Боюсь, что мне не удастся адекватно описать, что со мной произошло. Но попробую. Издательство ОГИ выпустило роман Максима Кантора "Учебник рисования", большой, две тысячи страниц, и всю неделю я его читал — и прочел. Я читал его, как читают в юности, когда каждая следующая страница врезается в память и открывает тебе, как устроен мир. И мне кажется теперь, что мир изменился.
Возможно, это только мое восприятие. Так бывает, что какой-то текст очень ложится на твой собственный опыт. Меня, скажем, постоянно мучит ощущение, что искусство зашло в тупик, и я не понимаю, что с этим делать, но славить этот тупик мне кажется отвратительным. Мне кажется унизительной ситуация, при которой, когда от меня требуется предъявить позитивные политические взгляды, я просто киваю на Запад. Меня смущает, что единственной несомненной общественной ценностью в интеллектуальном пространстве остались деньги, а люди, которые считают, что деньгами не все мерится, очевидные неудачники или маргиналы, сошедшие с дистанции на почве личной драмы или религии, и я не могу обосновать, что могут быть и другие ценности. И так далее. Я думаю, что, вероятно, людям, не испытывающим подобных сомнений, этот роман не будет близок. Но если ты их испытываешь, он читается просто как откровение.
Там есть ответы на какие-то самые принципиальные вопросы. Что такое свобода, как она устроена и почему так получилось, что свобода уничтожила интеллигенцию, превратив ее, ну, скажем, в то, чем она сегодня стала. Почему мир отказался от изобразительного искусства. Это ведь действительно странно, почему вдруг оказалось, что именно мир — не группа прогрессивных критиков, а все общество, не в России, а везде пожелало себя видеть в виде черточек, квадратиков и ромбиков. "Это ведь простой вопрос — на него должен быть простой ответ",— написано в романе, и там действительно есть ответ. Там есть ответ на то, что такое время последних 20 лет, в чем его смысл, зачем все это было. Этот роман переводит прожитую нами жизнь в историю, и в этом, вероятно, и заключается его фантастическая сила.
Я понимаю, что мои восторги могут показаться нелепыми, но, в конце концов, это мое право — восторгаться тем, что мне нравится. Меня восхищает этот текст. Местами — там, где описываются критики, журналисты, художники,— он невероятно остроумен; местами, где появляются Ельцин, Путин, Горбачев, это почти памфлет; местами, где описывается министр культуры Ситный, или западные бизнесмены, или русские эмигранты, уморительно сатиричен; местами трагичен и невероятно умен в философских отступлениях. Там масса героев — политики, художники, финансисты, гэбисты, критики, журналисты — все, во что превратились интеллигенты 70-х и их дети за последние 20 лет. И, в общем, там про каждого сказано.
Я понимаю, что мне повезло: автор не был знаком со мной и не вставил меня в роман напрямую, а то бы от меня там живого места не осталось. И я сочувствую всем, кто в этот роман попал: им будет трудно прочитать то, что там о них сказано. Но у меня все равно ощущение, что это все написано про меня, и мне время от времени невыносимо за себя стыдно. За беспринципность, за податливость, за предательство детских идеалов, просто за глупость и непонимание элементарных вещей.
Нет, главное не это. Главное то, что просто написан еще один великий русский роман, хотя казалось, что после "Мастера и Маргариты" и "Доктора Живаго" этого уже никогда больше не будет. Мы очень постарались, чтобы писатель больше не брал на себя право объяснить мир и судить о нем, но оказалось, что этих стараний недостаточно: эта форма суждения о мире возродилась. Великий русский роман превращает время, которое он описывает, в законченную эпоху. Это случилось. Время с 1985-го по 2005-й закончилось.
Я вот думаю, как чувствовали себя люди в 1867 году, когда Толстой дописал "Войну и мир"? Время меняется медленно — пока прочтут, пока поймут. А потом вдруг оказывается, что все события, о которых в этот момент можно было прочитать в газете — ну, скажем, введение института военных адвокатов или продажа Аляски, совершенно заслоняются фактом выхода книги. Это такая бомба замедленного действия, которая уничтожает все события вокруг себя, и остается только она. Так вот, для меня это произошло. Не знаю, удалось ли мне передать это ощущение. Что бомба уже взорвана.