День войны

Анна Сотникова о «Ярости» Дэвида Эйра

«Ярость» — жестокий и самодовольный военный эпик режиссера «Королей улиц» и сценариста «Тренировочного дня» об одном дне из жизни экипажа американского танка, бороздящего просторы Германии весной 1945 года

Апрель, 1945-й. Нормана (Лерман), наивного армейского телеграфиста, любителя Хемингуэя, переводят в экипаж танкистов под руководством человека по прозвищу Боевой Папаша (Питт). Папаша покажет ему мир настоящих мужчин — и показательно объяснит, какие это на самом деле плохие люди. Служба начнется с отмывания мозгов предшественника от танка при помощи тряпки и ведра воды, а продолжится убийством детей-солдат и военнопленных, проездами по телам мирных граждан, перерезанием глоток, короткими встречами с немецкими женщинами, кровью, потом и грязью. "Лучшая работа в моей жизни",— будут по очереди повторять члены экипажа.

"История жестока",— объяснит Папаша своему юному новобранцу ужасы, открывшиеся перед его глазами. С этим утверждением сложно поспорить, но не сказать, чтобы его было достаточно для того, чтобы построить на нем целый фильм. Территория Дэвида Эйра, автора "Патруля" и "Королей улиц" и сценариста "Форсажа" и "Тренировочного дня",— объединение усилий в разной степени плохих людей для сражения с предельно конкретным, ультимативным злом. Коррумпированные полицейские, продажные сотрудники отдела по борьбе с наркотиками, теперь вот — солдаты на передовой, попавшие в инфернальную зону люди, в которых почти не осталось ничего человеческого. Эйр заимствует структуру из своего же "Тренировочного дня": "Ярость" — это одни сутки из жизни отряда танкистов, предельно неромантическое, документально дотошное описание омерзительной рутины трудовых будней солдат самой мифологизированной войны в истории. Люди на войне — волчье братство; для того чтобы сделать жестокий фильм, Эйр пользуется крайне старомодной, отсылающей куда-то к фильмам Сэма Пекинпа идеей, что насилие надо показывать в действии. К сожалению, в отличие от Пекинпа, его чувство поэзии ограничивается белой лошадью на поле боя. В остальном насилие интересует его как предмет для упоения, как повод для дешевых трюков, направленных на то, чтобы шокировать зрителя: здесь сносят головы и взрываются на минах, здесь трупы утопают в грязи, а загоревшийся солдат стреляет себе в голову, чтобы не мучиться. Все это по-настоящему ужасно, и Эйру не откажешь в дьявольской убедительности — серо-коричневая цветовая палитра его фильма изредка озаряется всполохами пламени, каскад афоризмов вроде "Мы еще не закончили умирать, мы еще не закончили убивать". Эйр с нескрываемым упоением воссоздает войну — кропотливо, если не сказать одержимо, детализирует путешествие в ад. Вторая мировая война в принципе нуждается в такой стремительной, жестокой реконструкции, втаптывающей зрителя в грязь и проезжающей по нему танком, срывая все намеки на романтизацию военных действий. Но Эйра немного подводит чувство меры, немного — вкус, а еще немного — самодовольная убежденность в том, что он делает правильную, очень важную вещь. Его фильм существует для того, чтобы шокировать — ограничивается этим и кажется искренне удовлетворенным этим фактом. В остальном же сложно представить себе более конкретную экранизацию одной известной песни про то, как четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж.


Фото: imdb.com



Фестиваль нового британского кино
«Общак» Михаэля Р. Роскама
«Ярость» Дэвида Эйра
и дугие кинопремьеры недели

Вся лента