Феномен «интернет-зависимости» с точки зрения поведенческой экономики может быть экспериментально подтвержден по крайней мере для социальных сетей, но его масштабы, видимо, преувеличены. Он отвечает примерно за 30% медиапотребления, и снижение самоконтроля предотвращается достаточно легко, выяснила группа исследователей в США в эксперименте 2020 года, где части пользователей предлагалось вознаграждение за сэкономленное на просмотре соцсетей время. Добровольный обмен сетевых коммуникаций на деньги работал, но в ограниченном масштабе — с точки зрения пользователей, соцсети сами по себе достаточно важная ценность.
Фото: Сафрон Голиков, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Сафрон Голиков, Коммерсантъ / купить фото
Работа «Цифровая зависимость», опубликованная американской ассоциацией NBER, выполнена исследователями из трех почти не связанных сфер: Ханком Олкотом из Microsoft Research, Мэтью Хэнцковым, экономистом из Стэнфорда, и Леной Сонг из Университета Нью-Йорка. Ими предпринята убедительная попытка методами экспериментальной поведенческой экономики проверить, совпадают ли результаты поведения группы из 2 тыс. пользователей соцсетей (Facebook, Instagram, Twitter, Snapchat, веб-браузеры, YouTube) при предложении им вознаграждений за отказ или ограничения во времени медиапотребления с теоретической моделью «зависимостей» в экономике — такие модели экономического поведения «зависимых» в классическом смысле (потребители сигарет, спиртного, наркотиков, азартных игр) существуют достаточно давно.
В данном случае использована модель Грубера и Кожеги 2001 года, она описывает экономическое поведение «зависимых» в терминах «формирования поведения» и «проблем самоконтроля».
Сама зависимость определяется как по отказам от вознаграждения в эксперименте (в части эксперимента речь шла о денежных бонусах за сокращение медиапотребления в соцсетях), так и по сообщениям о депривационных эффектах в случае отказа.
Пользователям (с помощью программы, регистрирующей рутинное медиапотребление с возможностью его платного и добровольного ограничения) предложено было продемонстрировать, рациональна или иррациональна в деньгах их привязанность к соцсетям: в существовании «интернет-зависимости», есть она или нет, и ее сродстве с другими «зависимостями» в мире уверено большинство. Психологический или нейрохимический механизм ее формирования не обсуждается: если она есть, она выдаст себя сходством поведения с «зависимостями», биологические причины которых известны.
Основной вывод работы — «интернет-зависимость» от соцсетей (последние оценки — работа Саймона Кемпа 2020 года, который оценивает медиапотребление в социальных медиа в 2,5 часа в сутки для 3,8 млрд пользователей, сравнимо с потреблением телеконтента) действительно существует, но ее масштабы, видимо, переоценены.
В среднем обеспеченное «зависимостью» потребление медиаконтента в соцсетях составляет 31%, то есть для 69% случаев эксперименты с самоограничением, в том числе платным, показывают полную рациональность поведения аудитории. Сама аудитория эксперимента невелика, а ее структура позволяет предположить, что для всей аудитории США «зависимость» сильнее, хотя эксперимент проводился частично в условиях локдауна из-за COVID-19, что могло повлиять на результаты. Тем не менее сила «интернет-зависимости» несравнима с «физиологическими зависимостями», например от алкоголя или сигарет: участники эксперимента показательно легче отказывались, в том числе бесплатно, от избыточного медиаконтента с минимумом сигналов о депривациях, и эти отказы были устойчивы. Несмотря на то что классические картины сочетания «формирования поведения» и «проблем с самоконтролем» в соцсетях подтверждены, это в высшей степени управляемая «зависимость» в сравнении с любой другой. Из этого, отметим, должно следовать, что полноценная ее эксплуатация в коммерческих целях затруднена, а у роста медиапотребления по модели «зависимости» должен существовать (при нынешних медиатехнологиях) предел, уравновешивающий объективную ценность соцсетей для пользователей с альтернативами, приносящими доход,— например, стандартной работой вне сети.