"Грязные прелести" (Dirty Pretty Things, 2003, West Video)
Стивен Фрирз вроде бы возвращается в этом фильме к прославившему его первому периоду творчества. В 1980-х годах, до успешной голливудской карьеры, он был одним из лидеров британского социального кино, особенно озабоченным судьбами иммигрантов. "Грязные прелести" тоже как бы об иммигрантах. О враче-нигерийце, днем работающем таксистом, а ночью — портье. О турчанке, незаконно подрабатывающей в подпольных швейных мастерских и изнасилованной хозяином. О китайце-патологоанатоме, ставшем чернорабочим в морге. И о других, более преуспевших, например о похотливом латиносе, наладившем в отеле целую фабрику по изъятию у бедолаг-иммигрантов ненужных им внутренних органов. Но фильм, несмотря на весь этот джентльменский набор, вовсе не чернуха. Если только под чернухой не подразумевать фирменный британский черный юмор. Фрирз ненавязчиво, чуть-чуть сдвигает реальную картину мира в сторону вопиющего абсурда. Застрявшее в туалете человеческое сердце, которое извлекает и невозмутимо относит хозяину гостиницы нигериец, лишь первая ступень на пути в лондонское зазеркалье. И завершается фильм в полном соответствие с логикой зазеркалья: очень своеобразной победой добра над злом, элегантной местью интернационала униженных и оскорбленных ампутаторам, не менее изуверской, чем практиковавшиеся ими операции. После фильма невольно вспоминается, что герой непрерывно жевал некую хитрую африканскую травку, позволявшую ему круглосуточно бодрствовать. И закрадывается в голову подозрение, что весь этот лондонский гран-гиньоль лишь привиделся ему в наркотическом дурмане.
"Гололед" (2002, CP Digital)
Режиссерский дебют известного кинокритика Михаила Брашинского удался: ему удалось создать нечто, не похожее на отечественную продукцию ни в ее авторском, ни в жанровом варианте. Вдохновляясь болезненными психодрамами Романа Поланского, хичкоковским идеалом "блондинки, которую приятно мучить", и нервными ритмами Москвы, изживающей память об одной катастрофе в преддверии другой, он создал вычурную, двухтактовую сценарную конструкцию, которую каждый вправе трактовать в силу собственной испорченности. А цифровое видео используется в "Гололеде", очевидно, впервые как осмысленное средство выражения, а не просто как модная техническая примочка. Две истории, два безумия пересекаются в "Гололеде" лишь на мгновение, как на мгновение пересекаются в ночном приемном покое глазной лечебницы пути двух героев. Она — адвокат, то ли запутавшаяся в собственных играх, то ли действительно преследуемая врагом без лица, периодически наносящим жалящие, подлые удары по всем ее органам чувств, то ли просто-напросто сошедшая с ума, как сошел с ума город, сливающийся в потоки огней за окном ее автомобиля. Он — переводчик, гей, который никак не может избавиться от воспоминания об этой девушке. То ли любовь с первого взгляда, что особенно пикантно, поскольку глаза у них обоих травмированы. То ли безумие, оказавшееся заразным и перекинувшееся с нее на него. Она движется по восходящей, мчится вперед все быстрее и погибает. Он — по нисходящей, тормозит свою жизнь, демонтирует, разбивает ее и тоже погибает, если не физически, то в своем прежнем качестве — наверняка. Впрочем, в "Гололеде" есть один как бы случайный и невинный, а на самом деле многозначительный кадр, который ставит под сомнение все вышесказанное. На экране всего-то часы на больничной стене, но как много эти часы говорят внимательному зрителю.
