В Военно-историческом музее Дрездена открыта выставка «Многократное уничтожение. Армия, техника, культура в Холодной войне», предлагающая посмотреть на прошлое как на актуальное, а актуальное увидеть с археологической дистанции.
Плакат «Действия солдат при атомном взрыве», ФРГ, 1960
Фото: MHM / Andrea Ulke
Плакат «Действия солдат при атомном взрыве», ФРГ, 1960
Фото: MHM / Andrea Ulke
«В дронах нет ничего нового» — первым, что вы прочтете на выставке, станут слова знаменитого американского военного журналиста Хэнсона Болдуина, сказанные в самом начале Холодной войны. Цитата из статьи Болдуина, опубликованной в The New York Times 25 августа 1946 года, прилагается к первому экспонату, невзрачному сероватому беспилотнику тех же времен с невзрачной сероватой бомбой под брюхом. Рядом будет бомба поэффектнее, точнее — помятая и местами проржавевшая оболочка от бомбы: B43, американская авиационная ядерная, производившаяся с конца 1950-х, хранившаяся в американских бункерах на западногерманской территории на случай ядерной войны и, по счастью, никогда не использовавшаяся в боевых условиях. Дроны и тактическое ядерное оружие — конечно, эта выставка, как и множество других выставок о Холодной войне, открытых за последние полтора года по всему миру, говоря о прошлом, имеет в виду настоящее. Но поскольку дрезденский Военно-исторический музей бундесвера — совершенно особенный, не столько военный, сколько радикально антивоенный музей, то и выставка у него получилась не такая, как все остальные.
Дрезденский музей, подобно многим музеям военного профиля в разных странах, расположен в здании арсенала. Помпезное неоренессансное палаццо было композиционным и смысловым центром целого района Дрездена — Альбертштадта, военного городка, построенного после франко-прусской войны на деньги побежденных: французы тогда заплатили огромную контрибуцию, военная победа была за Пруссией, моральная — за Францией, которой сочувствовало полмира, к тому же позднее в триумфе прусского милитаризма стали видеть исток обеих мировых войн следующего столетия. Первая оружейная экспозиция появилась в арсенале в конце XIX века, потом музей многократно менялся, расширялся, переделывался, закрывался и вновь открывался, отражая в своей жизни и судьбе все перипетии большой германской истории, в 1990 году перешел в ведение министерства обороны объединенной Германии, а осенью 2011-го открылся в нынешнем виде, перестроенный Даниэлем Либескиндом — выбор архитектора, которому Еврейский музей в Берлине составил репутацию главного деконструктора немецких исторических травм, был по-снайперски точен. Либескинд нанес деконструктивистский удар по неоренессансной гармонии: классический фасад разрезан колоссальным клином из стекла и металла, словно тело раненого — осколком снаряда. Экспрессивный архитектурный образ готовит зрителя к тому, что это не столько военный, сколько художественный музей — не в смысле эстетизации войны и не потому, что в экспозициях много искусства, уполномоченного комментировать материал и гуманизировать предмет. Хотя искусства действительно много — музей, например, приобрел две работы украинского художника Никиты Кадана: в 2014 году — «Процедурную комнату», серию сувенирных тарелок, на которых в протокольном стиле медицинских пособий изображены сцены полицейских пыток, а в 2023-м — «Гостомельскую скульптуру», знамя, сделанное из покореженного кровельного железа разбомбленного здания в Гостомеле.
Фото: Bundeswehr / Graf
Фото: Bundeswehr / Pilz
Фото: BArch, MfS HA I 10508 2a
Фото: akg-images / Universal Images Group / Sovfoto
Фото: MHM / Andrea Ulke
Фото: MHM / Andrea Ulke
Фото: MHM / Andrea Ulke
Фото: MHM / Andrea Ulke
Фото: Bundeswehr / Graf
В той части музея, что разместилась в остатках исторического здания арсенала, развернуты более или менее привычные экспозиции по военной истории — от тевтонских рыцарей до бундесвера эпохи Меркель. Но история эта рассказывается не как история побед и поражений, а как история тотального проигрыша человечества — археологические памятники производят на современного зрителя менее сильное впечатление, нежели документы устной истории, в память врежутся не мечи и копья, а рассказы людей, неважно, военных или гражданских, кто подорвался на мине и потерял ноги. В той части музея, что расположена внутри либескиндовского клина, экспозиции устроены по тематическому принципу. Темы попадаются и широкие, такие как «Армия и технологии», и узкие, скажем, «Животные в армии» — с эффектной таксидермической инсталляцией, начинающейся с боевых слонов и заканчивающейся гусями, которые, как известно, спасли Рим. Однако все вместе узкие и широкие темы складываются в рассказ о том, как война и военное дело формируют человеческую культуру, и речь не только о моде или музыке: быт (вы ведь пользуетесь термосом? — скажите спасибо изобретателю Адольфу Фердинанду Вайнхольду и модернизации полевой кухни), язык, само человеческое тело — все это отчасти продукты военщины. Память тоже во многом предопределяется войнами, и частная память, и память места. Тех, кто одолеет все четыре этажа экспозиции, ждет сюрприз: наверху, в остроугольном конце клина, разрезавшего здание арсенала, устроена смотровая площадка. Если посмотреть вдаль, то из сердцевины Альбертштадта, не особенно пострадавшего во время войны, открывается вид на Альтштадт, полностью разрушенный в ходе бомбардировок февраля 1945 года,— и это не только травма «Флоренции на Эльбе», это общегерманская травма. Если хватит духу посмотреть вниз, где-то далеко под ногами будет земля — вероятно, таким видели город пилоты британских бомбардировщиков. Выбирайте точку зрения — за Ковентри или за Дрезден, за прощение или за возмездие.
Либескиндовский клин кренится, уходит из-под ног, загоняет в углы, открывающиеся провалами и колодцами на всю высоту здания,— в этих потаенных кособоких шахтах прячутся особо крупные экспонаты, вертолет, букет ракет с боеголовками или маленькие миленькие танки и истребители для автодрома (раздел детских военных игр и игрушек выглядит страшнее, чем снимки Джеймса Нахтвея из Ирака). Вообще в дрезденском Военно-историческом найдена какая-то идеальная пропорция между экспонатами и этикетажем, образом и текстом, это всегда сложно, но в музее, ведущем родословную от арсенала, особенно — уж больно велик соблазн хвастнуть всеми имеющимися на складе орудиями уничтожения. Временами эти богатства — ружья, шпаги, пули, барабаны и трубы полковых оркестров — составляются в инсталляции, но совсем не для того, чтобы мы полюбовались их функциональной формой и нефункциональным декором. Оружейные инсталляции мгновенно вызывают в памяти другой музей, на набережной Бранли в Париже, открытый в 2006 году и сразу же вызвавший шквал деколониальной критики: инсталляции из барабанов и дудок, вырванных из историко-культурного контекста, смотрелись как трофеи европейских эстетов-колонизаторов, добытые в Африке, Азии, Океании и обеих Америках. Дрезденские инсталляции из винтовок и ракет с боеголовками переносят нас из военно-исторического музея в этнографический и предлагают посмотреть на культуру Европы как на варварскую и дикарскую — учитывая характер материала, эта точка зрения вполне обоснованна. И если арсенал, в котором помещается музей, символизировал моральное поражение Пруссии, музей, реконструированный Либескиндом, мог бы символизировать моральную победу Германии. Впрочем, и ведомственный, миноборонный музей, и выставка про Холодную войну сделаны стороной, вышедшей из конфликта: партия критики культуры имени Теодора Адорно не участвует в сражениях за моральное превосходство.
Гонка ядерных и не только ядерных вооружений, покорение космоса и развитие компьютерных технологий — на выставке «Многократное уничтожение. Армия, техника, культура в Холодной войне» история эпохи сводится к этим трем большим сюжетам. Военная техника, оружие, амуниция, обмундирование — нет, это не детский плащик, это экипировка вьетконговского бойца. Учебные фильмы, плакаты, наглядные пособия — красивый восковой муляж головы человека из дрезденского Музея гигиены, демонстрирующий последствия радиационного поражения на коже. Личные документы — снимки, сделанные где-то под Ленинградом, из фотоальбома инженера-оптика Франца Зельднера, работавшего на заводе Карла Цейса в Йене и в 1946 году вывезенного вместе с семьей в СССР в рамках операции «Осоавиахим». Репортажные фотографии, газетные передовицы, перекличка цитат, где Гёте — как же без него — переговаривается с каким-то неизвестным американским генералом, который, узнав, что Советы запустили спутник в космос, сострил: «Мы захватили не тех немцев». Конечно, у всех своя история Холодной войны, но только в Германии — фрагмент Берлинский стены в граффити способствует много к украшенью выставки — линия фронта проходила прямо посередине страны.
Политика, армия, техника — все это мы видим воочию. А как же культура? Где же ее высокий гуманистический пафос, революционная молодежь 1968 года и антивоенные шедевры? Где весь этот космический неофутуризм дизайна 1960-х? Где, наконец, Йозеф Бойс с песенкой «Мы хотим солнца вместо Рейгана» (в оригинале — непереводимая игра слов: «дождь» по-немецки — почти омоним имени американского президента)? Культуры в ее популярном понимании на выставке немного, и западногерманская афиша к «Доктору Стрейнджлаву, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» напоминает о том, что фильм Стэнли Кубрика сразу же вышел в прокат в ФРГ, но был запрещен в ГДР, как и в СССР. Сувенирная тарелочка с Белкой и Стрелкой, картина «Венера-8» кисти космонавта Алексея Леонова и художника Андрея Соколова — вот, кажется, и все. Зато представлено большое собрание древних, 1980-х годов, джойстиков: любителям видеоигр напоминают, что и их хобби — побочный продукт Холодной войны. В Военно-историческом музее Дрездена настаивают на археологическом — имени Теодора Адорно — подходе к культуре: когда археологи с какой-нибудь далекой Венеры прилетят на Землю, в культурных слоях радиоактивного пепла они обнаружат джойстики и будут долго гадать, зачем этим варварам понадобились такие странные палки-копалки.
«Overkill. Militaer. Technik. Kultur im Kalten Krieg». Дрезден, Военно-исторический музей, до 30 июня 2024
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram