Игорь Гулин о перезапуске «Робокопа»

В прокат вышел новый "Робокоп" — голливудский дебют бразильца Жозе Падильи и перезапуск франшизы о первом в культуре роботе с депрессией. Теперь у него все хорошо

Людей 1980-х настойчивее, чем предыдущие и следующие поколения, мучил кошмар о человеке-машине. Что остается человеческого, если механизмы думают и действуют как мы? Можно ли превратить нас в роботов? Могут ли они заменить нас? "Бегущий по лезвию" (Ридли Скотт, 1981), "Терминатор" (Джеймс Кэмерон, 1984), "Тецуо — железный человек" (Синъя Цукамото, 1989) — список можно продолжить. "Робокоп" Верхувена (и его продолжения) существует в этом же восторженно-параноидальном большом нарративе. Однако пробивается он в него на не совсем законных основаниях. Если шедевр Ридли Скотта был Большим Фильмом с идеями, фильм Кэмерона — архетипическим блокбастером, гротеск Цукамото — трансгрессивным артхаусом, то "Робокоп" — это откровенный трэш, наслаждающийся своей принадлежностью к категории Б и будто бы не претендующий на большое. Голландец с репутацией жестокого эстета, Пол Верхувен, впервые оказавшись в Голливуде и заполучив историю о полицейском-роботе, был, кажется, счастлив возможности снять максимально бесстыдный и кровавый кич. Рубеж 1980-х и 1990-х был последней (до введенной Тарантино с Родригесом моды на грайндхаус) точкой, когда это было возможно: массовое, предназначенное для всех кино могло быть нелепым, сырым и яростным.

Вспомним: Детройт будущего, погрязший в преступности — с одной стороны, и почти целиком находящийся во власти мегакорпорации "Омникорп" — с другой. "Омникорп" занимается разработкой оружия, среди ее проектов — вооруженный робот, в основе которого — человеческий мозг. Между тем погибает при исполнении хороший полицейский Алекс Мерфи. Его тело и используют для первого Робокопа. Память Мерфи стерта, он превращен в машину — и тем не менее, вопреки планам создателей, в нем пробуждается личность. Как если бы части трупов, из которых было составлено чудовище Франкенштейна, обрели фантомную боль, сохранили фрагменты памяти.

Мерфи не может быть ни человеком, ни машиной, ни мертвым, как хочется его боссам, ни живым — как хотелось бы друзьям. Он завис в состоянии полуотмененной смерти и сам превращен в аппарат по бесперебойной доставке смерти на каждую улицу родного города. У него будто бы есть свободная воля, но она вновь и вновь ставится под вопрос — могут ли хотеть чего-то шестеренки. Он — мясо и сталь. Душа мерцает в нем: то есть, то нет.

В этом пограничном существовании Мерфи-Робокоп несколько раз спасает город, убивает в кадре несколько сотен негодяев и произносит два десятка впечатляющих фраз. Но героизм, скрежет металла и литры комической крови не спасают зрителя от тревоги. Неопределенность полусмерти все равно сильнее.

И это — еще одна вещь, которая отличала трилогию об Алексе Мерфи от фильмов-сверстников о роботах. У Кэмерона, Цукамото, Скотта грань между человеком и машиной проведена, проходима, дана намеком. В "Робокопе" эта граница навязчиво мерцает, не подлежит ни переходу, ни вытеснению. Это история о тупике рефлексии: Алекс Мерфи так и не узнает, что он такое.

Пропала прекрасная несуразность, пропала кровь, пропала философия

У Верхувена это, конечно, было ощутимее всего, но и средней руки режиссеры сиквелов (второй части — Ирвин Кершнер, прекрасно-идиотической третьей — Фред Деккер) сумели сохранить эту беспокойную ноту. Отчасти это заслуга писавшего сценарии второго и третьего фильмов Фрэнка Миллера, к тому времени известного своей мрачностью автора комиксов о Бэтмене. (Миллеровские сценарии, впрочем, очень сильно переписали, и он надолго проклял Голливуд.) После были два телесериала, мультфильмы, опять же комиксы (в частности, о борьбе Робокопа с Терминатором). Робокоп оставался в массовой культуре, но постепенно превращался в персонажа третьего плана. Хотя пару лет назад поклонники собрали в интернете $50 000 на установку памятника герою в его родном Детройте. Впрочем, с властями города, кажется, договориться пока не удалось.

То, что за реанимацию Робокопа кто-нибудь скоро возьмется, было очевидно (особенно после выхода сомнительного ремейка верхувенского же "Вспомнить все"). То, что это, скорее всего, будет не очень — тоже можно было предположить. Так и есть. Робокоп Падильи — добрый малый в костюме, герой, гражданин, любящий муж, хоть и с железным телом.

Пропала прекрасная несуразность, пропала кровь, пропала философия. Почти пропала и важная в оригинальной трилогии политическая нота. В первом "Робокопе" многие видели практически фашистский фильм о решении социальных проблем железным подавлением. На самом деле это удивительным образом почти левацкое кино: история о капиталистической корпорации, пытающейся приватизировать целый город и сеющей бесконечный кризис и смерть. Сам Робокоп — часть этого антигуманного плана, он не только сам машина, но и часть капиталистической/фашистской машины эффективного управления, минуя человеческое. Часть бунтующая, но не способная изменить свою природу. И эта политическая двусмысленность беспокоит тут не меньше, чем антропологическая.

В фильме Падильи вместо этого — орнаментальная пародия на политические ток-шоу и идея о том, что человеческое всегда побеждает. Он не то чтобы плох, но сказать о нем совершенно нечего. Один из самых тревожащих героев американской массовой культуры превратился, увы, в безалкогольную версию "Железного человека".

Игорь Гулин

Другие кинопремьеры недели