О своих карманных часах рассказывает Юлия Яковлева
Вообще-то покупать такие вещи в России стыдно. Покупать портсигары, часы, брошки. Как увидишь клеймо иностранной фирмы — так и стыдно... Ясно ведь, откуда они тут, эти часики. И эти, и еще груда других тут же, на прилавке питерского антикварного магазинчика — абсолютно мертвых, с отбитыми внутренностями, бессмысленных серебряных скорлупок.
Припоминается легенда о знаменитой фотографии: наши водружают знамя над Рейхстагом, у солдата задрался рукав и показал на запястье сразу две пары хороших трофейных часов — часы со снимка убрали ретушью. А потом они, должно быть, всплыли в какой-нибудь советской комиссионке... Нет, конечно, возможен и другой, легальный путь. До 1917 года какой-нибудь, положим, "Брегет" славился в России мощным экспортом и звал к обеду Евгения Онегина. Но из двух вариантов биографии (пережить в Петербурге революцию, голод, тюрьму, войну, блокаду или приехать в Ленинград после войны в трофейном вещмешке) второй просто более вероятен. Особенно если часы все еще на ходу — точнейшем, как и в год их рождения.
Но если конкретно эти часы когда-то завоевал простой советский солдат, то я просто не знаю, зачем он это сделал. Посудите. Во-первых, они не выглядят серебряными. Чем тут удивить родню и покорить невесту? Они же темно-синего цвета. Во-вторых, на цепочке. Часам на цепочке требуется жилетный карман, а карману — костюм-тройка. Откуда они у простого советского человека? И какими глазами на него посмотрят соседи — на него и на бронзовую цепочку? Он бы еще очки надел. И шляпу...
Как бы то ни было, я оказалась вторым человеком, который их уронил за последние 150 лет. Стекло вылетело, а корпус раскололся на две половинки, как орех. Так выяснилось, что стекло уже разок меняли. А крышку почему-то переставили с циферблата на спину и заварили. Наверное, чтобы не мешала. Именно этот шов теперь лопнул, крышка отскочила, часы показали голую плоскую спину. На корпусе золотыми буквами было вырезано "V. Henri Leuba". Во времена Бальзака это была остро модная вещь.
Юноши, готовые утратить иллюзии, щеголяли часами плоскими, как монета (в отличие от морально устаревших толстеньких луковиц). Такие же или примерно такие часики были у Растиньяка. Он откидывал и щелкал крышкой — так что легко представить себе и парня, и этот его жест, но только с мобильным телефоном-раскладушкой. Мосье Лейба научился вписывать высокотехнологичный механизм в плоский объем. Карман больше не оттопыривался в области печени. При шелковом жилете это было актуально. Особенно если мужчине на талии важен каждый сантиметр.
Лейба чернил серебряный корпус до иссиня-сизого цвета. И это тоже было тогда ново. Лейба на свой манер отметил то же, что и Бальзак. Два типа парижских мужчин в шелковом жилете. Первые вынимали серебряные часы, чтобы блеснуть серебром. Вторые заводили себе серебряные часы, которые принципиально не выглядели как серебряные. Чтобы отмежеваться от первых. Были и третьи. Они носили просто цепочку. Намекавшую, что в пустом с виду кармане притаились дорогие часики моднейшей ультраплоской формы. Бальзак об этом написал почти всю свою "Человеческую комедию".
Я же взяла их в руки впервые в тот момент, когда мне тоже необходимо было выпендриться. Жизненно необходимо. Так бывает, когда кажется, что мир пошел на тебя войной; люди делаются мистиками (в том смысле, как об этом высказывался Остап Бендер: "Я довел себя до такого состояния, что меня можно было напугать обычным финским ножиком"). Я в тот момент совсем не думала о солдатах, а о Лейба не знала ничего. Я не собиралась носить жилет, мне было плевать не только на серебро, но даже и на вопросы талии. Это был просто способ уйти из жизни легко — начать измерять ее совершенно неслыханным доселе способом. Как будто перейти на другую радиочастоту существования. Часы на цепочке, в сизом корпусе, с римскими цифрами на циферблате и арабскими для секундомера, сделанные Анри Лейба и почитаемые Бальзаком, украденные вероятно, а может и просто выжившие вместе с законным владельцем, они показывают какое-то совсем другое время. Какое-то. Но явно не то же самое, которое регистрируют часы в мобильном телефоне, на запястье, в компьютере, в метро, на электронных табло, на Спасской башне и в котором с человеком могут произойти разные мелкие гадости.