Председатель совета директоров Центра развития перспективных технологий (ЦРПТ) Михаил Дубин в интервью “Ъ” рассказал о работе системы маркировки, о ее роли в борьбе с нелегальным оборотом товаров, а также о том, какую информацию дает государству формирование цифровой модели рынка.
Михаил Дубин
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ
Михаил Дубин
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ
— Создание системы маркировки товаров в России объяснялось необходимостью обеления рынков, а также борьбой с контрафактом и повышением прозрачности и легальности оборота. Какие результаты принесла маркировка, насколько сейчас прозрачен рынок с точки зрения его реальных объемов и доли контрафакта?
— Изначально, когда систему создавали, действительно основная цель заключалась в сокращении доли нелегального оборота. Одним из ключевых аргументов в пользу запуска системы маркировки и прослеживаемости была возможность создания цифровой модели отрасли, которая позволяет четко проследить всю цепочку создания стоимости продукции в режиме реального времени. В целом если посмотреть на категории, которые подлежат маркировке в обязательном или экспериментальном порядке, то доля рынка, которую охватывает система, составляет порядка 13% несырьевого ВВП, примерно 9,5 трлн руб.— это весьма значимый объем выборки. Доля контрафакта в этой сумме оценивается примерно в 10–15%.
Государство не просто так борется с нелегальным оборотом товаров — очевидно, на рынке есть большой фискальный потенциал в виде дополнительных налогов, сборов и пошлин. Например, когда государство поднимает акциз, то в реальности оно столько не собирает, поскольку параллельно растет и нелегальный оборот — система маркировки же позволяет собирать столько обязательных платежей, сколько планирует регулятор. Например, по такому подакцизному товару, как сигареты, видно, что внедрение маркировки привело к существенному сокращению нелегального оборота за первый год — почти в полтора раза, и сейчас доля контрафакта не растет. Это позволяет дополнительно собирать в бюджет десятки миллиардов рублей — речь сейчас идет о чистом эффекте от сокращения нелегального оборота, без учета индексации акцизов. Это тот фискальный эффект, который уже реализован в бюджете в прошлом и этом годах.
Легализовались 18 табачных фабрик, и закрылись 26 нелегальных. За 2021 год количество розничных точек, легально торгующих табаком с соблюдением законодательства о маркировке, возросло на 33% — до 220 тыс. магазинов.
— В конечном итоге цену платит бизнес, который перекладывает ее на конечного потребителя. Как балансируются затраты и выгоды?
— Помимо государства выгодоприобретателями также являются сами потребители и бизнес. Начну с потребителей: очевидно, что маркировка позволяет защищать их жизнь и здоровье. Четко видно, как это работает, на примере лекарств — потребители могут проверять препараты, например, при дистанционной покупке, что становится еще более актуальным с развитием этого канала. Кроме того, во время пандемии система маркировки стала своего рода мастер-системой, позволяющей планировать и распределять поставки вакцин по всем регионам, не допуская ни затоваривания, ни дефицита. В целом потребители активно пользуются различными функциями приложения «Честный знак» — сейчас насчитывается почти 7 млн пользователей. Кто-то, например, проверяет срок годности молочной продукции — этот показатель в первые месяцы после 24 февраля прям подпрыгнул, также пользователи активно проверяют обувь, пытаясь понять, легален ли бренд.
Для бизнеса также есть существенные выгоды, хотя первая реакция всегда крайне консервативна. Объясняется это рядом типовых фобий, которые связаны с незнанием, ведь при незнании вакуум заполняется опасениями и страхами, а с другой стороны, такая реакция связана с очевидной неготовностью части рынка к прозрачности по ряду причин. Поэтому мы стараемся проводить разъяснительную работу — за прошлый год провели более 1,1 тыс. образовательных мероприятия. И, как правило, в тех отраслях, где маркировка начинается в виде эксперимента, компании понимают, что это не так сложно, не так дорого, а также видят для себя преимущества. Система маркировки дает выравнивание конкуренции по рынку, делает вход на рынок менее легальных игроков более затратным, поэтому для тех участников рынка, которые играют в белую, это выгодно.
Также бизнес имеет право получать информацию о движении своих товаров — эта информация может по-разному использоваться в зависимости от модели работы. Кто-то использует ее для увеличения доли рынка, кто-то — для оптимизации оборотного капитала или для исключения ситуации отсутствия товара (out-of-stock). Но важно, что те же самые данные, которые используются госорганами для контрольных целей, используются и бизнесом для своих внутренних нужд.
— Кому принадлежат данные, которые ЦРПТ собирает в рамках маркировки, и как выглядит аналитическая работа по их обработке?
— Система представляет собой большой массив данных, принадлежат они государству. ЦРПТ, как оператор, только собирает их и определенным образом «складирует», а обрабатывает уже в установленных государством целях. Наибольшую ценность эти данные представляют при пересечении с данными других ведомств — на сегодняшний день система интегрирована с 16 ведомствами в автоматическом режиме. Так госорганы имеют возможность проверить, как им подается информация и как она отражается в системе. Например, есть декларируемая таможенная стоимость при ввозе и в рамках таможенного постконтроля можно проследить, по какой стоимости этот товар реализуется на кассе.
В ближайшее время мы ожидаем, что правительством будут согласованы KPI для ведомств с точки зрения использования ими системы маркировки. Речь идет о том, насколько используются данные системы госорганами, а также как это позволяет уменьшать, например, уровень нелегального оборота и повышать эффективность контрольных мероприятий. Показатели пока обсуждаются, но сам факт, что они будут утверждены в ближайшее время, очень значим.
В целом же есть две системы анализа данных. Первая — система управления нарушениями, которая предполагает выявление несоответствий на основании согласованных с контролерами сценариев потенциальных нарушений. Вторая система — мы ее сейчас пилотируем — управления рисками. Она работает по аналогии с банковским скорингом: нейронной сети показывают образец нарушителя, и она анализирует всю базу на предмет схожести с ним. Думаю, что потенциально это должно работать неплохо, но мы потратим какое-то время на обучение нейросети — надеемся, что к концу года такая система у нас заработает.
— Насколько мы понимаем, информация собирается и для того, чтобы контролировать, соответствуют ли объемы сырья и выпускаемой продукции. Обнаружено ли здесь какое-либо несоответствие?
— По тем категориям, которые сейчас маркируются, такие несоответствия выявляются, в частности, в молочной отрасли. Сейчас система маркировки интегрирована с системой «Меркурий», что позволяет посмотреть объемы сырья и готовой продукции. К сожалению, мы видим достаточно существенные расхождения на протяжении нескольких периодов. С одной стороны, мы работает с компаниями над чистотой данных, поскольку они могут ошибаться. Но с другой — ошибки на протяжении нескольких периодов и после предупреждений заставляют задуматься о причинах расхождений объемов готовой продукции и сырья на 30–50%. Также по косвенным признакам система выявляет случаи, когда готовая продукция продается дешевле, чем стоит сырье. В альтруизм в масштабах всего бизнеса, наверное, верить гипотетически можно, но чаще это все же основание для работы контрольных органов.
Довольно интересную историю мы увидели в ходе эксперимента по маркировке воды: сколько производителей есть на рынке, пока не знает никто. Мы собирали данные по производителям у регуляторов и регионов и увидели, что все предприятия не видит никто. Мы, вводя маркировку, по сути, проводим цифровую перепись бизнеса. Откуда вода появляется как сырье, думаю, еще предстоит узнать: иногда вода добывается из Байкала, иногда — недалеко от Байкала, но нередко берется из водоканала. После старта маркировки мы обнаружили на рынке более 100 компаний, которые ранее нигде не светились — почти 10% рынка. Вот прямой эффект обеления: теперь эти компании вынуждены работать честно, отвечая за качество продукции и перед потребителями, и перед регуляторами.
— Что еще позволяет выявить маркировка?
— Цифровая модель отрасли может использоваться очень широко. В систему подается, например, стоимость сделок, то есть видна динамика наценок — например, мы наблюдали в марте—апреле по некоторым аптечным сетями резкие отклонения от средней цены: всего зафиксировали 219 млн эпизодов продажи лекарств из перечня жизненно необходимых важнейших лекарственных препаратов (цены на которые устанавливаются государством.— “Ъ”) по завышенным ценам. Также мы зафиксировали 600 тыс. случаев продажи населению просроченных лекарств, 6 млн эпизодов продажи лекарств не по тем адресам, которые указаны в лицензии аптеки, и 33 млн случаев продажи не введенного в оборот либо заблокированного Росздравнадзором лекарства, или уже проданного ранее — прямое свидетельство контрафакта.
Наша задача как оператора заключается в том, чтобы подсветить проблему. Насколько такие наценки обоснованны, должен разбираться регулятор — это основание для проверок Федеральной антимонопольной службы, которая уже в ближайшее время будет получать такие данные в автоматизированном режиме, рассчитываем, что Минздрав одобрит это предложение. Кроме того, система позволяет смотреть на признаки картельных сговоров, а сейчас мы планируем внедрить анализ госзакупок с точки зрения обоснованности их объемов и цен.
Также система позволяет отследить случаи хищений лекарств из больниц и двойной перепродажи препаратов. Сейчас больше половины лекарств приобретается за счет госбюджета, они направляются в больницы, однако еще на этапе эксперимента по маркировке лекарств фиксировались случаи, когда закупленные для лечебных учреждений препараты затем реализовывались в аптеках. И надо сказать, что с помощью системы такие случаи не просто выявляются — прослеживаемость позволяет открутить назад и определить точку вброса. Для этого мы установили во все больницы регистраторы выбытия — некий аналог кассы, который фиксирует оборот этой продукции на «последней миле». В итоге, к сожалению, достаточно существенный поток выявляется — детали раскрыть не могу, поскольку с такими случаями работают правоохранительные органы, но это большой рынок, который можно оценить в десятки миллиардов рублей, не говоря уже о том, что этический момент того, что люди, которые жизненно нуждаются в этих препаратах, их не получают, не пересчитать ни в какие деньги.
Чтобы количество подобных нарушений действительно снижалось, система должна формировать восприятие неотвратимости наказания — не через палочную систему «разрешение-отказ», поскольку это сложно для бизнеса, а посредством минимального влияния на процессы. Данные, которые собираются в системе «Честный знак», позволяют проводить различные контрольные мероприятия дистанционно. Например, сейчас действует мораторий на проверки, и контролеры, сверяя данные системы с другими базами, могут выявлять нарушения, не напрягая бизнес, который ведет себя легально.
— Какова судьба товаров с выявленными нарушениями, отслеживает ли ЦРПТ, что с ними происходит дальше?
— Мы не госорган, повторюсь, наша задача заключается в том, чтобы реализовать инструментарий, который позволяет подсветить потенциальные нарушения — дальше вопрос уже находится в сфере компетенции контрольных ведомств. Есть некоторое количество закрытых по итогам контрольных мероприятий производств — например, такие случаи были в табачной сфере, их больше 25, есть и уголовные дела, как и в случаях с хищениями и перепродажей лекарств.
Но участники оборота самостоятельно обеляются, перестраивая процессы и исключая те, которые могут приводить к потенциальным нарушениям. Так, за последний месяц количество повторных продаж — потенциального контрафакта — снизилось во всех товарных группах почти на 25%. К примеру, количество потенциальных нарушителей в молочной продукции упало в апреле до 17% — ранее их было 30%. Недобросовестные участники теперь понимают, что система их видит.
— С марта многие западные компании в России заявили об уходе или приостановке деятельности. Всегда ли публичные позиции соответствуют здесь реальному положению дел?
— Мы видим разное поведение компаний: некоторые действительно делают так, как заявляют, но их меньшинство. Так или иначе, компании ориентируются на прибыль, стараются, воспользовавшись ситуацией, активно распродавать то, что до этого не продавалось, или же продать с дополнительной маржей. Например, в шинной индустрии мы видим, что всю продукцию компаний, которые сообщали об уходе из России, в итоге смели.
Второй сценарий, который сейчас фиксируется системой: бренд заявляет об уходе, но в реальности продолжается заказ кодов. Конечно, это может происходить по привычке, но более вероятно, что эти коды все-таки на какую-то продукцию наносятся. В легпроме, не буду называть конкретные компании, но могу сказать: один из крупнейших производителей обуви громко заявил об уходе из России. Магазины бренда закрыты, а коды маркировки продолжают заказываться, по цепочке поставок мы видим, что обувь отгружается дистрибуторам, прямо не аффилированным с компанией, то есть компания продолжает снимать сливки с рынка.
Есть и противоположные примеры: компании, которые либо в кулуарах, либо публично заявляют о своих планах по возвращению на рынок, но при этом остановили всю деятельность в системе и, более того, запросили возврат авансов за ранее заказанные коды. Это прямо говорит о том, что на рынок в ближайшее время они возвращаться не планируют. При этом мы видим и неуклонный рост собственного производства в России. Например, в обувной отрасли. Так, в феврале более 500 российских компаний произвели 11,5 млн пар обуви, в марте — 13 млн пар, в апреле — 14,7 млн, в мае — 15,2 млн. Прирост отечественного производства обуви за три месяца составил 32%.
И, наконец, третий сценарий — он касается компаний, которые либо остаются в России, либо декларируют минимальные изменения: мы видим, что они пересматривают свою работу, стараясь в первую очередь сфокусироваться на маржинальности. Такие примеры есть в молочной отрасли, где отдельные производители снизили производство традиционного молока — скоропортящегося, низкомаржинального, социально важного. Зато подскочил выпуск йогуртов и творожных сырков — дешевле в производстве, меньше сырья, больше сахара, и выше наценка.
— Отслеживается ли как-то подделка самих средств идентификации?
— Да, такие случаи выявляются. Сделать все мимо кассы можно лишь при небольших объемах продукции — как только предприниматель хочет нарастить объем прибыли, он увеличивает объем операций, и тогда неизбежно на каком-то этапе его продукция фиксируется при выбытии на кассе. Соответственно, мы видим, что это либо «кривой» код, либо повторный, ведь все продажи фиксируются. Подобные случаи мы наблюдали в обороте сигарет, но сейчас видим, что их количество снижается. Количество, к слову, незначительное — участники рынка понимают, что подделывать коды бессмысленно: их зафиксирует или касса, или тот, кому ты продукцию отгружаешь, или потребитель с приложением на мобильном телефоне. Поэтому количество таких нарушителей снижается: только за последнюю неделю система стала выявлять таких нарушений меньше на 14%.
— В каких еще категориях планируется проводить эксперименты по маркировке? К 2024 году планировалось охватить большую часть продукции системой маркировки. С учетом того, как сейчас продвигается эта работа, насколько это реально?
— Планы по расширению системы маркировки относятся к компетенции правительства, ЦРПТ является только оператором: мы решаем задачи, которые перед нами ставятся. Но мы знаем, что сейчас обсуждается эксперимент по маркировке микроэлектроники, также видим заинтересованность в маркировке икры. Задача, которая сейчас стоит перед нами,— завершить эксперименты, которые уже идут, например по прослеживаемости пива, БАД и медизделий, чтобы перейти к этапу обязательной маркировки такой продукции.
— Бизнес, ожидая очередного расширения системы маркировки, нередко высказывал опасения, что продукция, особенно недорогая, неизбежно будет расти в цене. С другой стороны, рост маркируемого сектора неизбежно должен уменьшать наценку на единицу продукции. Как балансируются эти процессы?
— Опасения роста цен — это одна из стандартных фобий, порой звучат прогнозы о подорожании на десятки процентов. Однако на практике мы не видели ни одного случая подтверждения таких прогнозов. Например, для молочной отрасли был прогнозный расчет НИФИ Минфина, который предполагал рост цены меньше 1% — такой результаты в итоге и получился по факту, у некоторых производителей он составляет даже десятую долю процента. На фоне того, как может дорожать себестоимость остальных компонентов — сырья или упаковки, доля маркировки в затратах расти точно не будет, а даже будет снижаться, поскольку стоимость платы за маркировку зафиксирована без индексации на 15 лет. Речь идет о 50 коп. за средство идентификации, и еще около 10–20 коп. приходится на затраты на физическое нанесение, включая расходники и амортизацию оборудования.
Кроме того, в молочной отрасли был выявлен достаточно интересный эффект: при внедрении маркировки на целом ряде производств выросла производительность линий, что было связано с донастройками процессов с приходом на предприятие интеграторов. Отрицательного эффекта ни по внутренним, ни по открытым данным мы не видим.