В Музее декоративно-прикладного искусства Виктории и Альберта в Лондоне открылась выставка "Пьюджин: готическая страсть", демонстрирующая творчество видного английского архитектора-утописта прошлого века, автора проекта знаменитого Вестминстерского дворца и многочисленных псевдоготических особняков и церквей Великобритании. О выставке рассказывает лондонский корреспондент Ъ, историк архитектуры АЛЕКСАНДР Ъ-РАППАПОРТ.
Август Уэлби Нортмор Пьюджин (1812-1852) принимал участие в проектировании здания Вестминстерского дворца, в котором сейчас находится британский Парламент. Однако это почти все, что обычно знают о Пьюджине. Меньше известно о той готической страсти, которой горел этот архитектор, художник и дизайнер. Во всяком случае, по Вестминстерскому дворцу об этой страсти судить трудно.
В XIX веке готической страстью переболели многие — "прерафаэлиты", Виктор Гюго с его "Собором парижской богоматери", Виолле ле Дюк, реставрировавший этот собор. Готическая страсть — характерная примета романтизма, но ощущается она далеко за его пределами. Увлечение средними веками, противопоставление средневековья эпохе Возрождения — особенно в области архитектуры — в свое время охватило весь европейский мир, а не только Великобританию и Францию. Оно затронуло даже такие страны, как США (в Нью Йорке находится один из самых больших в мире псевдоготических соборов) и Россия (Гоголь, например, был захвачен готической страстью). Но страсть отбушевала, сменившись крайним скептицизмом. То, что энтузиасты готического возрождения именовали подлинной готикой, в начале XX века стали называть псевдоготикой.
На смену так называемому готическому возрождению пришли, быстро сменяя друг друга, обновленный стиль Ренессанса, потом неоклассицизм, ар-нуво и ар-деко и, наконец, современный стиль. Псевдоготика была прочно забыта. Сейчас, когда и сам современный стиль ушел, так сказать, в отставку, вновь возник интерес к псевдоготике и ее пропагандистам. Проблема связи истории и идеологии, истории и религии и их роли и в искусстве, и в жизни, поставленная именно готическим возрождением, так и не была разрешена в XX веке. Косвенно выставка указывает на то, что эта проблема сохраняет свое значение и в наши дни.
Оформление выставки Пьюджина было поручено одному из самых оригинальных английских архитекторов нашего времени — Джону Утраму. Правда, для оформления экспозиции он ничего особенного не изобрел: она занимает тринадцать небольших залов, каждый из которых посвящен разным этапам творчества Пьюджина. Решение выставки крайне традиционно: представлены портреты, рисунки, образцы мебели, керамики, росписи тканей, выполненные по эскизам Пьюджина. Возникает впечатление, что этот мастер занимался буквально всем — церковными дарохранительницами, ювелирными украшениями, акварельными изображениями готических соборов, чертежами. Один из залов экспозиции посвящен Вестминстерскому дворцу, последний — предсмертным творениям архитектора. Здесь экспонируется саркофаг художника, сделанный в средневековой стилистике по эскизу самого Пьюджина. Он представляет собой скульптурное изображение архитектора, лежащего с молитвенно сложенными руками.
Загадки Пьюджина выставка все же не решает. В последнем зале экспонируется планшет, на котором написано, что перед самой смертью Пьюджин (а умер он в 40 лет) сказал, что, хотя всю жизнь стремился к совершенству и красоте готического искусства, но достичь его так и не сумел. Что же касается здания Вестминстерского дворца, то оно вызывало у архитектора самые горькие чувства. Он считал, что оно совсем не готическое, а лишь украшено готическим орнаментом. И нужно признать, что это чистейшая правда. Значит ли это, что 25 лет творческой работы прошли впустую?
Мода на готику началась до Пьюджина. Но именно страсть и фанатизм, с которыми он бросился утверждать готику, отвергая все остальные стили, поставили его в особое положение. Пьюджин верил, что стоит лишь внести в жизнь готические формы — и все изменится к лучшему: люди станут добрее, школы начнут воспитывать в учениках подлинные таланты, семьи перестанут разваливаться, больницы и приюты станут подлинно гуманными, бедность сменится благосостоянием. Пьюджин был неплохим рисовальщиком, но его рисунки сами по себе не стоили бы этой выставки. Ее душа — утопический фанатизм. Пьюджин работал не покладая рук с 15 лет до самого последнего дня. Быть может, поэтому в последние годы он заболел депрессией, временно потерял зрение, попал в сумасшедший дом — печально знаменитый Бедлам — откуда его с трудом вызволили друзья.
Увлекшись готикой, Пьюджин перешел из англиканской церкви в римско-католическую, полагая, что только католицизм — подлинная христианская религия и что именно католицизм создал готику. Это сильно осложняло его работу в Англии. Впрочем, до сего дня не ясно, что для него было важнее — готика или католицизм. Архитектор не хотел замечать, что тот же католицизм сменил готику на стиль Возрождения, а позднее на классицизм.
В 1836 году Пьюджин издал книгу "Контрасты", в которой с помощью сопоставления рисунков пытался доказать, что готика превосходит классицизм. Сегодня эти пары рисунков, выставленные в отдельном зале, не убеждают в преимуществе готики перед классицизмом. Но все же иных он сумел заразить своими фантазиями — находились меценаты, готовые тратить большие деньги на строительство пьюджиновских особняков и церквей. Кроме архитектурных проектов Пьюджин делал для таких заказчиков все — рисовал образцы тканей, мебели, церковной утвари и даже одежды. То есть ставил потрясающий готический спектакль (он и в самом деле в юности подвизался в "Ковент-Гардене" на оформительской работе, причем пытался придать всему такую степень подлинности, которая на оперной сцене вовсе была не нужна). В Музее восстановлены его своеобразные инсценировки — целые комнаты, в которых все выполнено по эскизам архитектора.
В 1851 году Пьюджин участвует в работе первой Всемирной промышленной выставки в Лондоне. Казалось бы, построенный для этой выставки в Гайд Парке Хрустальный дворец можно было понять как синтез готики и современной технологии. Это здание считается предтечей современного стиля. Но Пьюджин его не принял, хотя, казалось бы, он сам близко подошел к идее современного стиля, работая над самыми разными вещами как дизайнер и тщательно изучая растительные мотивы средневековых орнаментов. Он не стремился к тому, чтобы извлечь уроки из прошлого ради будущего. Он стремился к самому прошлому во плоти и крови.