85 лет назад, в 1927 году, бывший министр внутренних дел Японии виконт Симпэй Гото проинформировал руководство СССР о тайных экономических пружинах радикализации японской политики. Как обнаружил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, многое из сказанного тогда звучит удивительно современно.
"Основана на подкупе влиятельных избирателей"
Если вы, не дай бог, нуждаетесь в надежном снотворном, не имеющем никаких побочных медикаментозных эффектов, настоятельно рекомендую читать на ночь глядя протоколы советско-японских переговоров по экономическим вопросам. К примеру, о промысле японских рыбаков в советских территориальных водах, дебаты о котором не прекращались на протяжении 1920-х годов. Из раза в раз дипломаты из Токио выдвигали похожие до деталей требования — к примеру, отдать японским рыбопромышленникам еще один участок для промысла у берегов Камчатки или расширить границы уже переданного. А изнурительный разговор с применением одной и той же аргументации не прекращался до тех пор, пока советские дипломаты не соглашались на очередные уступки. Во время следующих встреч переговоры продолжались тем же способом и с теми же целями.
Подобная картина выглядела по меньшей мере странно и нелепо. Ведь в результате титанических усилий дипломатов японские промышленники получали возможность добыть на несколько тонн или десятков тонн рыбы или морепродуктов больше. Что для Японии с ее шестидесятимиллионным населением (по переписи 1925 года) было каплей в море.
Особенно странным это выглядело еще и потому, что страна входила в число ведущих и сильнейших мировых держав. Она расширила свои владения после победы в русско-японской войне, установив протекторат над Кореей, а потом и захватила эту страну. Япония получила по мирному договору Южный Сахалин, а также вернула бывшие владения в Китае, уступленные Российской империи в 1898 году. Кроме того, она оказалась на стороне победителей в Первой мировой войне и неплохо заработала на поставках в воюющую Россию.
Но верхом странности оказалось то, что по тому же сценарию, что и переговоры о рыболовстве, достигались договоренности по любым другим советско-японским экономическим проблемам. Решался вопрос о передаче в концессию нефтяных промыслов на советском Северном Сахалине — и японцы буквально выцарапывали каждую скважину, каждый разведанный участок. А при переговорах о концессии на добычу северосахалинского угля японская сторона упрямо торговалась за каждую мелочь, которую доставляли на шахты за советский счет.
Конечно, все эти странности можно было бы объяснить национальным характером японцев или их недоверием и нелюбовью к русским. Можно было бы привести массу других версий. Вот только истина заключалась совершенно в другом, и об этом советские руководители узнали в 1927 году, во время визита в СССР виконта Симпэя Гото.
С конца XIX века виконт Гото играл заметную роль в японской политике. В 1897 году, когда ему исполнился сорок один год, он получил пост губернатора острова Формоза — нынешнего Тайваня. В 1908 году его назначили министром связи, и с тех пор он не раз занимал министерские посты. Виконт возглавлял Министерство иностранных дел, входил в палату пэров, в 1921-1922 годах был мэром Токио. Кроме того, он дважды получал портфель министра внутренних дел. Но последний приход в МВД, которое он возглавил в 1923 году, стал закатом его политической карьеры. К тому времени покровители Гото состарились и утратили интерес к борьбе за власть, деньги и почести. А влиятельные кланы и крупные фирмы не захотели сделать ставку на потерявшего прежних хозяев министра.
Виконт Гото, наверное, мог бы спокойно уйти из политики и наслаждаться покоем. Однако он решил найти друзей среди недавних врагов. В 1923 году он начал неофициальные переговоры с советскими представителями об условиях признания СССР, а в 1925 году возглавил японо-советское общество культурных связей. Правда, как оказалось, отнюдь не бескорыстно.
15 сентября 1925 года полпред СССР в Токио Виктор Копп писал Сталину:
"В связи с приближающимся моментом выборов на основании демократического избирательного закона полпредству был сделан со стороны личного секретаря виконта Гото гр-на Мори ряд довольно определенных намеков на желательность оказания нашей стороной виконту Гото и его политическим сторонникам денежной поддержки в предстоящей избирательной борьбе. Своеобразная структура японских политических партий, не располагающих прочной организацией и устойчивыми источниками доходов, возлагает на их лидеров необходимость покрывать важнейшие партийные расходы, в частности расходы по организации избирательной кампании, либо из собственного кармана, либо из средств какой-либо промышленной или финансовой фирмы, связанной персонально с данным лидером".
Полпред указывал, что выборы в Японии — дело дорогостоящее:
"При оценке реальности сделанного нам виконтом Гото предложения нужно считаться с тем обстоятельством, что избирательная борьба в Японии, поскольку она до сих пор велась на основе цензового избирательного закона, была в значительной мере основана на подкупе влиятельных избирателей (крупных общественных деятелей, глав кланов, представителей определенных корпораций и т. д.). Суммы, которые уплачивались таким отдельным влиятельным лицам, доходили до 20 тыс. иен. Нужно думать, что расширение базы избирателей в эти приемы существенного изменения не внесет. При сильном влиянии кланового и корпоративного начала система избирательного подкупа будет являться одним из важнейших орудий партийной борьбы и на предстоящих выборах. Учесть точно возможные результаты нашего финансового вмешательства в предстоящую избирательную кампанию в данный момент, разумеется, весьма трудно... Линия внешней политики виконта Гото Вам хорошо известна. Таким образом, если бы мы оказали поддержку Гото, а через него дружественным нам элементам, мы могли бы существенно повлиять на ориентацию будущего японского правительства в смысле сближения с нами и отхода от англофильской линии".
Копп подчеркивал, что от получателей советских денег потребуют гарантий:
"Само собой разумеется, соображения эти носят пока лишь предварительный, ориентировочный характер, и в том случае, если бы мы решили оказать просимую поддержку, политические условия, на которых она могла бы быть оказана, должны были быть уточнены путем доверительных переговоров с соответствующими лицами. В частности, я считаю не исключенной возможность возложения на поддерживаемые нами политические группировки некоторых обязательств в смысле отказа от наиболее одиозных форм борьбы с рабочим движением".
Однако полпред предупреждал Сталина, что запрошенную огромную сумму можно уменьшить путем переговоров:
"Что касается возможного размера нашей поддержки, то в качестве предельной суммы, которая, по словам Мори, гарантировала бы виконту Гото серьезную победу на предстоящих выборах и место в новом кабинете, была названа сумма в 2 миллиона иен (то есть примерно 1 600 000 руб.). Разумеется, эта сумма названа с большим запросом, и от нас ожидается лишь ее частичное, примерно половинное покрытие".
Но все же названная сумма была не просто огромной, а совершенно неподъемной. Для сравнения: в 1925 году корова стоила 15 руб., а зарплата свыше 50 руб. в месяц вызывала бешеную зависть. Поэтому Копп предложил, чтобы предвыборная кампания виконта Гото финансировалась из той части золотого запаса Российской империи, которая оказалась в Японии и которую японские власти отказывались возвращать СССР:
"У нас есть, на мой взгляд, много шансов выиграть эти процессы, хотя, вероятно, только после долгой волокиты и предварительной затраты довольно крупных сумм на адвокатов. Если бы мы сделали группе Гото предложение взять в свои руки судебную борьбу за эти деньги с условием, что в случае выигрыша процесса ей будет предоставлено в качестве вознаграждения примерно до 50% от суммы иска, то мы при наличии связей этой группы с соответствующими судебными и иными учреждениями, от которых зависит исход процессов, были бы, во-первых, гарантированы в скором их выигрыше. С другой стороны, мы могли бы таким образом... оказать просимую финансовую помощь, не прибегая к непосредственной ассигновке из государственных средств. Само собой разумеется, что в этом случае группа Гото должна была бы взять на себя и предварительное финансирование процессов, то есть предварительную оплату адвокатов".
Идея Коппа лишь на первый взгляд выглядела несложной, а на деле оказалась неисполнимой. Так что о внушительной победе на выборах виконту пришлось забыть. Однако он не оставил надежд извлечь весомую выгоду из дружбы с СССР.
"Япония не может их прокормить"
Гото приехал в СССР в декабре 1927 года и добился приема руководителями самого высокого уровня. С отставным министром беседовал глава советского государства председатель Президиума ЦИК СССР Михаил Калинин, а переговоры вели нарком иностранных дел Георгий Чичерин и его заместитель Максим Литвинов.
Формально виконт приглашал советских друзей поучаствовать в Тихоокеанском конгрессе, где видные политики и мыслители собирались для обсуждения проблем региона. Причем главной из них виконт считал непрекращающуюся междоусобицу в Китае, из-за которой страдала китайская торговля и поставлявшая для нее массу товаров японская промышленность. Поэтому Гото предлагал обсудить пути, с помощью которых СССР и Япония смогли бы нормализовать положение в Китае. По сути, он предлагал совместными военными усилиями навести порядок в Китае. Но взаимопонимания не добился.
Правда, у виконта была и другая, более конкретная цель переговоров. Советский Союз незадолго до его приезда категорически отказал Японии в предоставлении земельных участков для создания сельскохозяйственных концессий для выращивания риса. Резко против этой идеи высказалось военное руководство, заявлявшее, что нет смысла укреплять границу, если в непосредственной близости к ней, в тылу войск будут находиться японские рабочие, трудноотличимые от солдат.
Симпэй Гото всеми силами пытался исправить положение. 29 декабря 1927 года во время беседы с Чичериным он говорил:
"Я хочу воспользоваться этим случаем, чтобы коснуться побочного, но крупного вопроса. Я хочу напомнить об упоминавшемся уже мною плане разведения риса у озера Ханка. Нам желательно получить право на рисовые концессии в этой местности. Следует распространить этот план на 1 млн десятин, причем мы вложим капитал в 300 млн иен. Раньше предполагался план более обширный, но мы его сократили. Это дело послужит сильнейшим звеном для укрепления дружбы с вами. Русские и японцы будут совместно работать. Я знаю, что русские опасались агрессивной политики Японии и поэтому относились к этому плану с недоверием. Напрасно. Посмотрите на Гавайские острова: большинство населения там японское, и тем не менее жизнь протекает вполне мирно, хотя господствуют американцы. То же самое будет в данном случае: никаких конфликтов и никаких неудобств для Вас не произойдет".
Но Чичерин не согласился поддержать просьбу виконта:
"Один из основных принципов нашей политики заключается в том, что мы без местных советских органов не принимаем никаких решений, касающихся этих органов и представляемой ими местности. Ничего без мест — таков наш тезис. И в данном случае мы не можем ничего сделать, мы не можем ступить ни одного шага без местных советских органов. От себя я могу сказать, что я слышал, что у озера Ханка и к северу от него у реки Уссури имеются небольшие пространства, годные для риса. Надо, однако, считаться с тем, что после нашей революции ввиду уменьшения смертности в деревне в нашем государстве создался избыток деревенского населения и необходимость его переселения, так что абсолютно независимо от каких-либо внешних политических соображений поток нашего переселения направился в те места, где еще возможно что-то сеять. Мы никак не можем прогнать с места население, осевшее в какой-нибудь местности".
Виконт Гото, видимо, решил, что его советские партнеры по переговорам не полностью осознают всю серьезность создавшегося положения. Однако раскрыть все карты до конца он не рискнул. Вместо него, как обычно в щекотливых ситуациях, это сделал его личный секретарь Мори. В отчете Чичерина об этой встрече, прошедшей 8 января 1928 года говорилось:
"Он показал мне статистические данные, свидетельствующие о громадной потребности Японии в ввозе многих сырьевых продуктов вообще и в особенности продуктов питания. Вопрос о продовольствовании японского народа стоит в высшей степени остро и не разрешен. В самой Японии сделано все, что возможно, для увеличения продуктивности сельского хозяйства. Индустрия удобрений взята правительством в руки, для того чтобы в этой области частные интересы не мешали развитию производительности почвы. Все, что только возможно, приведено в действие, для того чтобы максимально развить производительность японской почвы. Продукция риса есть в действительности ручная работа вроде садоводства. Дальше того, что в этой области сделано в Японии, идти невозможно".
Причем, как рассказывал личный секретарь виконта, положение усугубляется традициями японского общества:
"В Японии царит необычайно сильное стремление к земельному владению. Каждый японский буржуа думает о том, чтобы не только приобрести несколько бумажек государственных облигаций, но и кусочек земли. Это есть наследие японского феодального прошлого, но оно необычайно сильно и владеет психикой широчайших кругов японского общества... Социальный вес каждого человека определяется прежде всего его земельным владением... В противоположность Европе и Америке тот, кто живет в доме с наемными квартирами, не пользуется в Японии социальным уважением. Отсюда необыкновенное вздорожание в Японии земельных участков. Каждый богатеющий капиталист думает прежде всего о том, чтобы приобрести земельный участок. Это явление толкает Японию все дальше в направлении аграрного перенаселения и недостатка сельскохозяйственных участков".
Выходом из ситуации, как рассказывал Мори, могла бы быть эмиграция, но уезжать уже некуда. На самом северном из японских островов, Хоккайдо, уроженцы других мест жить не могут. А в Соединенные Штаты японцев больше не пускают:
"Население растет, ему некуда деваться, и вопрос о японской эмиграции стоит в самой острой форме. Вследствие ли примеси малайской крови, но фактически японские эмигранты не выносят более холодного климата. По сообщениям немецких ученых специалистов, эмиграция в Хоккайдо могла бы быть во много раз более значительной, но климат для японцев там не подходит. Ежегодный избыток рождений над смертями составляет один миллион. Куда девать эту массу лишних людей? Сама Япония не может их прокормить. Что касается интеллигентных профессий, там такой наплыв, что в этих профессиях имеется громадный избыток предложения. Имеется перепроизводство врачей. Повсюду в Японии врачей более чем достаточно. Детская смертность падает. Вообще смертность падает. С избытком японского населения неизвестно что делать. Когда было заключено так называемое джентльменское соглашение с САСШ против японской иммиграции, тем самым была закрыта дверь на главном пути размещения избыточного населения".
По словам Мори, как вариант рассматривалась северо-восточная часть Китая — Маньчжурия:
"Но Маньчжурия есть объект настоящего переселения народов. Туда стремятся громадными массами китайские рабочие с их необычайной работоспособностью и баснословной умеренностью в потребностях. Китайский рабочий так много работает и так мало потребляет, что рабочие других наций с ним не могут конкурировать. Свободные места в Маньчжурии так быстро были заполнены, что в этом направлении не удалось найти способа для удовлетворения столь острой потребности японского народа".
Как говорил собеседник Чичерина, единственным выходом могла бы стать аренда земли в СССР:
"В Советском Приморье имеются очень большие пустые пространства. Японский народ погибает вследствие избыточного населения, в то время как в Советском Приморье производительные силы не развиваются должным образом вследствие отсутствия подходящих рабочих сил. В Советском Приморье имеются громадные естественные богатства, которые еще должны быть открыты человеческой производительности. В этом направлении вся потребность Японии в размещении избыточного населения в полном размере не может быть удовлетворена, но некоторое успокоение может быть достигнуто. С непреодолимой естественной силой корейцы уже прут на север. Фактически эти самые корейцы уже занимаются производством риса в Советском Приморье. Они, однако, не способны довести эту отрасль до той высоты, до которой ее могут довести японцы. Система должна быть следующая: тяжелая физическая работа, не требующая серьезной организационной или технической разработки, естественно, предоставляется корейцам; руководство производством риса и все те работы, которые требуют тонкого квалифицированного подхода, должны предоставляться японцам; другие работы, как, например, скотоводство, должны быть в руках русских переселенцев".
Не только Чичерину, но и его заместителю Литвинову Мори пытался объяснить, что, если население Японии не удастся накормить и занять работой, может случиться поворот в настроениях и политике, не выгодный ни самим японцам, ни их соседям.
Понимания в Москве Гото и Мори так и не нашли. У Советского Союза и без японской перенаселенности хватало собственных проблем. Возможно, если бы советское руководство к тому времени имело больше опыта, а главное — терпения, СССР мог бы, дозируя поставку ресурсов, существенно влиять на внутреннюю и внешнюю политику Японии. Но знающих людей в советском руководстве не нашлось.
А дальше произошло то, о чем предупреждали Гото и Мори. Население Японии продолжало расти теми же темпами — с 60 млн человек в 1925 году до 64,45 млн в 1930 году и до 69,25 млн в 1935 году. Настроения в Японии становились все более экстремистскими и милитаристскими. В 1931 году японская армия оккупировала Маньчжурию, затем вторглась в Китай, а с 1939 года начала создание "Великой азиатской сферы сопроцветания" с включением в нее всех стран Юго-Восточной Азии, которые японцы смогли захватить.
"Камерун — это все, чего мы хотим"
В результате такого же объединения факторов — отсутствие сырья, перенаселенность, проблемы с питанием и работой, в Германии пришли к власти национал-социалисты. Один из их вождей, Герман Геринг, в приватной, не для публикации беседе с корреспондентом английской "Дейли Мейл" Уордом Прайсом 19 ноября 1936 года говорил:
"Если бы потребность Германии в сырье была бы удовлетворена, ей не нужно было бы отсылать свое избыточное население за море".
Геринг пытался доказать собеседнику, что Германия с помощью достижений науки сможет преодолеть сырьевую зависимость:
"Он сказал, что это будет его величайшим достижением. Через 2 года Германия будет независимой от импортируемой нефти и каучука... Он также достал то, что он назвал своим "ящиком драгоценностей", содержащим ряд флаконов с образцами разных продуктов, извлекаемых теперь германскими химиками из древесины. Они включают резину, танин, уксус, алкоголь, белый и коричневый сахар, глицерин и разные искусственные продукты питания. Для того чтобы производить эти продукты в коммерческом масштабе, он строит 32 фабрики. Я спросил, как это финансируется. Его ответом было: "Я сам их создаю"".
Но пока, как отмечал Прайс, результаты не слишком радовали и самого Геринга:
"Он показал мне некоторые из своих рубашек, сделанных из целлюлозного волокна. Они выглядели несколько тяжеловатыми, и он признал, что вырабатывать эти рубашки вполне пригодными по качеству или достаточно дешевыми для всеобщего употребления еще не научились, он заявил, однако, что прогресс в этом направлении идет быстрым темпом".
Особенно тяжело, как рассказывал Геринг Прайсу, выглядело положение с жирами, которых в рационе немцев не хватало катастрофически. Геринг, как записал журналист, соглашался отказаться от многих претензий к Великобритании, чтобы обеспечить население недостающими продуктами:
"Генерал Геринг сказал, что совершенно очевидно, что великая нация, какой является Германия, должна иметь колонии, но не обязательно британские колонии.
"Почему бы Вам не отдать нам Камерун? — спросил он.— Все, что нам сейчас надо,— это возможность вырабатывать где-нибудь пальмовое масло, не уплачивая за него иностранной валютой. Мы становимся независимыми в отношении другого импортного сырья, но мы нуждаемся в жирах".
Я сказал: "Действительно ли Вы удовлетворились бы Камеруном?"
Он сказал: "Я не мог бы сказать этого публично, но, округленно, Камерун — это фактически все, чего мы хотим. Мы не станем ссориться с Британией из-за лишней колонии"".
Понятно, что у двух стран с похожими проблемами и почти идентичными методами их решения — с помощью оружия — были все основания для сближения. Однако в Германии многие сомневались в необходимости союза с Японией. Как докладывал в Москву советский агент Рихард Зорге, посол Германии в Токио Ойген Отт считал армию потенциального союзника устаревшей, плохо вооруженной, а ее руководителей — людьми, способными втянуть рейх в совершенно ненужную ему войну. Но экономический фактор вновь сыграл свою роль, доказав точность ленинской формулировки "политика есть самое концентрированное выражение экономики".
В декабре 1936 года один из отставных германских дипломатов разъяснял тому же Прайсу причины, заставившие Германию подписать антикоминтерновский пакт с Японией,— в обмен на немецкое оружие японцы обязались отправлять союзнику ценнейшее стратегическое сырье для производства жиров:
"Сторона немецко-японского соглашения, которая, по моему мнению, заслуживает внимания, это очень значительное хозяйственное и военно-хозяйственное (!) значение получения соевых бобов, возможность чего Германия приобретает путем этого договора в обмен на вооружения. Я сам занимался в Германии вопросом о сое и знаю поэтому, какое исключительное значение она имеет для немецкого продовольственного снабжения (производство маргарина) и для немецкого животноводства (жмыхи в качестве фуража), а также, по мнению военно-хозяйственного бюро, и в качестве средства народного питания".
Но в скором времени, завоевав Европу, как считал тот же автор, Германия избавится от зависимости от японской сои:
"Планомерное развитие посевов соевых бобов и льняного семени в Юго-Восточной Европе становится для немецкой хозяйственной экспансии в "срединной Европе" все более важным".
В следующем, 1937 году, к антикоминтерновскому пакту присоединилась Италия, еще раньше прошедшая все тот же путь — избыток населения, недостаток сырья, нарастание экстремизма, захват экстремистами (в данном случае — фашистами) власти. И к подписанию пакта Италию тоже склонили не столько политические, сколько экономические соображения. Ведь во время действия экономических санкций Лиги наций против Италии, введенных в 1935 году после нападения итальянских войск на Абиссинию, только Германия не вводила никаких ограничений на торговлю с режимом Муссолини. Немцы продолжали снабжать Италию, крайне зависимую от поставок энергоносителей, своим углем, обеспечивая около 40% ее потребности в этом сырье. Так что выгода закрепления этого союза в преддверии надвигающейся войны выглядела очевидной.
Вот только сам способ разрешения экономических проблем стран оси Берлин--Рим--Токио с помощью территориальных захватов оказался, мягко говоря, не слишком удачным. И послевоенной Германии, Японии и Италии пришлось учиться выходить из экономических затруднений с помощью экономических методов.
Однако история, как обычно, никого и ничему не учит. Нерешаемые тяжелые проблемы населения по-прежнему вызывают нарастание экстремизма, ведущее к вооруженным конфликтам. Эта схема продолжает жить и становится преобладающей на все новых и новых территориях.