Анна Толстова о первой персональной выставке Франсиса Алюса в Петербурге

В Центре современного искусства имени Сергея Курехина в Петербурге проходит первая в России персональная выставка Франсиса Алюса. Она невелика: показывают только те работы, что были сделаны в Афганистане в 2010-2014 годах. Но «афганские проекты» неожиданно дают очень полное представление об искусстве знаменитого бельгийского художника.

Первый раз Франсис Алюс приехал в Петербург в начале 1980-х. Правда, тогда Франсис де Смедт еще не был Алюсом (псевдоним появится позднее, в Мексике), а Ленинград еще не был Петербургом. Де Смедт учился на архитектора, хотел своими глазами увидеть конструктивизм и был поражен, как много военных на улицах советских городов: шла война в Афганистане. Второй раз Франсис Алюс приехал в Петербург год назад, приглашенный участвовать в петербургской "Манифесте" ее куратором Каспером Кенигом, и был поражен, как быстро обесценилось и стерлось из памяти советское прошлое — со всем хорошим и дурным, что в нем было. Старенькая "Лада", проехавшая через всю Европу, от Бельгии до России, и разбитая о дерево в парадном дворе Зимнего дворца,— его работу, его жест для "Манифесты" можно было понять как размышление об этом крахе советских надежд и иллюзий. Поэзия фрустрации и неопределенности, поэзия героического и вроде бы бесплодного усилия — это поэзия Франсиса Алюса, вбегающего в песчаную воронку торнадо, толкающего глыбу льда по улицам Мехико, пока та не растает, или встающего во главе вооруженного лопатами отряда, который общими усилиями перемещает на несколько сантиметров дюну в окрестностях Лимы. Но могут ли целые народы, страны и города растворяться в поэзии бесплодных усилий и может ли усилие быть бесплодным? Художник, чей любимый жанр — прогулка с неопределенной целью и открытым финалом, всем своим искусством говорит о том, что путь не бывает бесцельным. Место для нынешней персональной выставки, сделанной, как всегда, политически, оказалось идеальным: Центр Курехина, помещающийся в бывшем кинотеатре "Прибой" и как будто не понимающий, что ему делать дальше с этой типовой неомодернистской стекляшкой конца 1960-х — бережно сохранять каждую трещинку, подобно Рему Колхасу, или же преображаться в нуле форм — есть само воплощение поэзии фрустрации и неопределенности. На сей раз Франсис Алюс в Петербург не приехал, но "Афганские проекты" смотрятся своего рода послесловием к "Манифесте" — не потому, конечно, что устройством выставки занималась ассистентка Кенига по "Манифесте" Елена Юшина, а потому, что его разговор с петербургским, с российским зрителем не был закончен.

Все выставленное можно рассматривать как эскизы к главной афганской работе Франсиса Алюса — фильму "Reel/Unreel" (буквально название переводится как "Сматывать/Разматывать", но, вероятно, имеет и омонимический подтекст "Реальное/Нереальное"), снятому для прошлой dOCUMENTA. Собственно, там есть и настоящие эскизы — фотографии, рисунки, заметки, что-то вроде раскадровок,— и два видеополиптиха, связанных по смыслу с "Reel/Unreel". Из большого продолжающегося проекта "Детские игры" выделен своеобразный афганский триптих: Франсис Алюс снимает стихийные игровые сообщества, складывающиеся на улицах столь же стихийно развивающихся городов третьего мира,— в Афганистане были найдены водящие хоровод, пускающие воздушного змея и катящие серсо, только вместо обруча в ход по бедности идут старые велосипедные шины. Еще есть диптих с бородатым человеком в чалме, методично собирающим автомат Калашникова на одном экране и столь же методично разбирающим его на другом, сопровождающийся квазивосточной мудростью "Иногда делать значит не делать, иногда не делать значит делать". Если внимательно разглядывать эскизы к "Reel/Unreel", замечаешь, что афганская война звучит в них лейтмотивом — будь то фотографии талибов, миротворцев, черных дыр, оставшихся на месте будд Бамиана, или же рисунки с Ахмад Шахом Масудом, ровесником Франсиса Алюса, как и он, учившимся на архитектора, но, как и он, пошедшим другим путем. Масуда убили террористы-смертники, выдававшие себя за бельгийских тележурналистов,— кроме этого обстоятельства, полутора сотен натовских солдат-бельгийцев и помещающейся в Брюсселе штаб-квартиры НАТО ничто не связывает родину Франсиса Алюса с Афганистаном, но, в отличие от граждан других, куда более причастных к афганским войнам государств, он чувствует свою если не ответственность, то по крайней мере связь с происходящим в Кабуле. Чтобы понять, о чем "Reel/Unreel", надо постоянно сматывать и разматывать все ниточки смыслов, торчащие из алюсовских эскизов.

В фильме, показанном на панорамном экране бывшего кинотеатра, камера следует по пятам за ватагой мальчишек, гоняющих как серсо две бобины, красную и голубую, с кинопленкой по улицам Кабула. Их безумный марафон начинается на окраине города, высоко в горах, где пасутся стада овец и проходят груженные всякой всячиной ишаки, они спускаются в долину, где разбитые пыльные дороги запружены старыми машинами, пробегают сквозь базар и опять подымаются в горы — бобины скатываются в городскую пропасть, прогулка заканчивается. В том, как снят Кабул, виден глаз архитектора-урбаниста, чувствительный к проблемам незападных мегаполисов: архитектор по образованию, Франсис Алюс попал в Мехико после катастрофического землетрясения 1985 года в качестве волонтера-строителя, проходившего, как левак и пацифист, альтернативную военной службу. И остался навсегда — Мехико превратил его из архитектора в художника и поэта, хотя он предпочитает называться туристом. Киноглаз этого западного туриста устроен таким образом, что в его поле зрения никогда не попадает восточная экзотика, сохраняющаяся в Кабуле несмотря ни на что, но следы войны, разруха, бедность, неблагополучие, новое — образца 2011 года — средневековье составляют одну цельную картину, не столько пугающую, сколько естественную для большей части света. И эта подмена экзотики обыденностью там, где никакой поэзии обыденности — уютного, домашнего бидермейера — быть не полагается, сообщает его искусству политическую глубину.

Фильм "Reel/Unreel" снимался в 2011 году и посвящен событиям десятилетней давности: 5 сентября 2001 года на окраине Кабула талибы сожгли тысячи пленок, конфискованных из фондов Афганского киноархива,— говорят, пожар продолжался две недели. Далее история, не рассказанная в фильме, разматывалась так: 9 сентября произошло покушение на Ахмад Шаха Масуда — взрывчатку спрятали в телекамере мнимых журналистов, 11 сентября случилось то, что было рассчитано на трансляцию по всем телеканалам мира в прямом эфире. Выставке предпослан эпиграф — написанное Франсисом Алюсом по-английски стихотворение "1943", стих-анафора, где каждая строка начинается словами "Я думаю о...". Он думает о Пикассо и Матиссе, об Эмиле Нольде и Георге Гроссе, о Лени Рифеншталь и Ли Миллер, о де Кирико и Дали, о Татлине и Бойсе, о Кандинском и Сутине, о Сикейросе и Бекмане, о Магритте и Энсоре, обо всех, политически ангажированных и аполитичных, правых и левых, сбежавших в Нью-Йорк или живших под бомбежками Остенде, Москвы и Лейпцига, бывших на фронте, участвовавших в Сопротивлении, прятавшихся от гестапо или отсиживавшихся в мастерских, кого все равно коснулась мировая война. И это стихотворение звучит как прямое обращение к жителям одной очень мирной страны-победительницы, для которой все войны, начиная с 1945-го, всегда шумят где-то далеко, за речкой.

"Франсис Алюс. За речкой. Афганские проекты. 2010-2014". Санкт-Петербург, Центр современного искусства имени Сергея Курехина, до 26 июля