Почему принятие профессиональных стандартов для специалистов органов опеки и попечительства оказалось полумерой

Министерство труда и социальной защиты РФ еще в 2014 году приняло профессиональные стандарты для специалистов органов опеки и попечительства, однако в России до сих пор нет системы профессиональной подготовки таких специалистов и контроля за их работой. К чему это приводит, выясняла спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова.

"Дед Мороз, пожалуйста, сделай так, чтобы я остался жить с мамой Светой"

Светлана Свинцова живет в деревне Ивановка Омской области. До июня 2015 года она воспитывала четверых приемных детей: 18-летнего Андрея, 14-летнюю Светлану, девятилетнего Никиту и шестилетнюю Олесю. У Никиты и Олеси есть кровная мама Марина. В прошлом у Марины дважды забирали детей из-за ее алкогольной зависимости: в заключениях органов опеки говорилось о плесени в детской бутылке, об ожоге на ноге Олеси и о том, что старший Никита часто оставался ночевать у соседки, потому что там была еда.

Шесть лет назад суд лишил Марину родительских прав, детей передали под опеку. Никите было около трех лет, Олесе — восемь месяцев. Все шесть лет дети находились в семье Светланы Свинцовой. В 2014 году кровная мать Марина решила восстановить свои родительские права. К тому времени ее долг по алиментам превышал 300 тыс. руб., Марина "закодировалась", устроилась работать посудомойкой в школу, вышла замуж, родила ребенка. У нее теперь большое хозяйство, домашний скот.

Детей она навещала примерно три раза в год, но после подачи заявления о восстановлении в родительских правах в 2014 году стала приезжать чаще. В феврале 2015 года Москаленский районный суд восстановил Марину в родительских правах. Но 13 мая Омский областной суд, оставив решение суда первой инстанции о восстановлении Марины в родительских правах в силе, не разрешил передавать Никиту и Олесю кровной маме, считая, что это было бы не в интересах детей. По мнению суда, у детей нет привязанности к матери, что подтверждают эксперты-психологи, и передача из приемной семьи будет для Никиты и Олеси тяжелейшим психотравмирующим фактором.

Но уже спустя месяц, 11 июня 2015 года, в дом к Свинцовой приехала руководитель органа опеки и попечительства управления образования администрации Москаленского муниципального района Антонина Болтовская вместе с Мариной и кровной бабушкой Никиты и Олеси. Предъявив распоряжение отдела опеки и попечительства о прекращении опеки Свинцовой, Антонина Болтовская сообщила, что детей надо передать кровной бабушке: к тому времени по заявлению Марины бабушку назначили опекуном детей. Свинцова говорит, что ей не понятно, почему бабушка раньше не изъявляла желания забрать детей.

— Дети стали плакать, Никита говорил: "Мама, я не хочу уезжать",— вспоминает Светлана Свинцова.— А как им не плакать? Они шесть лет тут прожили, Олесю я забрала семимесячной, она и не знала других родителей. По утрам ко мне приходит: "Мама, я твоя ниточка" — и обнимается. Никите было два года десять месяцев, когда он ко мне пришел жить. Он первые месяцы окурки собирал на улице, когда мы ходили в поликлинику. Я его отучила. Дети пришли ко мне неухоженные, брошенные, не зная любви и ласки. У нас была настоящая семья. Я делала с ними уроки, читала книги, мы рисовали, обнимались. А потом вдруг в один миг их забрали и отдали другой женщине, как вещь. Да, она кровная мать, я никогда не была против их встреч. Я ей говорила: "Марина, приезжай". Она приезжала три раза в год — на день рождения к детям и перед Новым годом. Но разве этого достаточно, чтобы вот так забрать детей? Ведь они меня любят, я им мать.

По словам Светланы, расставание проходило так тяжело, что чиновница из отдела опеки велела ей самой собрать детей и отвезти к кровной бабушке в деревню Шевченко, расположенную в 60 км от Ивановки.

— Пока я одевала детей, бабушка их стояла в стороне и говорила: "Поплачут и перестанут",— вспоминает Свинцова.— Я повезла детей в Шевченко. Олеся была испуганной. Никита сжимал мою руку. Я их успокаивала: "Она ваша мама, все будет хорошо". А у самой кошки скребли на душе, ведь это мои дети, понимаете? Это мои кровиночки. Я их там, в чужом доме, уложила спать, Олеся уснула только к часу ночи. Она открывала глаза и спрашивала: "Мам, ты тут?" Я сидела рядом. А когда уснули, уехала.

Передача из приемной семьи будет для Никиты и Олеси тяжелейшим психотравмирующим фактором

Светлана рассказывает о расставании с детьми со слезами. Первые две недели она звонила детям каждый день. Но потом ей запретили: по словам сотрудников отдела опеки, Никита после бесед с приемной мамой становился "агрессивным". Светлана в это не верит: "Он очень добрый, он не может быть агрессивным. Он, знаете, такой джентльмен. Это они просто так решили нашу связь разрубить. А я за эти месяцы прочла много книг. Там написано, что нарушение привязанности очень опасно для детей — они потом всю жизнь будут от этого страдать. Но в суде начальница опеки сказала, что наша история — это как с купированием щенка: хвост надо отрубить сразу, а не по частям. И все там засмеялись ее сравнению".

С конца июня у Светланы нет никакой связи с детьми: "Однажды я ехала в автобусе и увидела Марину и детей. Я попросила остановить автобус, выбежала к ним. Никита крикнул мне: "Мама, мама!" — бросился ко мне. А Олеся испуганно смотрела то на Марину, то на меня. Она такая, знаете, очень правильная девочка. Если что-то нельзя делать, она не делает. А я потом весь вечер рыдала".

Светлана говорит, что в Москаленском районе "детей передают из семьи в семью, как вещь": "Здесь и пьющих много, у них детей заберут, потом отдают обратно. Никто не спорит — знают, что бесполезно. А я спорю, потому что все это неправильно. А знаете, как все должно быть? Дети должны были остаться у меня на какое-то время. Мама бы к ним приезжала чаще, а не три раза в год. Они бы к ней привыкли постепенно. Ездили бы к ней в гости. А подросли бы — сами бы выбрали, с кем им жить. Ведь Никитка не хотел к ней уезжать. Он на Новый год Деду Морозу написал письмо: "Дед Мороз, пожалуйста, сделай так, чтобы я остался жить с мамой Светой".

"Она-то никакого отношения к ним не имеет. Она не сестра им, никто. Она посторонний, ну жили и жили"

Спор Свинцовой с местным отделом опеки длится с августа. Московский адвокат Наталья Карагодина, консультирующая, в частности, детские дома при Марфо-Мариинской обители милосердия, а также неправительственные благотворительные организации "Про-мама" и "Измени одну жизнь", вызвалась помочь Светлане Свинцовой. По ее словам, грубейшие нарушения законодательства в этом деле следуют одно за другим. Прежде всего, по мнению адвоката, органами опеки и попечительства проигнорировано судебное постановление Омского областного суда, которое подлежит безусловному исполнению. "Суд не разрешил передавать детей кровной матери,— говорит Карагодина.— Разумеется, через какое-то время кровная мать могла бы обратиться в суд снова, и если бы к тому времени контакт с детьми был установлен, то решение суда могло быть уже другим. Именно такой порядок разрешения подобных споров соответствует Семейному кодексу РФ и практике Верховного суда Российской Федерации. Но органы опеки Москаленского района решили "поправить" областной суд и издали собственное распоряжение о прекращении опеки Свинцовой. Они придумали схему, по которой кровная мать пишет заявление и просит передать детей кровной бабушке. Действительно, родитель имеет право назначить опекуна детям, когда он по уважительной причине не может исполнять свои обязанности. Но в данном случае никакой уважительной причины нет. Кроме того, органы опеки решили, что кровная мать, восстановившись в правах, автоматически становится законным представителем детей. Но это не так. Опекуном-то все равно оставалась Свинцова. Есть прямое указание в Семейном кодексе — статья 148.1, в которой говорится, что при наличии опекуна родители не имеют права представлять своих детей. В итоге абсолютно неправомерных действий со стороны органов опеки дети были изъяты у опекуна; опекун был отстранен от обязанностей на основании заявления матери, которое она не имела права подавать; несмотря на запрет суда, дети, прожив у бабушки всего месяц, сейчас живут у матери. В характеристике кровной матери, которую дают органы опеки, говорится о количестве коров, "нетелей" и кур в ее доме, но ничего не говорится о том, способна ли она снизить страх и напряженность детей. Долг кровной мамы по алиментам сейчас — около 320 тыс. руб. Я полагаю, что органы опеки проявили базовую некомпетентность в разрешении этой ситуации, совершенно не думая об интересах детей".

В суде начальница опеки сказала, что наша история — это как с купированием щенка: хвост надо отрубить сразу, а не по частям. И все там засмеялись ее сравнению

По словам адвоката, органы опеки теперь ведут со Светланой войну — пытаются привлечь ее к административной ответственности в связи с тем, что она якобы не справляется с воспитанием старшей дочери Светы. До сих пор никаких претензий к Свинцовой со стороны органов опеки ни разу не было, отмечает адвокат. Сама Светлана Свинцова рассказывает, что чиновница из органов опеки рассердилась, когда увидела Свету в школе деревни Шевченко с фотоаппаратом. "Понимаете, они совсем запретили нам видеться с детьми,— поясняет Свинцова.— А Света по ним скучала, особенно по Никитке. Она все просила меня: "Давай их увидим". Мы решили поехать в школу в Шевченко 1 сентября. Света взяла фотоаппарат. Я знала, что меня не подпустят к детям, а они будут плакать,— поэтому осталась ждать в такси. Света пошла на линейку. Но через 10 минут она не вернулась, и я пошла ее искать. Смотрю — ее ведет полицейский. Я спрашиваю, что случилось. Он отвечает: "Ее увидела сотрудник отдела опеки Архипова и велела отвести ребенка в комиссию по делам несовершеннолетних". Я пошла к Архиповой, та говорит: "У вас ребенок один приехал в эту деревню, как вы смели ее одну отпустить?" Я отвечаю: "Я приехала вместе с дочерью, в одной машине. Мы хотели посмотреть на детей". Но она меня слушать не хотела. Теперь вот выносят наше дело на комиссию по делам несовершеннолетних. Мол, я плохо обязанности опекуна исполняю. Как они будут доказывать, я не знаю. Я и таксиста нашла, который нас возил. А Света хорошо учится, занимается баскетболом, она вообще умница. Просто они мне хотят отомстить за то, что я стала с ними судиться".

Сотрудник отдела опеки и попечительства Москаленского района Ирина Архипова рассказала "Власти", что никаких нарушений в этом деле не видит: "Мать восстановили в родительских правах, и по закону она имеет право назначить детям опекуна. То есть получается, что при решении суда Свинцова потеряла статус опекуна".

— А почему детей забрали через месяц после решения суда о восстановлении родительских прав? Ведь они не успели установить привязанность с матерью?

— Вы же прекрасно понимаете, как сложно установить матери психоэмоциональный контакт с детьми, если дети живут в другой семье и они ведомы тем человеком, с которым они живут. Дети должны проживать где-то близко, где-то очень рядом. Когда дети проживают, например, со Свинцовой, они, конечно, будут привязаны к ней. Об этом говорят и психологи, не я это сказала.

— Но если они к ней привязаны, то, может, следовало оставить их жить с приемной мамой, пока они выстроили бы связь с кровной мамой?

— Понимаете, чтобы маме к ним туда попасть, ей надо было 60 км проехать, из одного села в другое. У мамы хозяйство, маленький ребенок четырех лет. Хозяйство не маленькое. Нужно возиться с этими коровами, их нужно вовремя подоить, нужно присмотреть.

По мнению Ирины Архиповой, Свинцова вела себя "вызывающе": сотрудница отдела опеки вспоминает, что 11 сентября прошлого года приехала вместе с Мариной и ее матерью к Олесе на день рожденья — привезли торт, но приемная мама торт не открыла и не пригласила всех пить чай. "Я была в шоке,— делится Ирина Архипова.— Я приехала и рассказала своему начальнику. Она не поверили, как так можно? Да не надо мне этого куска торта, если она не хотела меня видеть! Потому что у нас особые чувства "любви" друг к другу. Она считает, что я ее достаю. У меня есть свои функциональные обязанности, в соответствии с ними я должна делать замечания. И нравится вам или не нравится, все-таки вы подо мной ходите, а не я под вами. А она считала, что я придираюсь к ней больше, чем ко всем другим опекунам".

На вопрос, какие конкретно к Свинцовой претензии у органов опеки, Ирина Архипова говорит, что в семье "условия как условия, но искорки какой-то у детей нет".

— Я знаете, что еще могу сказать? Свинцова не работает, у нее нет хозяйства, огород не засажен. На каждого ребенка идет пособие. У нас в Омской области есть градация: от 7 тыс. до 12 тыс. рублей на ребенка. Вот 6019 было у нее в прошлом году на ребенка, сейчас, наверное, побольше немножко. И плюс по договору о возмездной опеке 1200.

— И что?

— Ну, я считаю, что есть финансовая заинтересованность. То есть тут не интересы детей. У нас это не первая ситуация, когда мама восстанавливается в родительских правах и дети уходят из замещающих семей в кровные. И никогда не было вокруг них такого ажиотажа. Вот есть семья, где дети в свое время были в приемной семье, потом мама восстановилась в родительских правах, и дети сейчас приезжают к этим приемным родителям в гости, называют их папа-мама. Осталась эта теплота чувств.

— Свинцовой не разрешили общаться с детьми, откуда же взяться теплоте чувств?

— Дело в том, что после ее звонков дети начинали проявлять агрессию к кровной семье. И я сказала опекуну: запретите Свинцовой общаться с детьми. Это не в интересах детей. А Свинцова об интересах детей не думает. Она требовала, чтобы Никиту вызвали в суд и спросили, с кем он хочет жить. Зачем? Чтобы ребенок плакал?

— Но ведь Никиту не вызвали?

— Нет. Она постоянно требует эту психологическую диагностику детей! Психологическая диагностика проводилась уже несколько раз, что опять же нарушает интересы детей. И постоянно эту диагностику проводят по инициативе Свинцовой, а не по инициативе мамы этих детей.

По мнению сотрудницы органов опеки, постановление областного суда никто не нарушал: юридически детей матери не передавали, они по документам находятся у опекуна — родной бабушки.

— Но бывший опекун утверждает, что детей уже передали кровной матери.

— Документально все оформлено на бабушку. Пока документ в силе, она является законным представителем этих детей. Она имеет право выбирать место проживания для детей.

— Так где живут дети? У мамы или у бабушки?

— Они и там, и там живут.

Я спрашиваю Ирину Архипову о том, для чего Светлану Свинцову и ее старшую дочь Свету вызывают "на ковер" в комиссию по делам несовершеннолетних. Архипова пересказывает историю со школьной линейкой в поселке Шевченко, утверждая, что 14-летняя Света приехала в деревню на такси одна.

— А как вам сама девочка объяснила свое присутствие в этой школе? — спрашиваю я.

— Светлана Анатольевна объяснила это тем, что мы запретили ей общаться с этими детьми.

— Но ее старшая дочь тоже не может общаться с ними. Может быть, она по ним скучает? Ведь шесть лет жили вместе.

— Ну, она-то тоже никакого отношения к ним не имеет. Она не сестра им, никто. Она посторонний, ну жили и жили.

Ребенок беспокоен — можно предположить, что ребенку не хватает матери, он плачет

Шестого августа 2015 года в квартире Максима и Виктории Тонких в поселке Верхний Боканский под Новороссийском появилась инспектор отдела по делам несовершеннолетних в сопровождении двух соцработников и забрала трехмесячного Родиона Тонких. Чуть позже, вечером того же дня, когда Виктория привела домой из сада трехлетнюю дочь Илону, инспектор забрала и ее — под крики ребенка и матери. Процедура называлась "изъятием детей", и она довольно распространенная в России.

Поводом для изъятия стало плохое материальное обеспечение семьи и отсутствие условий для проживания детей. Забрав детей, лейтенант Носкова заполнила Акт о помещении несовершеннолетнего в специализированное учреждение для несовершеннолетних, нуждающихся в социальной реабилитации. В нем говорится, что в доме Тонких "обнаружены отсутствие продуктов питания, смены белья, места для сна не оборудованы".

Максим и Виктория воспитывались в детском доме и, как многие дети-сироты, не устроены в быту, да еще и нормальной работы нет — Максим работал уборщиком на вокзале, денег не хватало. Но они не пили. Не устраивали дебошей. Многочисленные свидетели рассказывают теперь, что Тонких любили своих детей и заботились о них как могли.

Семья Тонких стояла на учете в местной администрации как малообеспеченная. Максим не раз терял работу, что с выпускниками детских домов тоже случается часто. Чиновники регулярно напоминали ему, что ему необходимо работать, чтобы сохранить детей, но социального сопровождения у семьи не было.

Процедура называлась "изъятием детей", и она довольно распространенная в России

Илону и Родиона поместили в детскую больницу поселка Мысхако. Это распространенная в России практика: изъятых из семей детей размещают, как правило, в инфекционных больницах, проверяя состояние здоровья. По закону такие дети не могут находиться в больницах более месяца, но на практике больничное пребывание может затягиваться на несколько месяцев.

12 августа в половине пятого утра Родион Тонких умер. Его родители уверены, что ребенка в больнице уронили, и травма стала причиной смерти. Следственное управление СК РФ по Краснодарскому краю возбудило уголовное дело по факту гибели ребенка.

В справке о смерти Родиона Тонких от 12 августа 2015 года причинами смерти называются: отек головного мозга, очаговая травма головы, контакт с тупым предметом с неопределенными намерениями. Однако уже 24 августа выдано новое свидетельство о смерти, существенно отличающееся от прежнего: в нем причинами смерти называются отек мозга и "другие нетравматические внутричерепные кровоизлияния". Другими словами, за 12 дней картину смерти переписали: если сначала было очевидно, что ребенок умер от травмы головы, то теперь причина становится непонятной.

Вскоре после смерти Родиона Тонких Минздрав Краснодарского края заявил, что любая информация о смерти Родиона Тонких, поступающая от общественных организаций или экспертов, "не может считаться достоверной" до заключения судебно-медицинских экспертов.

Судебно-медицинская экспертиза тела Родиона Тонких была официально закончена в первой половине сентября. В распоряжении "Власти" оказалась копия этой экспертизы. В ней приводятся данные первичного осмотра ребенка в приемном отделении больницы: младенец доставлен в больницу "из социально-неблагополучной семьи", "анамнез жизни не удалось собрать", наследственность — "не отягощена", самочувствие ребенка — "удовлетворительное". Отеков нет, отставания нет, сознание ясное, рефлексы "живые", физическое развитие "высокое". Седьмого августа Родиона осмотрел заведующий отделением, в акте осмотра записано, что состояние ребенка удовлетворительное, активен, улыбается, хорошо сосет бутылку, видимых патологий нет. 10 августа в отделении пишут: "Состояние стабильное. Сон, аппетит в норме". 11 августа: "Состояние удовлетворительное. Жалоб нет. Живот спокоен". В 23 часа того же дня дежурный врач пишет: "Вызван дежурной медсестрой. Жалобы на беспокойство". Врач описывает, что физическое состояние ребенка удовлетворительное, но ребенок беспокоен — можно предположить, что ребенку не хватает матери, он плачет. Все эти дни Виктория Тонких безуспешно пытается пройти в больницу к своему ребенку, чтобы покормить его грудным молоком, но ее к сыну не пускают, несмотря на то, что она не лишена родительских прав и даже не ограничена в них.

12 августа в 3:50 дежурный врач пишет: "Вызвана в отделение детской реанимации. Ребенок доставлен медсестрой патологии новорожденных в ДАРО, проводятся реанимационные мероприятия". Как запишет потом в журнале дежурный реаниматолог, Родиона Тонких пытались вернуть к жизни в течение 40 минут: ему делали непрямой массаж сердца, подключили в аппарату ИВЛ, вводили атропин, адреналин, преднизолон. В 4:30 врачи констатировали биологическую смерть ребенка.

При судебно-медицинском исследовании тела ребенка эксперты обнаружили "ссадину подбородочной области и гематому с осаднением кожи левой щеки с кровоизлиянием в подкожно-жировую клетчатку в подбородочной области". "Данные повреждения могли образоваться от действий тупых твердых предметов как незадолго до наступления смерти, так и в короткий промежуток времени после наступления ее,— пишут эксперты.— Данные повреждения обычно квалифицируются как не причинившие вреда здоровью". При этом эксперты так и не называют в своем заключении ясной причины смерти: "Смерть Тонких Р. М. наступила в результате отека и набухания головного мозга на фоне сосудистой патологии головного мозга нетравматического генеза...". О какой сосудистой патологии говорят эксперты, остается непонятным.

Детский омбудсмен Павел Астахов убежден, что дело пытаются "замять": "Меня очень возмущает то, что теперь вроде никто и не виноват. Я получил уже два письма оттуда — мол, невозможно установить причину смерти. Я знаю, что там в регионе на эту историю наложено табу, ее замалчивают и не хотят будоражить общественное мнение. Это совершенно неправильно" (см. интервью с Павлом Астаховым на стр. 22). В Следственном управлении СК РФ по Краснодарскому краю сообщили "Власти", что выводы делать пока рано — назначена комиссионная судебно-медицинская экспертиза, которая должна объяснить причины появления у ребенка "сосудистой патологии", а также ответить, насколько обоснованными были "действия контролирующих органов по временному изъятию детей из семьи" и действия медицинского персонала в больнице.

Изъятие детей из кровной семьи считается крайней мерой и применяется только в том случае, если жизни ребенка угрожает опасность в семье. Такая угроза может исходить от родителей, сильно пьющих, употребляющих наркотики, агрессивных. По данным МВД России, в 2013 году 7620 детей пострадало в России от преступных посягательств со стороны членов своей семьи, 5253 — от рук своих матерей и отцов.

Оценить ситуацию и наличие угроз для ребенка должны органы опеки, они же принимают решение с учетом интересов ребенка. Но на деле эта декларация часто нарушается. Специалисты органов опеки перестраховываются, забирая детей от неблагополучных родителей, а социальные службы, которые должны таким семьям помогать, чтобы не допустить разлучения родителей с детьми, этого не делают. Руководитель благотворительного фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам" Елена Альшанская говорит, что сегодня судьба детей из "неблагополучных семей" часто зависит от человеческого фактора — в первую очередь от личностных качеств сотрудников органов опеки и попечительства. А должна зависеть исключительно от их профессионализма (см. интервью с Еленой Альшанской на стр. 20).

Зимой 2014 года Министерство труда и социальной защиты РФ утвердило профессиональные стандарты для социальных работников и специалистов органов опеки и попечительства в отношении несовершеннолетних. Однако, по словам Елены Альшанской, до сих пор не проведена переаттестация таких специалистов, не разработаны учебные программы для подготовки специалистов органов опеки и попечительства и не ясно, в каких вузах будут готовить таких специалистов. Не ясно и другое — сколько еще будет изломано детских судеб по всей стране, прежде чем система станет полностью профессиональной.