премьера кино
Большая редкость для сегодняшнего кинопроката с его погоней за новинками: на российские экраны выходит пятилетней давности фильм Гильермо дель Торо "Хребет дьявола" (El Espinazo del diabolo). В свое время эта картина произвела такое впечатление на АНДРЕЯ Ъ-ПЛАХОВА, что ночью после просмотра он увидел ее продолжение во сне. А потом наяву — в фильме "Лабиринт Фавна".
Гильермо дель Торо, чье имя знали еще недавно лишь самые фанатичные киноманы (среди них были и российские), на глазах становится все более раскрученной медийной фигурой. Его последний фильм "Лабиринт Фавна" (El Laberinto del Fauno), довольно спокойно прошедший в Канне, за полгода с небольшим приобрел мировую славу и пять оскаровских номинаций — пускай не главных, зато профессионально престижных (в числе прочих — за декорации, работу оператора и грим). Верный признак культовости — экзальтированные описания одних критиков (якобы кинематограф не видел еще таких жестоких сцен, от которых ничего не стоит упасть в обморок) и морализаторские стенания других (чему учат молодежь под видом чуть ли не детского антифашистского фильма?).
В конце концов, как мне довелось убедиться, общаясь с господином дель Торо в жюри Венецианского фестиваля, бороться с ним и бесполезно, и не нужно: он — настоящий гуманист, мерящий чужие фильмы старыми добрыми критериями, и он же — киноманьяк-фанатик, отпечатывающий на пленке изощренное подсознание, свое собственное и своей культуры. Под внешностью эксцентричного толстяка скрывается удивительный мир, в котором испанское барокко сосуществует с комиксом, сюрреализм — с детскими страхами, а мексиканская левая революционность с соблазнами тоталитарной эстетики.
Все это обрушивается на зрителя "Хребта дьявола" — первого фильма дельторовской трилогии о франкистской Испании, которая сегодня остановилась на "Фавне", а завершиться обещает в 2009 году проектом под зашифрованным названием "3993". Основные мифологические и сюжетные темы трилогии свободно гуляют по ней: так, еще в первом фильме предполагались Лабиринт, Сатир и ребенок, которого приносят в жертву, однако потом замысел изменился. Из области чистой мистики остался мальчик-призрак, который является по ночам десятилетнему Карлосу со словами "Многие из вас погибнут".
Карлос — новичок приюта Санта Лусии, разместившегося, где же еще, в старинном замке. Атмосферу дополняет огромная бомба, вросшая в землю посреди двора: согласно приютским легендам, при ее падении погиб и теперь является в виде призрака мальчик Санти, чью койку под номером 12 получил Карлос. Сама же бомба, вопреки заверениям наставников приюта, грозит взорваться, и при желании в ней можно услышать тиканье часового механизма.
"Хребет" отличается от "Лабиринта" меньшей концентрацией сказочности и более глубоким погружением в реальность той культуры, частью которой, хочешь не хочешь, стал франкизм. Как не было бы в мире добра без зла и наоборот, так не было бы в Испании франкизма без коммунизма, между которыми, в сущности, можно найти немало общего. И если в "Фавне" инфернально-карикатурный облик обретают те, кто сражался на стороне Франко, то "Хребет дьявола" не менее гротескно изображает другую партию — условно говоря, коммунистов и леваков. Именно они заправляют приютом, куда Карлос попадает исключительно по блату как сын погибшего героя. Чего стоит профессор Казарес (Федерико Луппи), страдающий импотенцией и держащий в качестве снадобий целую батарею сосудов с заспиртованными зародышами. Или его похотливая жена Кармен (Мариса Паредес) с огромным протезом вместо ноги, в котором прячут "золото партии". Или, наконец, алчный двурушник Хасинто (Эдуардо Норьега), он спит со старой Кармен и одновременно с молодой служанкой Кончитой: верный знак оппортунизма, который продолжается и на политическом фронте.
Когда фильм только появился, критик Дерек Малькольм охарактеризовал его как "работу Бунюэля, сделанную по заказу фабрики Роджера Кормана" (на самом деле фильм был снят при продюсерской помощи Альфонсо Куарона и Педро Альмодовара). О Бунюэле напоминает многое, в том числе протез Марисы Паредес, унаследовавшей обезноженность от Катрин Денев из "Тристаны". Уместно было и упоминание спагетти-вестернов Серджо Леоне, снятых в Испании и словно процитированных в пейзажных сценах "Хребта дьявола". Этот пейзаж похож на мираж и с первых кадров погружает зрителя в особый тип кинематографа, который можно называть сновидческим. Столь же призрачны мотивы, связанные с водой и сопровождающие весь сюжет приютских нравов, мальчишеской борьбы за лидерство, а потом за выживание. Призрак то ли коммунизма, то ли франкизма, то ли просто пугающей взрослости одушевляет выстроенный с дьявольским искусством мир большого ребенка, которым остается Гильермо дель Торо.