наследие
Застройка столичного центра вызывает у кого предвкушение больших денег, у кого — социальный гнев. У корреспондента "Ъ-Дома", получившего задание написать материал о судьбе столичного центра, изучение судьбы старой части города вызвало желание, во-первых, признать его преждевременную гибель, во-вторых — рассказать об этом под псевдонимом СОНЯ ГРИШКИНА.
Картина Василия Поленова "Московский дворик", безусловно, одно из любимейших произведений россиян. Недавно это и без того очевидное предположение получило научное подтверждение. Согласно отчету "Образ России в искусстве" по результатам проведенного Snegiri Group опроса по заказу Фонда Потанина, эта картина входит в десятку полотен, которые, по мнению интересующихся искусством россиян, должны представлять Россию Риму и миру, а проще говоря — иностранным гражданам. "Романтичный, яркий, позитивный образ России" — вот как оценивают наши соотечественники зеленую травку, небо, ребенка, покосившийся сарай и колокольню церкви Спаса на Песках. Церковь, как известно, сохранилась, все остальное, включая атмосферу покоя, вероятно и классифицируемую респондентами опроса как "позитив",— нет.
Проливать слезы над разрушением старой Москвы — дело на сегодняшний день банальное и бесполезное. Более конструктивным кажется, наоборот, вычленять положительные тенденции, вычислять то тут, то там проклевывающуюся градостроительную логику, отмечать редкие победы архитекторов над застройщиками и тому подобные греющие душу факты. А происшедшее с московским центром предлагается просто принимать как факт. И жить дальше, сообразуясь с этим фактом — как в сентиментальной сфере, так и в коммерческой.
Смириться придется, например, с тем, что в Москве, как, скажем, в Нью-Йорке, и не только там, слова "вид из окна" окончательно и бесповоротно значат "последний этаж многоэтажного дома", потому что при тех темпах, с которыми застройщики втискивают свои детища в те самые московские дворики, в поле зрения жильцов аристократических некогда и все еще весьма дорогостоящих бельэтажей зачастую оказывается глухая стена многоуровневой автостоянки какой-нибудь "монолитной постройки премиум-класса", а вовсе не вдохновивший некогда художника пейзаж.
Повторимся, мы сознаем, что ностальгия по всяким там дворикам и инсоляционным нормам нынче не в моде, а сухой язык цифр говорит, что жителям центра беспокоиться особенно не о чем: "Плотная застройка центра на цену центрального квадратного метра не влияет,— объясняет нам знакомый риэлтер, главный эксперт 'Инком-недвижимости' Виктор Мосиенко.— Чем лучше окружение вашего дома, тем выше он котируется. В этом смысле вид на небо и дерево не только не лучше, но, может быть, даже и хуже, чем вид на элитный дом".
Так что, казалось бы, ура, товарищи. Поленова можно из альбома "Третьяковская галерея. М., 1986" вырвать, а из окна не без удовольствия поглядеть на соседский Gelaendewagen. Но, к сожалению, не все так утешительно. "Вопрос здесь,— продолжает господин Мосиенко,— не в количестве домов, а в том, выдержит ли их земля и коммуникации. Ведь ни для кого не секрет, что московский центр стоит на карстовых пещерах. Так что эти новые монолитные постройки можно устанавливать только на длинных сваях, доходящих до твердой породы. Ну а это зависит уже от добросовестности застройщика".
Что ж, понадеемся на нее и снова поглядим в окно. Вечером, когда черный Gelaendewagen соседа покрывает тьма, в окне того самого элитного дома напротив проступают очертания его квартиры: галогеновые лампочки подсветки, белые стены, паркетная доска. Не купи он недвижимость в Старопименовском переулке, он точно так же отделал бы квартиру в Раменках. Его право, конечно. Хотя...
Хотя, по мнению искусствоведа, директора Института искусствознания Алексея Комеча, "образ города складывается не только и не столько из того, каков он снаружи, важно еще и каков он изнутри". Московская начинка, обоями, люстрами и всем прочим проглядывающая сквозь шторы и жалюзи, вываливающаяся из пластиковых окон, сводит все еще такой разный быт к разочаровывающе одинаковому знаменателю.
Понятия "парижская квартира", "берлинская квартира" и, не побоимся этих слов, "лондонский дом" (имеются в виду три комнаты, объединенные вертикальной лестницей) имеют четкие очертания. А "московская квартира" стала анахронизмом — наподобие присыпанного мукой калача и до блеска натертой дворницкой бляхи. Московскую квартиру как вид изничтожали сначала коммуналки, превращавшие барские покои в вороньи слободки, потом бум евроремонтов, введший кухню-столовую в обязательное употребление и заменивший пожухшую лепнину на подвесные потолки. Закончили же дело "торговцы воздухом", продающие квартиры в новых монолитных домах без отделки и перегородок и тем самым декларирующие, что между внешним видом дома и внутренним убранством квартир никакой связи не существует.
Последним модным веянием следует считать путешествие из Петербурга в Москву. Люди, переезжающие из Северной Пальмиры в Белокаменную, прибывают обыкновенно с намерением обосноваться и селятся зачастую в центре. Они, вышедшие из города улиц, пересекающихся под прямым углом, никогда не знавшие, что такое "уютный город", никогда не станут скучать по городскому уюту, окончательно вытесняемому выросшими на месте двориков монолитными домами, в которых питерским ньюкамерам, скорее всего, предстоит поселиться. Они, конечно же (как и большинство современных интерьерных дизайнеров), и само слово "уют" презирают.
Наш знакомый поэт Анатолий Найман тоже приехал из Петербурга в Москву. Давно, в 1957 году. "Мой московский друг отвел меня на плоскую крышу дома Нерензее,— рассказывает он.— Тогда этот дом считался очень высоким. Оттуда была видна вся Москва. Он хотел показать мне высотки. Я на них посмотрел, посмотрел на Москву. И увидел, что у нее нет центра. Она вся завивается как огромная спираль. Без центра".
Сегодня, чтобы это увидеть, на крышу забираться не обязательно.