Штамм недоверия

Новости о введении обязательной вакцинации для части работников отдельных отраслей в Москве и Московской области ожидаемо вызвали одновременно две бури — восторгов и негодования (см. “Ъ” от 17 июня). Сторонники «обязаловки» заявили, что без нее Россию ждет не только третья, но и четвертая, и пятая, и все новые волны коронавируса. Противники — потребовали соблюдать гражданские свободы и представить новые доказательства безопасности предлагаемой государством вакцины.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Эти противники вакцинации, конечно, уже стали притчей во языцех. Буквально у каждого теперь есть знакомые-антипрививочники. У меня — пожилая пара, у нее ожирение, у него проблемы с сердцем. Набор возражений против вакцинации — стандартный: «от прививки больше последствий, чем от самой болезни». Кстати, встретила их вчера, спросила, не поменяли ли они свое мнение и не собираются ли наконец прививаться. «Так мы переболели!» — сообщили они мне, светясь от радости: избежали страшной судьбы привиться, а что заболели, так это ерунда.

Впрочем, спор сторонников и противников вакцинации идет уже несколько месяцев и его нынешний виток вряд ли породит новые или интересные аргументы.

Однако сам факт существования этого спора в нашей стране и возможности до последнего момента не прививаться в ходе смертельно опасной пандемии весьма примечателен.

Много лет, особенно в западных СМИ, Россию описывают как страну с всесильной и тотальной пропагандистской машиной, убедившей граждан буквально во всем, что было нужно властям. В том, что им нужен Крым, что Америка им враг и что у России великое будущее, которому можно только завидовать.

Но, как оказалось в ходе пандемии, у этой всесильной пропаганды не хватает сил убедить россиян в гораздо более простых, а главное, правдивых вещах. В том, что нужно мыть руки, в том, что нужно носить маски, и, наконец, в том, что для окончания пандемии необходимо прививаться. Нет, не получается, и все тут. Несмотря на ролики по телевизору, билборды с привившимися звездами и уже даже розыгрыш автомобиля, Россия остается страной с чуть ли не минимальным числом привившихся среди развитых государств.

Коммуникационный провал в части продвижения идеи вакцинации тем удивительнее, что в отличие от российских политических проектов, достижения в здравоохранении вполне реальны.

Если во внешней политике все эти годы очевидно работал принцип «чем хуже, тем лучше», и по мере все новых осложнений во взаимоотношениях с другими странами идея «России в кольце врагов» продавалась все лучше, то в медицине все получилось ровно наоборот. Несмотря на повышение эффективности российского здравоохранения — а об этом, в частности, говорит тот факт, что за последние 20 лет практически ежегодно росла продолжительность жизни,— доверие к нему постепенно падало.

Основную роль в этом, очевидно, сыграл миф о разрушительной оптимизации — хотя на деле речь шла о закрытии отдельных медицинских учреждений, зачастую находившихся в аварийном состоянии. Однако внятно донести это до населения социальный блок правительства, видимо, не сумел, что и привело к появлению расхожего мнения, что больница с томографами должна быть в любой деревне, даже если от самой деревни осталось три человека, а закрывать даже самое распоследнее медучреждение — страшное преступление против своего народа.

В результате выходит парадокс: то, что российское правительство делает хорошо — заботится о населении, оно не может этому самому населению «продать».

И последствия этого куда долгосрочнее нынешних сложностей с вакцинацией от коронавируса. Потому что в перспективе лечение болезней граждан при их непосредственном участии будет становиться главной задачей любого государства, особенно если эта пандемия не последняя, и Россия не будет исключением.