На канале Channel 4 (в России — на «Амедиатеке») вышел мини-сериал Расселла Т. Дэвиса «Это грех» об эпидемии СПИДа в гей-сообществе Британии 1980-х, и это душераздирающее зрелище
Фото: Red Production Company
Фото: Red Production Company
Расселл Т. Дэвис — человек, перезагрузивший «Доктора Кто» в 2005-м и создавший «Торчвуд»,— в последнее время переживает творческий ренессанс. В 2017-м он сделал «Очень английский скандал», а в 2019-м — антиутопию «Годы», и оба сериала были приняты восторженно. Но давешние восторги не идут ни в какое сравнение с нынешними — над сериалом «Это грех» критики единодушно облились слезами, и его рейтинг на агрегаторе Rotten Tomatoes сейчас составляет 100% одобрения. Между тем сценарий Дэвиса не хотели брать в производство ни на общественном телевидении BBC, ни конкуренты на коммерческом ITV. Подхватил шоу канал Channel 4, который и создавался в свое время с намерением предоставлять публике «инновационный альтернативный материал, который бросает вызов существующему положению вещей». Дело в том, что Дэвис вывернул тут все драматургические стандарты наизнанку. Он сделал не драму, в которой герои умирают, а историю, в которой главным героем является смерть. Звучит зловеще, но в действительности это значит, что нам давно так проникновенно не рассказывали о радости жизни.
Итак, на дворе 1981 год, и в Лондоне встречаются пятеро главных героев, вырвавшихся из родительского гнезда пробовать на зуб самостоятельную жизнь — и эта жизнь полна удивительных открытий. Ричи (Олли Александр) оставляет скучное житье на острове Уайт, чтобы нырнуть с головой в бесконечные тусовки и танцы в гей-барах. Немудрено, что скоро он объявит слегка ошалевшим от таких перспектив родителям, что бросает учиться на юриста и будет актером. Одним из первых его столичных любовников станет знойный красавец Эш Мукхерджи (Натаниэль Кёртис), а закадычным приятелем — дерзкий Роско Бабатунде (Омари Дуглас), сваливший от консервативных предков, которые хотели отправить его на перевоспитание в родную Нигерию. Эти трое в компании веселой девчонки Джилл (Лидия Уэст) снимут общую квартиру, назовут ее «Розовым дворцом» и будут праздновать в ней жизнь целое десятилетие, пока удача не начнет поворачиваться к ним боком.
Фото: Red Production Company
Фото: Red Production Company
Фото: Red Production Company
Фото: Red Production Company
Фото: Red Production Company
Фото: Red Production Company
Самый скромный обитатель Дворца, тихоня Колин из Уэльса (Каллум Скотт Хауэлс), едва поступив на работу в магазин мужской одежды на Сэвил-Роу, становится объектом домогательств управляющего, который скрывает от жены свою тягу к мальчикам. Колина выручает из патовой ситуации старший коллега Генри Колтрейн (Нил Патрик Харрис). Именно Колтрейн станет первой на памяти Колина жертвой загадочной заразы, о которой шепчутся в гей-сообществе: это, мол, такой новый тип гриппа, от которого умирают только геи. Он свирепствует в Америке, и главное просто не спать ни с кем, кто оттуда приехал! Никто толком не знает, как передается болезнь, насколько она заразна и есть ли панацея.
Когда заразится первый человек из ближнего круга обитателей Дворца, шотландец Грегори по прозвищу Глория, добрая душа Джилл втайне от остальных будет носить ему еду. Сестра Грегори, увидев ее в резиновых перчатках, устроит форменную истерику: неужели эта дрянь такая заразная и в доме больного ничего нельзя трогать голыми руками? История с перчатками страшно напоминает нынешнюю растерянность в начале эпидемии — отсутствие точных знаний о природе болезни и боязнь того, что вирус буквально витает в воздухе, пронизывая всю ткань бытия. Паника, страшные слухи и домыслы, дикие предрассудки (не раз и не два заболевших будут держать под замком, как чумных) — так вот каково было пришествие СПИДа в 1980-х. Теперь это уже история, но в изложении Дэвиса, очевидца тех событий, она поражает: сообщество буквально вымирает, медицина не поспевает за распространением эпидемии, а консервативное общество, подобно матери Ричи миссис Тозер (Кили Хоуз), не готово отказаться от замшелой установки, что все это не что иное, как расплата за грех. А грехом в этой парадигме назначена сама жизнь, и еще любовь. Потому что вот так просто принять неизбежность и, главное, совершенную бессмысленность смерти не получается — методом защиты от этого становятся отрицание, гнев, истерика.
Пусть эта история и трагична, но из песни слова не выкинешь, и в ней находится место и печали, и черному юмору. Ошалевший от страха Ричи перепробует в качестве панацеи все возможные витамины и поверит, что можно уберечься от заокеанской напасти, если пить мочу или, на худой конец, растворитель. Но страх не убережет его от того, чтобы множить беспорядочные связи — будто напоследок, убегая от неизбежности, он стремится познать плотские радости во всей полноте. Ричи тяготит внушенный с младых ногтей стыд — стыд оказаться инаким, стыд разочаровать родителей, стыд за то, что когда-то ему было хорошо. Умирая без друзей на острове Уайт под присмотром сжавшей губы в нитку суровой матери, он скажет ей: «В Лондоне, когда парни умирают, говорят, что у них был рак. Никто не говорит правду. Они лгут, а я так не хочу. Знаешь, почему? Мне было так весело. Ты меня понимаешь?» — «Нет».
В конечном счете это история не о том, как герои умирают от СПИДа, хотя Дэвис и пропел гимн поколению, выкошенному первой волной, как пулеметной очередью. И не о том, что лучше уж от водки и от простуд. А о том, что страх смерти у нас один на всех — пляшущих в неоновых огнях, как Ричи, или спрятавшихся в келье, как Колин,— но эта бессмысленная штука, смерть, стоит того, чтобы жить.
Смотреть: «Амедиатека»