Адвокат Сергей Бородин о мотивах, которыми руководствуются воронежские благотворители

Глава воронежского адвокатского бюро «Бородин и партнеры» Сергей Бородин давно известен в регионе как один из меценатов, активно инвестирующих в культуру и искусство. Среди объектов его вложений — Воронежская государственная академия искусств, Платоновфест-2014, Воронежский камерный театр, а также несколько арт-проектов. Сам адвокат попросил не называть его меценатом, а также рассказал, почему воронежская элита вообще и он в частности начали вкладываться в совершенно не прибыльную «культурную среду».

— Когда вы стали меценатом?
— А я им не стал. Я делаю не инвестиции, а доброе дело. Меценатство — это звучит дорого. Я просто помогаю. Так что я не меценат, а «доброделатель».

— Когда решили что надо помогать?
— Еще в студенческие времена, когда мы на КВН в Воронеже приглашали его основателя Александра Маслякова. Чтобы организовать это мероприятие, нужно было вкладывать собственные деньги. Я убедился, что скупердяйничать, когда речь идет о культуре, нет никакого смысла. Эта среда постоянно нуждается в финансовой подпитке, и если ты хочешь ей заниматься — надо вкладываться. У меня были разные возможности и повороты судьбы. Поэтому и помощь выглядела по-разному: то участие в попечительском совете академии искусств, то скульптура «Семь пядей» возле моего родного юрфака ВГУ.

— Скамью, кстати, не все поняли правильно...
— Если это так, то удивительно. Она выполнена в форме книги, это символ обучения, получения знаний. На юрфаке за нее благодарили. Если у меня есть финансовые возможности, а руководство факультета не требует исключительно прямые ряды деревьев и стриженные газоны — почему не поставить такой артефакт?

— Зачем вам все эти траты нужны? Они ведь не окупаются.
— Я получаю удовольствие от того, что могу улучшить среду для всех окружающих. Это форма самовыражения. Просто иногда случается совпадение моих эмоций, каких-то внутренних убеждений и внешних факторов. Мне хочется, чтобы плоды этих совпадений нравились людям.

— А чтобы говорили, мол, вот эту, к примеру, скамью сделал Бородин?
— Для этого я должен был высекать или вычерчивать на каждом арт-объекте или документе академии искусств свою фамилию. Но этого ведь не происходит.

— Есть мнение, что обеспеченные воронежцы начали вкладываться в культуру потому, что ей интересуется губернатор Алексей Гордеев. Дескать, можно так добиться его расположения. Правда можно?
— Для кого-то это, наверное, знамение времени. Для меня нет. Был бы кто-то другой, не Гордеев, а у меня при этом имелась возможность помогать академии — я бы это все равно делал. Некий посыл Гордеев дал — заинтересованные люди были проинформированы, что теперь так можно.

— Ваш коллега по попечительскому совету академии бизнесмен Анатолий Шмыгалев говорил, что ему больше не интересно помогать вузу после ухода ректора Эдуарда Боякова. Роль личности в благотворительности так велика?
— Насколько я понимаю, Шмыгалев говорил не о том, что не хочет помогать в принципе, а о потере интереса к академии именно после ухода Боякова. Его следы в культурной жизни Воронежа — это отдельная и уникальная история.

— Вы об этом говорите с грустью?
— Эффект Боякова в Воронеже недооценен. Он познакомил меня со многими интересными людьми. К примеру, с художником Михаилом Шемякиным. Но я помогал академии вовсе не потому, что надеялся, что ко мне в дом когда-нибудь зайдет Шемякин.

— Кроме Боякова его никто не мог сюда позвать?
— Дело ведь не конкретно в Шемякине. Просто интерес людей такого уровня к Воронежской области зажег именно Бояков. Именно благодаря ему выяснилось: можно взять некую территорию, и если там селится одна неординарная и яркая личность, то она начинает притягивать подобных себе на эту почву.

— Как вы решили, что ему надо помогать?
— Я Эдуарда давно знаю. Мы параллельно учились в ВГУ — я на юрфаке, он на журфаке. Когда Бояков сюда приехал, он пришел и спросил — в праве ли рассчитывать на мою помощь? Я ответил утвердительно.

— Пришел и сказал — Сергей Владимирович, дадите денег?
— Он не из той категории людей, которым нужно заниматься их сбором. Кстати, я уже задним числом узнал — присутствие того же Шемякина в Воронеже было для него убыточно! Художник мог бы зарабатывать кэш на частных заказах в разы больше, чем здесь. Но он получал удовольствие от того, что отобрал восемь-десять студентов в академии, подставил им плечо, увез во Францию и дал толчок их развитию. Никакого «золотого тельца» ни у Боякова, ни у Шемякина, я уверен, в головах нет.

— Второй такой «толкач» Воронежу нужен?
— Будет здорово, если бы местные, не только воронежские, правители мотивировали бы людей на культурные инициативы. Я бы хотел, чтобы власть показывала таким как мы — посмотрите, вложения в культуру — это хорошо и правильно! Тогда появится инициатива «сбоку», от благотворителей. Она искренняя, не показушная, а массовых инициатив, от населения, то есть «снизу», у нас практически нет.

— Почему?
— Мы довольствуемся той средой, которую имеем. И есть привычка, что есть всеобщий отец, который за нас ее улучшит. А нам остается только сказать — нравится изменение или нет.

— Сколько вы вложили за последние пять лет в благотворительность?
— Больше 5 млн руб.

— Для вас это много или мало?
— У меня нет бюджетного финансирования или крана с деньгами. Для меня любая сумма ощутима.

— Раньше людей, делающих подобные вложения, в местной элите воспринимали чуть ли не как фриков. Сейчас отношение поменялось?
— Да. Изменение можно описать одной фразой — они смирились! Это явление природы носит систематический характер, и боги его поддерживают.

— В основной работе вам благотворительность когда-то помогала? Сначала вместе вкладывались в памятник, а потом встретились в арбитраже, например?
— Никто никогда мне не напоминал о моей помощи людям искусства в связи с адвокатской деятельностью. Прямой зависимости моего успеха от вложений в культуру я не вижу.

— Есть ли у вас новые объекты для благотворительности?
— К примеру, Камерный театр. У него новое здание, он крепко стоит на ногах. Но мне нравится то, что он делает, я вошел в его попечительский совет и буду подбрасывать дрова в их творческий огонь.

— Будете дальше помогать академии искусств?
— Формат изменился, попечительского совета там больше нет. Есть еще Платоновский фестиваль. Делать такое масштабное мероприятие очень трудно, я как старый КВНщик это по себе знаю. Ему тоже нужно помогать.

— Как вы выбираете объект для благотворительности? Есть ли какая-то система?
— Мне интересно все, что связано с книгами и театром. Но есть, например, в Рамони музей винтовки Мосина. Я сам служил в армии, сыновья имеют отношение к вооруженным силам. Если я узнаю, что ему нужна какая-то помощь — я ее окажу.

— Точно нуждается! Нет музеев, которым не нужна помощь.
— Должны совпасть необходимость, мое желание и мои возможности. Я человек любознательный, читать начал в четыре года, мне все интересно. Поэтому от искусства я, можно сказать, греюсь, а перед его деятелями даже немного в долгу. Который по мере возможности отдаю.

— А если сменится власть и новый губернатор будет против таких культурных инициатив?
— Если запретят — перейдем на самиздат! Мы ведь это уже проходили — переписывали друг у друга «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Правда, я категорически не готов участвовать в проектах одиозных либо общественно-негативных.