает интерес к жертве, а каждый новый читатель Алексиевич — как ядро в кремлевскую стену. Алексиевич ведь по-русски пишет, это вам не Charlie Hebdo, все понятно и без перевода. Хотя ничего на злобу дня, то есть ничего ни про современную Россию, ни про, боже упаси, Путина, Алексиевич в своих книгах не пишет и даже не упоминает. У нее либо монологи выживших после той или иной войны, либо выживших после Чернобыля. И в этом вся соль.

Алексиевич берет людей в тот момент, когда они увидели, что вся их жизнь, со всеми ее любовями, чаяниями и привязанностями рухнула, превратилась в пепел, в ноль. Чафкнуло — и нет. И до тебя дела тоже никому нет. И вот тогда люди, выжившие на этом пепелище, на этом болотище — они завыли. Не только от вида порушенного, но и от жуткого осознания того, что вся их прежняя жизнь, со всеми ее счастьями и надеждами, неизбежно катила по колее государственности в топку судьбы.

В общем, тут та же мысль, которую Пелевин лихо выразил фразой: «Космическое назначение русской цивилизации — это переработка солнечной энергии в народное горе». И вот люди от боли кричат, потому что так жить нельзя, и Алексиевич фиксирует их крики, и из этого получается книга. По крайней мере, так получились книги про Афганистан и Чернобыль. Но как жить дальше, люди не знают, и, пытаясь обустроиться, начинают воспроизводить тот же ад, где сгорели их жизни, и тогда они подают на Алексиевич в суд. За то, что зафиксировала момент, когда им было плохо, но когда они были подобны богам, потому что видели мир, как он есть, и были свободны, и могли изменить этот мир. Но не изменили, предпочтя действию утешение. Как писал Андре Жид в драме «Саул»: «Чем может человек утешиться в своем падении, как не тем, что заставило его пасть?».

Вот почему романы Алексиевич следует читать. Они о том, что свобода бывает дорогой, как жизнь, и ледяной, как ветер, но свобода дает возможность изменить мир. Или разменять ее на иллюзию тепла, оставив мир в прежнем состоянии.

А что до жанра документальной литературы, то документальное в начале ХХI века теснит художественное по всем фронтам — от книгоиздательства до Венецианского кинофестиваля. И Нобелевский комитет этот процесс лишь зафиксировал. Зафиксирую и я: Светлана Алексиевич, документальная проза, Нобелевская премия, важный итог 2015 года.