Коридорные власти

Коридорные власти

        130 лет назад в США был принят первый в мире закон, регулирующий лоббистскую деятельность. За лоббистами с давних пор закрепилась репутация врагов демократии, культивирующих коррупцию в коридорах власти. Часто эти обвинения оказывались справедливыми. Именно поэтому лоббизм был и остается спутником любого демократического режима.
В 1869 году президентом США стал генерал Улисс Грант, прославившийся в сражениях с конфедератами во время войны между Севером и Югом. Переселившись в Белый дом, Грант, не расставшийся с армейскими привычками и, в частности, по-прежнему имевший сильное пристрастие к виски, периодически начинал тяготиться обязанностями главы государства. Когда же они окончательно вставали герою войны поперек горла, Грант убегал из Белого дома и отсиживался в шикарном президентском номере отеля "Уиллард". Однако ходоки со всей страны беспокоили президента и здесь, постоянно осаждая приемную и снуя в коридорах отеля. "Чертовы коридорщики!" — восклицал раздосадованный Улисс Грант и вновь принимался за государственные дела. Так, по легенде, которая живет во многом благодаря усилиям администрации "Уилларда", возникло слово "лоббист" (от английского lobby — коридор).
       Между тем термин "лобби" вошел в американский политический лексикон лет за 50 до появления "Уилларда". Этим словом еще в начале XIX века конгрессмены штата Нью-Йорк называли просителей, которые толпились на первом этаже здания в городе Олбани, где размещался конгресс штата. К тому времени, когда генерал Грант повел свои войска против конфедератов, слово успело превратиться в глагол, и имеющие те или иные цели группы лиц уже вовсю "лоббировали" свои интересы в конгрессе США, пользуясь услугами влиятельных и осведомленных субъектов. Однако лоббизм как явление появился намного раньше слова, которым его теперь обозначают.
       Лоббизм стар, как сама власть. Испокон века существовали люди, которые умели замолвить словечко перед сильными мира сего, чтобы те решили вопрос нужным образом. Так, одним из первых лоббистов, несомненно, был пророк Моисей, который, угрожая фараону казнями египетскими, убедил его отпустить евреев в Землю обетованную. Русские князья, которые наперегонки возили в Золотую Орду доносы друг на друга и выбивали у ханов налоговые послабления, тоже, в сущности, занимались лоббистской деятельностью. Причем для того, чтобы достичь своей цели, князьям обычно приходилось заручаться поддержкой местных "лоббистов". Так, князь Александр Невский сумел протолкнуть в Орде идею союза с ним как с представителем всей Руси, сдружившись и побратавшись с сыном Батыя Сартаком. Арсенал лоббиста традиционно был весьма богат: от невинных разговоров за обедом и скромных подарков до крупных взяток и шантажа. Но превращение лоббизма в открытую и профессиональную деятельность смогло произойти только в США — именно там право граждан "апеллировать к правительству для исправления несправедливости" было впервые закреплено в конституции.
       Прототип лоббиста-профессионала появился в Вашингтоне вскоре после его основания. В первые годы независимости столица молодой республики выглядела захолустьем даже по североамериканским меркам. Богатые предприниматели жили в основном севернее Вашингтона — в Нью-Йорке, Филадельфии и Бостоне, а богатые плантаторы предпочитали места значительно южнее. И те и другие рассчитывали, что члены конгресса, избранные от их штатов, не забудут о земляках, но для присмотра за законодателями отправляли в столицу так называемых корреспондентов, которые писали своим нанимателям обо всем, что происходит в обеих палатах, а также при случае напоминали конгрессменам об их обязательствах перед избирателями. В 1795 году одна филадельфийская газета писала, что корреспонденты постоянно поджидают парламентариев у здания конгресса, чтобы "дать им совет".
       Обстановка в Вашингтоне была на руку первым лоббистам: в крошечном скучном городке, построенном на малярийных болотах, конгрессмены чувствовали себя неуютно и откровенно скучали. В столице было негде хорошо поесть, не хватало увеселительных заведений, даже жить часто приходилось в особых общежитиях, где выходцы из одного штата в складчину платили за крышу над головой и питались за одним столом. Кстати, манеры конгрессменов тоже отличались крайней непритязательностью: в 1842 году писатель Чарльз Диккенс, посетивший Вашингтон, отмечал, что пол в зале заседаний конгресса заплеван табачной жвачкой так, что его нельзя коснуться рукой, "если только на ней нет перчатки". Организацию досуга взяли на себя лоббисты, которые стали снабжать парламентариев хорошей едой и дармовой выпивкой, помогали расплатиться с карточными долгами и т. п. Такая тактика давала превосходные результаты, и современники шутили: "К сердцу и голосу депутата лежит один и тот же вернейший путь — через желудок".
       Однако становление профессионального лоббизма началось лишь в 1860-е годы, когда отсутствие согласия между северными и южными штатами привело к кровопролитной гражданской войне. Родился современный тип лоббиста — почти самостоятельного теневого политика, неразрывно связанного с властью, причем породила его сама власть. Первым таким лоббистом был Турлоу Уид — редактор республиканского издания Albany Evening Journal, имевший обширные связи в нью-йоркском политическом бомонде и, главное, друживший с президентом США Авраамом Линкольном. По свидетельству современника, "мистер Линкольн и мистер Уид, грубо говоря, вцепились друг в друга", как только познакомились. Линкольн часто просил Уида решить ту или иную серьезную проблему или найти способ сделать это наилучшим образом. Взаимной симпатии редактора и президента способствовало то, что оба они происходили из небогатых фермерских семей. В юности Уид работал в кузнице, был матросом на судне, ходившем по Гудзону, работал в типографии и даже сидел в долговой тюрьме. Несмотря на отсутствие образования, Уид стал журналистом и уже к 33 годам являлся редактором и собственником Albany Evening Journal, которую быстро превратил в одну из самых влиятельных газет Нью-Йорка.
       Больше всего Линкольн ценил Уида за то, что тот, не будучи формально связан с администрацией, мог провернуть любое дело, не подставляя под удар официальных лиц. Так, в феврале 1863 года президент попросил Турлоу Уида срочно собрать $15 тыс. на некие тайные государственные нужды, отправив ему записку следующего содержания: "То, о чем я говорю, очень важно. Надеюсь, вы не оставите это без внимания. Искренне ваш, А. Линкольн". Записки оказалось достаточно — деньги были получены в срок.
       Уид, естественно, тоже не оставался внакладе. Гражданская война привела к разрыву хозяйственных связей между Севером и Югом, однако вскоре выяснилось, что южане не могут воевать без оружия, боеприпасов и продовольствия, которые производились на Севере, а северяне не могут одевать свою армию без хлопка с Юга. Многие бизнесмены прикидывали, к каким прибылям мог бы привести товарообмен между воюющими сторонами: южане были готовы платить по $6 за фунт мяса, который на Севере стоил 22 цента, а тонна хлопка на Севере ценилась в пять раз выше, чем на Юге. Уиду удалось убедить Линкольна, что негласная торговля между враждующими штатами пойдет на пользу делу воссоединения США, и президент дал добро.
       Участвовать в торговле могли лишь фирмы, получившие разрешение от правительства, а выдавал разрешения служащий казначейства Хэнсон Рисли — друг Турлоу Уида. Над Рисли стоял госсекретарь Уильям Сьюард, который тоже был давним приятелем Уида, и поэтому каждый, кто хотел заняться этим выгодным бизнесом, должен был просить протекции у редактора Albany Evening Journal. Естественно, такая протекция стоила денег. Надо сказать, что после смерти Линкольна влияние Уида несколько ослабло, однако он считался "отцом лобби" и после своей кончины в 1882 году.
       По завершении Гражданской войны в 1865 году взошла звезда нового суперлоббиста — Сэма Уарда, которого пресса окрестила "королем лобби". Близкие знакомые называли его проще — Дядя Сэм. В отличие от Турлоу Уида, человека трудолюбивого, но малообразованного, Сэм Уард был воплощением аристократизма, считался эрудитом и имел репутацию великосветского прожигателя жизни. Уард мог считаться аристократом даже по европейским меркам: его дед был губернатором британской колонии — одного из будущих штатов; он получил блестящее образование, манеры его были безупречными. Между тем образ жизни вашингтонских законотворцев в те времена все еще отличался незатейливостью: ночевать и обедать им зачастую приходилось в дешевых харчевнях, которые вашингтонцы называли "помойками". Уард же в своем доме держал чуть ли не лучшего в стране повара, а также имел запас тонких вин и самых дорогих сигар. Поэтому законодатели с удовольствием ходили к нему в гости и готовы были внимательно выслушивать радушного хозяина. Кроме того, "король лобби" проводил много времени в ресторане "У Вельхера", где лично инструктировал повара, а потом, завидев знакомого политика, бросался к нему, усаживал за столик и рекомендовал блюда на свой изысканный вкус.
       Подобно Турлоу Уиду, Сэм Уард стал главным вашингтонским лоббистом по прямой протекции правительства. После войны секретарь казначейства Хью Маккуллох задумал стабилизировать финансы, изъяв из обращения ничем не обеспеченные казначейские билеты на сумму $450 млн. Конгресс был против реформы, поскольку боялся социальных последствий, и Маккуллох для реализации идеи нанял Уарда. Кулинарные методы "короля лобби" сработали, и доллар превратился в стабильную валюту. После этого успеха Сэм Уард стал самым высокооплачиваемым лоббистом Америки, и количество желающих зарабатывать таким образом резко увеличилось.
       
Уже к концу 60-х годов XIX века деятельность лоббистов начала раздражать не только власть, но и общество в целом. Бизнесмены были недовольны тем, что на лоббистов приходилось тратить слишком много денег, при том что за результаты своей работы они не несли никакой ответственности. Так, железнодорожный магнат Коллис Хантингтон, желавший выкупить у правительства ряд объектов в гавани Сан-Франциско, сетовал в письме: "Чертовых лоббистов развелось так много, что, если наш вопрос придется ставить перед конгрессом в эту сессию, я не сомневаюсь, что расходы превысят любую выгоду... Лоббисты, эти 'члены третьей палаты', этой зимой слишком шустры и прожорливы". Кстати, конкурент Хантингтона Том Скотт, пытаясь в 1876 году получить в конгрессе поддержку, нужную для строительства железной дороги, нанял около 200 лоббистов, но так и не добился успеха.
       Кроме того, лоббисты порой ставили высокопоставленных государственных мужей в весьма неудобное положение. В частности, выяснилось, что с подачи лоббистов конгрессмены действуют наперекор общественному мнению. В апреле 1867 года конгресс ратифицировал договор с Россией о покупке Аляски, тогда как в обществе существовали серьезные сомнения в целесообразности такого решения. Журналисты соревновались в придумывании издевательских названий для Аляски: "зоопарк полярных медведей президента Джонсона", "русская сказочная страна", "Моржероссия" (Walrussia) и т. п., а за покупку Аляски выступал только госсекретарь Уильям Сьюард. Зато у Сьюарда, дружившего с Турлоу Уидом, был большой опыт общения с лоббистами. К тому же Россия очень хотела продать свою приполярную колонию, поскольку не могла ее ни защищать, ни содержать, ни эксплуатировать. Чтобы договор все же был ратифицирован, русский посол в Вашингтоне Эдуард де Стекль просто подкупил председателя комитета конгресса по международным вопросам генерала Натаниэля Бэнкса, который, подключив свои ресурсы, пролоббировал сделку. История получила огласку, но доказать, что кто-то из конгрессменов получал взятки, не удалось.
       При президенте Улиссе Гранте, который так не жаловал "коридорщиков", из-за деятельности лоббистов стала страдать уже президентская репутация. В 1869 году крупные биржевые спекулянты Джей Гоулд и Джеймс Фиск задумали грандиозную аферу: скупить все золото на Нью-Йоркской бирже и затем продать его по взвинченным ценам. Операция могла увенчаться успехом лишь в случае невмешательства правительства, которое могло сорвать весь план, выбросив на рынок золото из госзапаса. Чтобы этого не произошло, комбинаторы вступили в контакт с финансистом Абелем Корбином — шурином президента США. Корбин пролоббировал назначение на пост заместителя главы казначейства генерала Дэниела Баттерфилда, который был в сговоре с Гоулдом и Фиском. А чтобы подстраховаться, Гоулд и Фиск посредством своих ставленников надоумили Гранта съездить отдохнуть в Пенсильванию.
       20 сентября 1869 года спекулянты начали скупать золото, Баттерфилд же никак не регулировал биржевую ситуацию, хотя имел соответствующие полномочия. Президент Грант, однако, не пожелал мириться с предложенной ему ролью статиста и, внезапно вернувшись в Вашингтон, распорядился выбросить на рынок казенное золото. Паника на бирже, возникшая 24 сентября, вошла в историю как "черная пятница", а пресса пригвоздила все племя лоббистов к позорному столбу. Газеты в 1869 году не жалели красок: "Просочившись черным ходом, проползя окольными коридорами, протащив свое длинное скользкое тело через галереи комитетских комнат, она наконец распростерлась во всю длину на полу конгресса — чудовищная чешуйчатая рептилия, гигантская и ядовитая змея лоббизма".
       В 1870-е годы прогремела новая серия скандалов, связанных с лоббизмом, и конгресс был вынужден расследовать несколько неприятных инцидентов. В 1875 году давать показания перед конгрессменами пришлось даже всемогущему "королю лобби" Сэму Уарду, которого газеты обвиняли в том, что он потратил несколько сот тысяч долларов на взятки чиновникам и журналистам, чтобы добиться субсидий для Тихоокеанского почтового пароходства. Процесс по делу Уарда превратился в дискуссию о том, что есть лоббизм и насколько он соответствует принципам американской демократии. Уард держался молодцом и со свойственной ему иронией объяснял законодателям: "Счастье лоббиста столь же переменчиво, как удача рыбака, удящего рыбу у Гебридских островов. Вы готовите корабли, выходите в море — и тут внезапно налетает шторм, и вы теряете все!.. Я не говорю, что горжусь тем, чем занимаюсь, но и не стыжусь своей профессии. Она вообще-то очень полезна".
       В результате в 1876 году впервые в мировой истории был принят закон, регулирующий лоббистскую деятельность. Палата представителей обязала всех физических и юридических лиц, нанимающих агентов с целью повлиять на законодателей, этих агентов регистрировать. Ограничения, наложенные законом, не показались лоббистам слишком жесткими, ведь их профессия наконец была признана такой же законной, как профессия адвоката или журналиста.
       В последующие годы количество лоббистов неуклонно росло, и в 1891 году газета Evening Star предложила их классификацию. К первой группе были отнесены обычные ходоки, просящие за себя или своих родственников,— "бедно одетые, нервные и напуганные". В другую группу попали "умные парни с хорошо подвешенным языком" — профессиональные лоббисты, готовые служить любому нанимателю. "Худшими из всех", по мнению газеты, были лоббисты, постоянно представляющие интересы той или иной корпорации: "Они располагают неограниченными средствами и обычно нанимают более мелких лоббистов. Зачастую они вполне приличные люди, к тому же весьма талантливы. Они имеют большое влияние на законодателей и используют в своих целях не только незаконные средства, но и дипломатию. Эти лоббисты самые опасные".
       Несмотря на всю "опасность" лобби, попытки пресечь его деятельность регулярно проваливались. Так, не нашла понимания инициатива сенатора Ойгена Хейла, предлагавшего в 1897 году запретить лоббистам доступ в Капитолий. Дело в том, что лобби к тому времени уже превратилось в профессиональное экспертное сообщество, без помощи которого законодатели просто не могли работать. Один из лоббистов высказался по этому поводу так: "Откуда сенатору знать о насущных вопросах, если его не будут информировать те, кто посвятил им всю жизнь и имеет в них жизненную заинтересованность?" Более того, лоббисты стали неотъемлемой частью американской демократии. Они ведь защищали интересы небольших групп граждан, часто не пользующихся любовью в обществе (например, представителей крупного бизнеса), которые не смогли бы достичь своих целей, если бы полагались исключительно на демократические процедуры. Поэтому чем больше в стране было демократии, тем важнее становилась роль, отведенная лобби.
       
В первой половине ХХ века отношения лоббистов с властью оставались двойственными. С одной стороны, именно лоббисты обеспечивали политикам контакты с избирателями, знакомили их в нюансах с интересами тех или иных социальных групп и порой оказывались незаменимыми экспертами и консультантами. К тому же любому конгрессмену или сотруднику Белого дома рано или поздно приходилось уходить на пенсию, а мир лобби был готов трудоустроить любого знатока политической кухни. Появился даже термин "крутящиеся двери", которым стали обозначать процесс превращения бывшего политика или чиновника в лоббиста и наоборот: лоббиста — в чиновника. Особенно полезными "крутящиеся двери" становились тогда, когда политическая карьера того или иного деятеля обрывалась неожиданно. Подобное крушение в 1929 году потерпел сенатор от Коннектикута Хирам Бингхэм, который имел все шансы на большое политическое будущее. Бингхэм был романтическим героем своего времени: прославился как авиатор, писатель и археолог, которому посчастливилось открыть в Перу затерянный город инков. Но от его репутации не осталось и следа, когда выяснилось, что помощник сенатора Чарльз Эянсон является лоббистом Ассоциации товаропроизводителей штата Коннектикут. Хуже всего было то, что Эянсон регулярно присутствовал на совершенно секретных заседаниях сенатского комитета по финансам. Бингхэм так и не оправился от последствий скандала, зато после истечения сенатских полномочий сам сделался лоббистом.
       С другой стороны, общество не доверяло лоббистам, считая их рассадником коррупции, и многие политики при случае охотно бросали в них камень. Так, демократ Вудро Вильсон, став в 1913 году президентом США, начал активную кампанию против лобби. Он говорил: "Избиратель чувствует, что его недоверие к конгрессу оправдано тем, что он слышит о власти коррумпированных лоббистов, которые используют законодателей в собственных целях. Избиратель слышит о гигантских субсидиях, которые выпрашивают и получают, об ассигнованиях, которые делаются в интересах нечистоплотных дельцов". Правда, гнев президента вызвало не само существование лоббизма, а то противодействие в конгрессе и на страницах газет, которое встретило его намерение снизить таможенные тарифы: "Существуют неопровержимые доказательства, что огромные деньги тратятся на поддержание лобби, которое создает видимость давления общественного мнения против Таможенного билля". Под прикрытием антилоббистской кампании демократы смогли нейтрализовать противников своей реформы и благополучно уменьшили тарифы.
       Некоторые политики смогли сделать на борьбе с лоббизмом блестящую карьеру, как, например, это удалось сенатору от Алабамы Хьюго Блэку. Бывший член Ку-клукс-клана Хьюго Блэк, избранный в сенат в 1927 году, имел репутацию крутого парня. В 1930 году во время перепалки в сенатском комитете один из сенаторов сгоряча обозвал его "жалкой шавкой" — Блэк предложил обидчику "выйти поговорить", и инцидент был сразу исчерпан. Речь на памятном заседании шла как раз о лоббизме, и с тех пор сенатор от Алабамы неизменно входил в состав всех комиссий, расследовавших случаи недобросовестного воздействия на законодателей. Звездный час Блэка настал в 1935 году, когда на повестку дня встал вопрос о расчленении компании AGEC, которая поставляла населению газ и электричество. На защиту естественной монополии встали многочисленные лоббисты, которые организовали поток телеграмм, в которых возмущенные граждане требовали от конгрессменов пощадить компанию. Хьюго Блэк сумел привести в конгресс служащих телеграфа, и те сообщили, что 816 телеграмм были отправлены одним и тем же человеком, который оказался лоббистом AGEC. Компанию расчленили, а Блэк снискал репутацию неподкупного борца с "отвратительными и могущественными группировками", что помогло ему после отставки стать членом Верховного суда США.
       И все же в целом ситуация благоприятствовала лоббистскому бизнесу, поскольку власть не только охотно контактировала с лоббистами, но и продолжала сама их создавать. Пример — Томас Коркоран, который стал одним из самых влиятельных и знаменитых вашингтонских лоббистов ХХ века.
       Томас Коркоран родился в семье известного нью-йоркского адвоката и с юных лет интересовался политической деятельностью. Впрочем, его карьера публичного политика завершилась еще в школе, когда он проиграл выборы президента класса. В Гарварде, где Коркоран учился, на него обратил внимание профессор Феликс Франкфуртер, который в дальнейшем занял пост судьи Верховного суда. В 1927 году профессор устроил подающего надежды выпускника в аппарат Верховного суда, а в 1933 году молодой человек был замечен президентом Рузвельтом и перешел на работу в его администрацию. В ту пору Рузвельт старался протолкнуть через конгресс реформы в рамках своего "нового курса", и Коркоран стал личным президентским лоббистом, обхаживающим законодателей. Рузвельт был доволен своим протеже и даже наградил его необидной кличкой: теперь весь Вашингтон звал Томаса Коркорана Томми Корком — Томми Пробкой.
       Новый курс подразумевал масштабное государственное вмешательство в экономику, чего Америка раньше не знала, и Рузвельту понадобились люди, которые могли бы наладить взаимоотношения власти и бизнеса, не будучи формально связаны с правительством. На помощь пришла уже отработанная система "крутящихся дверей", и несколько функционеров демократической администрации ушли в лоббизм. В 1940 году в их числе оказался и Коркоран. Сам он объяснял это так: "Мне надоело быть гонцом, переговорщиком, манипулятором и посредником. Мне отчаянно хотелось работать на себя. И когда я покинул администрацию, оказалось, что я все еще могу делать внутри правительства разные необычные вещи... Я был ценен тем, что имел доступ практически к любому".
       Своим новым статусом Коркоран воспользовался с немалой для себя выгодой. Одним из первых его клиентов был американский бизнесмен Вильям Вайс, известный своими пронацистскими взглядами. Вайс продавал в Южной Америке лекарства по немецким патентам, а прибыль в нарушение американских законов переправлял в закрома Третьего рейха. Предпринимателю грозил суд, но Томми Корк сумел отвести беду. Он явился на закрытую вечеринку, отловил там нужного чиновника и убедил его быть не слишком строгим. Вайс отделался штрафом в размере $5 тыс. Сам Коркоран за первый год работы вне правительства заработал порядка $250 тыс.
       С началом войны дела Томми Корка резко пошли в гору, поскольку он легче других мог обеспечить своих клиентов военными контрактами. Так, верфи его клиента Генри Кайзера оказались завалены заказами на строительство военных кораблей, хотя, по мнению современных американских экспертов, "корабли Кайзера служили недолго и не слишком хорошо". Более мелкими делами Томми Корк тоже не брезговал: одной компании он помог обойти военные ограничения на потребление мыла и даже однажды вывел в епископы католического священника.
       После смерти Рузвельта влияние Коркорана в американской политике нисколько не уменьшилось. О его силе говорит тот факт, что ЦРУ по указанию президента Трумэна в течение трех лет прослушивало телефон Томми Корка. Впрочем, пристальное внимание компетентных органов его вовсе не смущало. В 1954 году Коркоран, подрядившийся лоббировать интересы компании United Fruit, которая имела большой бизнес в Латинской Америке, с помощью ЦРУ организовал военный переворот в Гватемале.
       Благодаря Томми Корку и его менее знаменитым коллегам лоббизм окончательно занял важное место в разделении политического труда. "Грязные" дела, без которых не может обходиться ни одно правительство, оказались в руках профессиональных теневых политиков, которые не боятся падения рейтинга. Сам Коркоран признавался, что никогда не советовал своим клиентам "действовать с нарушением национальных интересов... но события и обстоятельства требуют от облеченных властью совершать поступки, которые выглядят с точки зрения обывателей не слишком благородными".
       
В Старом Свете лоббизм не спешили признавать в качестве законной профессии. В Европе, где роль лоббистов традиционно играли титулованные особы, фавориты и прочие "приближенные к императору", переход к профессиональному лоббизму был связан с демократизацией государственного устройства. Однако, по сути, тут действовал тот же механизм, что и в Америке: как только политики становились зависимыми от общественного мнения, возникала нужда в людях, которые могли бы действовать, не обращая на него никакого внимания.
       В 20-е годы в Англии стали появляться первые европейские профессиональные лоббисты. Пионером этого бизнеса можно назвать отставного капитана королевского флота Кристофера Пауэлла, который в 1929 году открыл в Лондоне фирму по оказанию секретарских услуг. Одним из первых клиентов капитана стал депутат парламента сэр Уолтер де Фресе. Жить сэр Уолтер предпочитал в Монте-Карло, а в Лондон наезжал два раза в год: на голосование по бюджету и на скачки в Эскоте. Таким образом, вся рутина депутатской жизни досталась Пауэллу, чем он не замедлил воспользоваться. Предприимчивый моряк получил возможность писать депутатские запросы, и, если кто-то был готов платить за соответствующий документ, он немедленно брался за дело. Через несколько лет Пауэлл стал самым влиятельным лоббистом в Лондоне и открыл офис в здании парламента. С годами отставной капитан нажил немалое состояние, приобрел поместье в графстве Кент и даже в свое время сдавал дом Маргарет Тэтчер.
       Однако принять закон, хоть как-то регламентирующий лоббистскую деятельность, не удалось до сих пор даже в Англии. Поэтому ничто не мешает лоббистам вести масштабные войны. Так, в конце 1980-х годов в Англии шли сражения между сторонниками и противниками строительства тоннеля под Ла-Маншем. Компании, мечтавшие о строительных подрядах, наняли PR-фирму Good Relations, которая должна была пролоббировать строительство тоннеля. В свою очередь, пароходства и авиакомпании, которым тоннель, понятно, был не нужен, наняли компанию Grayling Group, с тем чтобы та строительства не допустила. Но произошла накладка: и Good Relations, и Grayling Group подкупили одного и того же члена парламента — консерватора Дэвида Аткинсона, и тот в итоге решил, что с каналом все-таки будет лучше.
       Что же касается методов работы английских лоббистов, то они мало отличались от американских. В 1985 году The Economist писал: "Зайдите на воскресный ланч в ресторан Lockets у Вестминстерского дворца, и вы сможете сыграть в игру 'угадай лоббиста'. Это просто: нужно лишь найти депутата парламента, который выглядит объевшимся и скучающим. Рядом с ним будут сидеть натужно улыбающийся бизнесмен и одетый с иголочки пиарщик... Бизнесмен будет тронут вниманием депутата, депутат будет доволен бесплатным обедом, а лоббист получит деньги за то, что, скорее всего, было пустой тратой времени".
       В США за совершенствование правил лоббирования взялись сразу после второй мировой войны. Закон, по которому лоббисты были обязаны не только регистрироваться, но и указывать сферу своих интересов, был принят в США в 1946 году. Правда, закон был прописан не лучшим образом: лоббистом признавалось любое физическое или юридическое лицо, которое "предпринимает давление на конгресс", при этом никто не объяснил значение слова "давление". Лоббисты легко уклонялись от регистрации, заявляя, что они ни на кого не давят, а только информируют. К тому же многие лоббисты работали не только с законодателями, но и с чиновниками, а о чиновниках в законе вообще ничего не говорилось.
       В другой раз за лоббистов попытались взяться в 70-е годы, ознаменовавшиеся грандиозными политическими скандалами. В 1972 году раскрутился "Уотергейт", который, хотя и не был связан с лоббистами, послужил поводом для общенациональной дискуссии о коррупции в Вашингтоне. Зато "Кореягейт", грянувший в 1976 году, имел к лоббизму непосредственное отношение. В ту пору правительство Южной Кореи опасалось, что США выведут свои войска с ее территории, что делало бы реальной угрозу вторжения КНДР. В связи с этим Сеул предпринял попытку купить американский конгресс и почти преуспел. Специальной комиссии сенатора Фрезера удалось доказать, что 187 членов конгресса получали подарки и деньги от южнокорейского лобби, руководил которым крупный торговец рисом Тон Сун Пак, прозванный "азиатским Онассисом". Взятки маскировались под оплату телефонных счетов, гостиниц и круизов. Самым же неприятным оказалось то, что в программе развлечений американских законодателей участвовали последователи секты преподобного Муна — корейца, осевшего в США. Допрошенные комиссией члены секты рассказали, что Мун внушал единоверцам. Например: "Вы можете спасти Америку и в то же время помочь спасению Кореи. Мы должны утвердиться в 50 штатах. Сенаторов мы тоже должны спасти. И так наставник (сам Мун.— 'Деньги') приставит к каждому сенатору по три юных девы. Сенаторы суть архангелы, и через Еву спасутся они. Поэтому нам нужны три сотни юных дев. Чтобы спасти сенаторов, вы должны сначала наставить своих подруг, особенно секретарш... И так спасете вы Америку". Не ясно, сколько "юных дев" отрядил на дело преподобный, но известно, что встречи американских законодателей с сектантками действительно имели место в элитном Джорджтаун-клубе — заведении, среди основателей которого были Тон Сун Пак и ветеран лоббизма Томас Коркоран. Скандал получился громкий, но его фигуранты отделались легко. Тон Сун Паку были предъявлены обвинения по 36 статьям, включая подкуп, нелегальные пожертвования и нерегистрацию в качестве лоббиста, однако обвинения с него были сняты в обмен на признательные показания. Муну же вообще не смогли что-либо инкриминировать и в итоге его посадили за неуплату налогов.
       Несмотря на масштаб лоббистских скандалов, все попытки законодательно ограничить деятельность лоббистов провалились, потому как любое такое ограничение противоречило бы Биллю о правах. Единственным достижением борцов с лобби стал Акт о правительственной этике, принятый в 1978 году, который запретил отставным чиновникам заниматься лоббизмом в своих ведомствах в течение года после ухода со службы.
       Вообще, в течение 1960-1970-х годов лоббистский бизнес бурно рос. Дело в том, что в этот период правительство США стремилось усилить контроль за экономикой страны. Ведомства и министерства плодились как кролики: появились министерство жилищного строительства, министерство транспорта, агентство по защите окружающей среды и многие другие госучреждения. Простые граждане тоже не дремали — создавали многочисленные общества защиты прав потребителей, защиты животных и т. п., которые, со своей стороны, тоже старались регулировать деятельность предпринимателей. Бизнес ответил вложениями в лоббизм. Те, кто уже имел лоббистские конторы в Вашингтоне, укрупняли их. Так, у General Motors в 1968 году было всего трое лоббистов, а через десять лет — уже 78 специалистов в этой области. Те же, кто лоббистами еще не обзавелся, стремились их найти или же нанимали самостоятельные фирмы под конкретные лоббистские операции. Когда у одного предпринимателя спросили, зачем он нанял лоббиста в Вашингтоне, он ответил: "Если правительство начинает диктовать вам, какого размера у вас должно быть сиденье на толчке, вам лучше иметь кого-нибудь для прикрытия".
       Впрочем, когда эпоха тотального регулирования сменилась рейгановским либерализмом, армия лоббистов не начала сокращаться. Напротив, лоббизм превратился в крупную индустрию с жесткой конкуренцией и большим количеством игроков. В 80-е годы старый лоббист Чарльз Уолкер с грустью вспоминал о привольной жизни 50-х годов: "В те дни я мог за пятьдесят минут все обговорить с Сэмом Рэйберном (спикер палаты представителей.— 'Деньги'). Сорок восемь минут мы бы болтали о Техасе, о семье и друзьях. В оставшиеся две минуты мы бы утрясли то, с чем я к нему явился. Он всегда знал, зачем я пришел, и говорил: 'Об этом не беспокойся, Чарли' или 'Извини, это не в моих силах'. А теперь такого просто не бывает... Так много развелось учреждений, и на все теперь уходит куда больше времени".
       К концу 1980-х годов лоббисты окончательно превратились в профессиональное сообщество с собственными организациями и корпоративной этикой. В 1987 году Американская лига лоббистов приняла свод профессиональных правил, напоминающий по стилю клятву юных пионеров: "Профессиональный лоббист подчиняется законам и правилам, регламентирующим лоббистскую деятельность, так же как и нормам поведения, применяемым к чиновникам и персоналу конгресса и органов исполнительной власти; прилагает все усилия к их выполнению и действует методами, которые повышают авторитет этих официальных нормативных актов". Однако имидж профессии если и улучшился, то не слишком заметно. Один из ее представителей как-то рассказал журналистам: "Моя мама, когда знакомит меня со своими друзьями, никогда не говорит: 'Мой сын, лоббист'. 'Мой сын, представитель в Вашингтоне' — может быть. Или 'парламентский консультант'. Или 'советник по связям с правительством'. Но только не лоббист! И не могу сказать, что я на нее в обиде".
       Несмотря на введение норм корпоративной этики, методы лоббистов с годами мало изменились. Не так давно выяснилось, что уже престарелый Тон Сун Пак в 1990-е годы вновь пытался подкупить Америку — на сей раз на деньги Саддама Хусейна. Сейчас Тон Сун Пак находится под арестом. Другой скандал, разворачивающийся сейчас в Вашингтоне, журналисты уже окрестили "Абрамоффгейтом". Связанный с республиканцами лоббист Джек Абрамофф, как оказалось, бесплатно кормил конгрессменов в своем фешенебельном ресторане, возил их в Шотландию играть в гольф, а также устраивал им бесплатные каникулы на Марианских островах. Взятки Абрамофф, разумеется, тоже давал. Среди нанимателей Абрамоффа были индейские племена, занимающиеся игорным бизнесом.
       Вполне вероятно, что законы, регламентирующие лоббистскую деятельность, будут ужесточаться. Однако пока индустрия лоббизма год от года только набирает силу. Когда власть начинает вмешиваться в экономику, бизнес нанимает больше лоббистов, чтобы противостоять внешнему давлению. Когда власть отпускает вожжи, бизнес нанимает больше лоббистов, чтобы получить преимущества в конкурентной борьбе. Когда экономика на подъеме, нужно больше лоббистов, чтобы новые предприятия и отрасли получили возможность влиять на власть. Когда рост замедляется, нужно больше лоббистов, чтобы выбивать субсидии и оставаться на плаву.
       К тому же лоббизм — единственный вид бизнеса, в котором не требуется тратиться на собственных лоббистов, что делает его еще более перспективным. Сегодня только в США действует больше 40 тыс. официально зарегистрированных лоббистов, включая действующих на уровне штатов и городов. В Вашингтоне, например, в прошлом году было зарегистрировано 32 890 лоббистов, тогда как 10 лет назад их было порядка 10 000. Оборот индустрии тоже постоянно растет: если в 1996 году общие профильные затраты американских компаний составили всего $800 млн, то в 2005-м — уже $2,2 млрд.
       Впрочем, это издержки системы "один человек — один голос", когда правыми всегда оказываются те, кого больше. А потому современное общество, построенное на балансе интересов бесчисленных группировок и меньшинств, смотрит на лоббистов и лоббизм достаточно спокойно.
КИРИЛЛ НОВИКОВ