Выбор Игоря Гулина

«По ту сторону преступления и наказания»
Жан Амери

Австрийский писатель и эссеист Ханс Майер после войны взял франкофонный псевдоним Жан Амери в качестве жеста болезненного отделения от родной немецкой речи, вытеснившей его как еврея, как финальный и невозможный разрыв с исчезнувшим для него отечеством. Он провел в Освенциме и в других лагерях — Бухенвальде, Берген-Бельзене и Бреендонке — в общей сложности пять лет, потерял семью, интеллектуальную среду, отчасти — профессию. После войны его главное определение — выживший, свидетель, его основная цель — не дать новой Европе, с ее поверхностной гармонией, забыть, что на самом деле произошло. Самая важная книга Амери, вышедший в 1966 году сборник эссе "По ту сторону преступления и наказания",— как раз об этом. На первый взгляд — тонкий анализ положения интеллектуала в концлагере и положения "бывшей жертвы" в мире, когда мучитель якобы наказан и суд закончен. Но в большей степени — грозная проповедь о несмываемости греха.

На русский Амери переведен будто бы запоздало. Встает вопрос, что нового дает он, когда есть Примо Леви, Ханна Арендт и многие другие. Это новое немного странного толка. Дело в том, что Амери — несмотря на безусловный героизм, физический, нравственный, интеллектуальный — скажем так, не очень приятный человек. Страшно такое говорить про человека, пережившего Холокост, но это здесь важно. Он циничен и высокомерен. Он рассуждает о том, как тяжело выживать в ситуации чрезвычайного положения настоящим Людям Духа, не наделенным ни физической силой, ни костылями веры и идеологии. Он говорит, пусть и с оговорками, о вине каждого носителя немецкого языка, но сам смотрит на историю Холокоста с позиции аристократии культуры, он одержим идеей некоего коренного Права представителя духовной элиты и чувством его лишенности. Когда читаешь Амери, волей-неволей ловишь себя на запретной мысли: в этих исторических условиях, культурной парадигме он, безусловно, стал бы нацистом, не родись евреем. Логика Третьего рейха для него во многом — логика своих, слишком понятная и оттого же возмутительная, недоступная отстраненному анализу (попытки той же Арендт или Адорно у Амери вызывают едва ли не презрение). Именно эта этически крайне тревожная трагедия делает его книгу интересной.

"Новое издательство"

«Мандельбаум, или Сон об Освенциме»
Жиль Себан

Эта книга может быть причудливой рифмой к сборнику Амери. Лирическое расследование жизни и смерти погибшего в 1986 году бельгийского художника Стефана Мандельбаума, написанное любителем странных биографий французским писателем Жилем Себаном (на русском выходила его книга о Жане Жене).

Сам Мандельбаум напрашивается на роль героя романа, воплощая десяток романтических мифов. Сын известного живописца, значительно превосходивший отца талантом, но не создавший сколько-нибудь значительных работ — только множество рисунков, набросков, всего несколько картин (по стилю вещи Мандельбаума — нечто среднее между Фрэнсисом Бэконом и Жан-Мишелем Баскья, о котором он ничего не слышал, плюс переработанный в панк немецкий экспрессионизм). Безграмотный интеллектуал, бредивший фигурами великих (на портретах — Бэкон, Рембо, Пазолини) и проводивший жизнь в криминализованных трущобах. Сокрушительный сердцеед, притворявшийся гомосексуалом. Тонкий юноша, одержимый эротизмом насилия и действительно ставший бандитом. После темной истории с кражей картины Модильяни двадцатипятилетнего Мандельбаума застрелил кто-то из его подельников. Эта трагедия шокировала все его окружение, но толком будто бы никого не удивила. Слишком нарочитым было его влечение к смерти, пропитывавшее все разговоры, записи и рисунки.

Есть и еще один сюжет, особенно волнующий автора книги. Мандельбаум не был евреем в строгом смысле: его мать была армянкой, он вырос в секулярной среде. Скорее он чувствовал себя лишенным еврейства, конструируя себе эту роль, как и роль преступника, жиголо, гения. И это был образ не успешного интеллектуала или благополучного горожанина, а образ жертвы. Жертвы, впрочем, одержимой своей гибелью. В его рисунках фантазии о собственной смерти во время Холокоста перемежаются зачарованными портретами нацистских лидеров. Вершиной этой темы становится диптих "Сон об Освенциме", превращающей образы концлагеря в возбудитель гигантской, занимающей все пространство рисунка, эрекции. Как намекает Себан, самоуничтожительный путь Мандельбаума был попыткой радикальной реализации мечты стать евреем в мире, в котором это больше невозможно, так как нет нацизма, дарующего эту идентификацию и уничтожающего ее носителя. Можно сказать, что его путь и был собственным метафорическим Холокостом, в первоначальном смысле — жертвоприношения, экстатического и бесцельного.

Kolonna Publications