«Мы хотим, чтобы американская оккупация прекратилась»

Что обсудят Россия, Турция и Иран на саммите в Сочи 14 февраля и ожидать ли военной операции в Идлибе — об этом в интервью корреспонденту “Ъ” Марианне Беленькой, а также информационным агентствам «РИА Новости» и ТАСС рассказал замминистра иностранных дел Сергей Вершинин.

— Каковы перспективы созыва сирийского конституционного комитета в свете того, что западные страны блокируют в ООН утверждение списка его членов, который согласовала «астанинская тройка»? Есть ли шанс решить проблему? И будет ли работа с новым спецпосланником генсека ООН по Сирии Гейром Педерсеном более эффективной?

— Конституционным комитетом мы занимаемся давно, плотно и энергично. И делаем это в координации с другими странами-гарантами астанинского формата в лице Ирана и Турции. Сама идея конституционного комитета была заложена, обсуждена и одобрена Конгрессом сирийского национального диалога, который прошел в Сочи ровно год назад. Конституционный комитет, в нашем понимании, может быть важным, начальным элементом того политического урегулирования, о котором мы все говорим.

Смысл состоит в том, чтобы в комитете были представлены все сирийцы, включая оппозицию и гражданское общество, и они сами решали все вопросы.

А именно то, какой быть Сирии, то есть занимались вопросами конституционной реформы. То, как это будет решаться, мы оставляем на усмотрение сирийцам. Во-первых, это наша принципиальная позиция — за других мы не решаем. Во-вторых, мы отталкиваемся от резолюции СБ ООН 2254, где говорится, что политический процесс и диалог в Сирии должен вестись и осуществляться самими сирийцами.

Прошел год с тех пор, как была принята принципиальная установка о формировании и затем запуске конституционного комитета. Год был ненапрасным. Он прошел в очень серьезных усилиях создать такой орган, который был бы одобрен всеми сирийцами: и правительством, и оппозицией и начал устойчиво работать. Мы очень много сделали с предыдущим спецпосланником генсека ООН Стаффаном де Мистурой. Все, что мы делали как страны-гаранты, мы делали в координации с ООН. Мы закончили свою работу к концу прошлого года и представили в ООН в Женеве список членов конституционного комитета, который состоит из трех частей — представители оппозиции, представители правительства и представители гражданского общества. Этот список обсуждался нами в Женеве и вызвал ряд дополнительных соображений у ООН, в том числе пожелание о замене ряда имен из состава гражданского общества. В итоге мы сейчас продолжаем эту работу. То, что нами было сделано раньше,— основа для любого дальнейшего движения вперед. Никакого возврата к «точке ноль» быть не может. Но мы готовы вместе с ООН сделать так, чтобы этот список получил всеобщее одобрение, дополнительно к тому согласию со стороны правительства Сирии и оппозиции, которое есть на сегодняшний момент.

Весь прошлый год, особенно в последние месяцы, проводились интенсивные контакты. Они осуществлялись нами по всем столицам стран-гарантов и сегодня продолжаются теперь уже с господином Педерсеном. Он был в Москве, до этого он был в Дамаске, Эр-Рияде, посетил также Каир, посетил также Тегеран, Анкару. Мы, кстати, это его такое начало одобряем и приветствуем, потому что, конечно, он должен не просто понимать, в чем суть вопроса, но должен непосредственно получить полную информацию от тех, кто играет роль в сирийском урегулировании. А это в первую очередь сами сирийцы и те страны, которые, как и мы, работают по сирийскому досье.

— Какие могут быть сроки запуска работы комитета? Насколько известно, нужно согласовать всего 5–6 имен из 150. Может быть, можно начать работу в том составе, который есть?

— Я могу сказать, что мы очень гибкие в этом смысле и готовы рассмотреть все варианты. Главное, чтобы было качество. Что касается сроков, то на момент, когда мы, как три страны-гаранта, составили список и передали его в ООН, мы уже были готовы к немедленному запуску работы конституционного комитета. Сейчас с учетом соображений, которые поступили от ООН, это еще предстоит обговорить. Мы готовы сделать все максимально быстро. Главное, повторю, чтобы конституционный комитет был принят всеми сторонами. И это очень важный критерий, который только астанинский формат может соблюсти.

Одобрение сторон значит, что они останутся в политическом процессе.

Сколько у нас было в прошлом моментов, когда созывался раунд консультаций в Женеве, после этого или одна сторона, или другая по каким-то причинам уходила. Мы такого допустить не можем.

Нам нужен, я бы сказал, качественный продукт. И согласие сторон с составом конституционного комитета очень важно.

Вопросы, связанные с запуском конституционного комитета при этом, гораздо шире просто вопроса его состава. Необходимо решить, кто его возглавит, как он будет работать, как будут приниматься решения, как они будут реализовываться. Мы понимаем свою ответственность, при этом мы не претендуем на то, чтобы решать что-то за сирийцев. Но мы можем выработать своего рода рекомендации, которые могут быть одобрены и восприняты самими сирийцами. Это задача, которую предстоит выполнить до начала работы конституционного комитета. А возвращаясь к вопросу о начале работы, я могу повторить принципиальную позицию России: мы готовы к тому, чтобы начинать ее хоть завтра, при условии, если все стороны с этим согласны и у нас есть понимание и поддержка со стороны ООН.

— Новые имена на место отвергнутых уже предложены?

— Все это сейчас является предметом консультаций, которые проводятся, по сути, на ежедневной основе.

— Страны-гаранты готовы поменять людей в списке?

— Россия и страны-гаранты готовы рассмотреть те соображения, которые есть у ООН с тем, чтобы сохранить главное — основу того, что мы сделали, сохранить этот список в своей основе и, если надо, поменять несколько имен, не поступаясь качеством. А качество определяется тем, чтобы конституционный комитет был приемлем сторонам.

— А правила и процедуры его работы пока не согласованы?

— Пока нет. Но опять же, здесь мы все вместе как страны-гаранты пытаемся не сделать работу за сирийцев. В конце концов люди, которые войдут в конституционный комитет, сами для себя определят эти правила. Мы можем только что-то рекомендовать. Рекомендации тоже важная вещь. На протяжении всего времени после Конгресса в Сочи и ООН, и правительство Сирии высказывали свои соображения по правилам и процедурам. Надо все свести воедино. Мы готовы сделать это максимально быстро. Хотя это тоже очень непростой процесс, но он должен быть завершен до запуска конституционного комитета.

— Какие силы должны будут контролировать буферную зону на сирийско-турецкой границе, на создании которой настаивает Турция?

— Начну с того, что за время существования астанинского формата мы провели 11 встреч высокого уровня в Астане и Сочи. Будет еще новая встреча. Мы также провели три саммита, и 14 февраля будет четвертый в Сочи. На всех этих встречах и саммитах были приняты итоговые документы. Все они начинаются с главного — с общей приверженности суверенитету, территориальной целостности и независимости Сирии.

Поэтому, как ни назови зону, ее работа должна основываться на том, что все привержены территориальной целостности и единству Сирии. Любая зона, о которой сейчас идет речь, не должна быть постоянным решением. Это должно быть приемлемо с точки зрения соблюдения принципов территориальной целостности и суверенитета. Для нас очень важно, что и Турция, и Иран, и Россия эти принципы подтвердили. Как и остальные члены международного сообщества. Ведь любое решение по Сирии на уровне СБ ООН тоже содержит эти важные принципы. Поэтому надо говорить не просто о зоне, а об учете озабоченностей всех сторон в сфере безопасности и ее обеспечения. Это другой вопрос. И как он будет решен — через создание зоны, через взаимодействие — это еще предстоит определить.

— То есть это не будут только турецкие силы, как на этом настаивает Анкара?

— Это еще не решено. Это сейчас обсуждается всеми странами, для которых важно обеспечить восстановление территориальной целостности Сирии. Мы поддерживаем контакты со всеми участниками. Естественно, турки, иранцы тоже поддерживают такие контакты.

Для нас, повторно, главный принцип, с которого начинается любой разговор,— это приверженность территориальной целостности.

Мы никогда не согласимся с тем, что часть суверенной сирийской территории может остаться не подконтрольной сирийскому законному правительству.

— Правда ли, что на днях в Москве были переговоры турецких силовиков с представителями правительства Сирии по зоне безопасности?

— Я могу сказать, что между нами и турецкой стороной идут интенсивные контакты по всем вопросам.

— С учетом влияния США на северо-востоке Сирии идет ли речь о трехсторонней договоренности между РФ, США и Турцией по буферной зоне? Должна ли она быть трехсторонней?

— Я думаю, что это абсолютно необязательно. Объявленное намерение господина Трампа о выводе американских войск из Сирии во многом изменило обстановку и атмосферу. Изменило то, как люди смотрят на будущее. С другой стороны, пока это намерение не подкреплено конкретными шагами. Мы не видим больших изменений на земле, но в любом случае мы всегда говорим о том, что мы против незаконного присутствия иностранных военных на территории суверенной страны, в данном случае Сирии. Поэтому уход американцев, естественно, без того, чтобы последовал какой-то хаос или дестабилизация, мы оценили как позитивный шаг.

— Глава МИД Турции Мевлют Чавушоглу заявил на этой неделе, что место американских военных не должны занять ни террористы, ни сторонники режима Башара Асада. Россия же настаивает, что все должно быть передано правительству Сирии. Как российская позиция согласовывается с турецкой?

— Наша позиция с турецкими партнерами обсуждается очень интенсивно по всем каналам, военным, политическим. Наша позиция была и есть в том, что прежде чем говорить о безопасности других, мы должны говорить о восстановлении территориальной целостности Сирии.

— Но Турция стоит на своем...

— Этот вопрос обсуждается. Но с принципиальной точки зрения мы приняли к сведению заявления турецкой стороны о том, что единственная цель их возможных шагов или уже совершенных шагов по Сирии состоит в борьбе с терроризмом. Мы понимаем озабоченности всех, в том числе Турции, вылазками террористов. Это общее зло и общий противник. Но при этом мы всегда подчеркиваем, что Турция вместе с нами обязалась соблюдать территориальную целостность Сирии и суверенитет всей Сирии, без каких-либо изъятий.

— Между Анкарой и Вашингтоном идет активная координация по поводу ухода американцев из Сирии, но координирует ли Анкара этот вопрос с Россией?

— У нас очень глубокие, продвинутые консультации с турецкими партнерами по всем вопросам, которые затрагивают Сирию. Мы не собираемся ни с кем конкурировать — больше или меньше у нас консультаций. Но мы удовлетворены характером нашего взаимодействия с Турцией.

— Ведет ли Москва диалог напрямую с Вашингтоном по поводу тех районов, которые они должны освобождать к востоку от Евфрата?

— У нас в целом есть контакты, на мой взгляд, эффективные, в том числе с США, о том, что касается вопросов сирийского урегулирования. Мы знаем и видели, как и все, заявление президента США по поводу ухода из Сирии. Мы внимательно смотрим, как оно интерпретируется, как оно будет реализовываться. Естественно, мы готовы обсуждать все эти вопросы в рамках наших контактов с американцами.

— Недавно турецкие СМИ сообщили, что американцы не уходят, а, наоборот, перебрасывают грузовики и вооружение в те районы, которые контролируются курдами. У России есть подтверждение этой информации?

— Я видел информацию, что по крайней мере ранее американское вооружение поступало Силам демократической Сирии.

— Насколько успешно российское посредничество между Дамаском и курдами в свете событий на восточном берегу Евфрата и в Манбидже, поскольку после ухода оттуда США курды могут оказаться под турецкой оккупацией?

— Мы не скрываем того, что выступаем за диалог между правительством Сирии и курдами, коих видим неотъемлемой частью сирийского народа. Диалог трудный, идет с учетом тех наслоений и проблем, существовавших в течение многих лет. Но только он может дать результат. Последние события, в том числе и в Манбидже, показывают, что это может давать хорошую отдачу.

— То есть Манбидж может быть передан Дамаску до начала там турецкой операции?

— Заявлений звучало много, много велось разговоров по Манбиджу. Это сирийская территория. Выставление постов правительственной армии и патрулирование российской военной полицией в районе близ Манбиджа абсолютно законно. Это фактор стабильности.

— Турция заявляла, что останется в Сирии до тех пор, пока не будет найдено политическое решение. Анкара хотела получить гарантии безопасности для близких к ней оппозиционных сил на севере Сирии. Может ли Россия дать такую гарантию?

— Я не думаю, что кто-то извне должен что-то гарантировать сирийским силам. Важнее диалог между самими сирийцами.

Мы исходим из того, что Турция уважает и соблюдает территориальную целостность Сирии и не претендует на какие-либо территории, ее единственная задача, которую мы с пониманием воспринимаем, это обеспечение своих национальных интересов и безопасности, борьба с террористами.

— Соглашение по Идлибу, подписанное Россией и Турцией в Сочи 17 сентября прошлого года, так и не реализовано. Идет ли сейчас речь о проведении ограниченной военной операции в этом районе? Какова судьба Идлиба?

— В первую очередь при решающей поддержке России и российских ВКС удалось нанести сокрушительное поражение терроризму в Сирии. Хотя там еще остаются очаги террористов. Один из них и самый крупный — это Идлиб. Там действительно много террористических элементов, счет идет на десятки тысяч. Меморандум о стабильности в идлибской зоне деэскалации, бесспорно, был важным достижением с точки зрения того, что мы ни в чем не отошли от нашей линии на безоговорочную и решительную борьбу с терроризмом. Одновременно мы учли, что мирное население ни в коем случае не должно страдать.

Идлиб — это последняя работающая из четырех созданных в 2017 году зон деэскалации. И с самого начала во всех своих договоренностям по зонам деэскалации мы писали главное — это временная мера.

Это означает, что никто не собирается признавать эту зону таковой навсегда. Это значит, что мы ее считаем и будем считать неотъемлемой частью сирийского государства и сирийской территории. Это значит, что мы не можем позволить оставить на сирийской территории никаких нетронутых заповедников терроризма. Это значит, что мы открыто, в том числе президент России, говорили о том, что с терроризмом рано или поздно надо заканчивать.

Меморандум, заключенный 17 сентября, привел по крайней мере на первом этапе к уменьшению насилия и вылазок со стороны террористов. Он также предусматривал создание демилитаризованной зоны внутри зоны деэскалации, где не было бы террористов и тяжелого вооружения. Эту ответственность взяла на себя Турция. Мы прекрасно понимаем, что это тяжелая задача. И говорили об этом нашим турецким партнерам. И сегодня мы говорим им, что до конца меморандум не выполнен, демилитаризованная зона до сих пор еще не оформлена и не функционирует, как следует. Мы призываем Турцию максимально ускорить выполнение меморандума. Но в любом случае создание зоны деэскалации, а внутри нее демилитаризованной зоны не является бессрочным разрешением на то, чтобы на части сирийской территории находились террористы.

Речь идет об угрозе для мирных сирийцев и территориальной целостности Сирии, а также об угрозе для наших военнослужащих, которые находятся там на законных основаниях. Недалеко наша база Хмеймим. Когда речь заходит о жизни наших людей, это очень серьезно. Но это не только проблемы сирийцев и России. Эту проблему прекрасно понимают и наши партнеры в Европе, других странах мира. В Идлибе тысячи и тысячи иностранных боевиков. Это значит, перед всеми стоит вопрос, что с ними делать.

— Какие варианты и кем рассматриваются в отношении иностранных боевиков в Идлибе?

— Мы вступаем с вами тут в новое пространство. Раньше такого в мировой практике не было. Варианты обсуждаются всеми, потому что круг затронутых стран очень большой. Если мы посмотрим на национальный состав боевиков, то увидим, что это люди из десятков стран, откуда-то больше, откуда-то меньше. Значит, все эти страны заинтересованы в том, чтобы выработать общий подход по этому вопросу. И, похоже, есть растущее понимание, что если речь идет о терроризме, с которым идет беспощадная борьба, то люди, которые в это вовлечены, должны предстать перед судом.

— То есть их или убьют, или осудят?

— Те, кто вступил на путь терроризма, поставили себя вне закона.

— Существует ли какая-то «красная линия», когда терпение России закончится и придет время для полномасштабной военной операции?

— Мы, Сирия, другие страны всегда говорили, что не будем мириться с закреплением где-то очага терроризма. Тем более что сегодня есть плохая тенденция — «Джебхат ан-Нусра» и созданная на ее базе «Хайат Тахрир аш-Шам» (запрещены в РФ) расширяют свой контроль над Идлибом. Расширение контроля идет за счет той оппозиции, с которой в том числе предполагается вести политический процесс, то есть с умеренной оппозицией. Этот контроль распространился почти на всю территорию Идлиба. Это изменение к худшему. Упомянутые группировки и Россия, и ООН считают террористическими. Переговоров, контактов с ними быть не может.

— Это все легитимные цели?

— В принципе да. Но одновременно в Идлибе находится мирное население.

— Для вывода гражданского населения планируется какой-то коридор?

— Мы не считаем необходимым и возможным для себя и всего мирового сообщества навсегда консервировать нахождение террористов в этой провинции.

— А чья это будет операция? Российско-турецкая, российско-сирийская или даже трехсторонняя?

— Операция будет проводиться наиболее эффективным образом.

— Президенты России, Ирана и Турции 14 февраля в Сочи будут обсуждать этот вопрос?

— Конечно. Вопросы ситуации на «земле» всегда входят в повестку дня любой встречи в астанинском формате. В частности, по ситуации в Идлибе со всеми вытекающими из этого подробностями.

— А какие еще темы будут обсуждаться на встрече лидеров стран «астанинской тройки»?

— Я думаю, что не надо предугадывать, что будут обсуждать на высшем уровне. Повестку дня определят сами президенты. Но, как я уже сказал, естественно, она будет включать анализ того, что происходит на земле, того, что еще можно предпринять в рамках координации трех стран-гарантов «Астаны», чтобы обеспечить большую стабилизацию на земле, закрепить успехи борьбы с терроризмом и не допустить террористических вылазок в любой части Сирии. И, конечно, там будет обсуждаться политический процесс и задачи уже постконфликтного развития страны. Мы всегда об этом говорим, как и о необходимости оказания гуманитарного содействии Сирии, которое не было бы обусловлено политическими требованиями. Мы говорим о такой важной проблеме, как возвращение сирийских беженцев к родным очагам. Этот процесс идет, несмотря на то что это не всем нравится.

— Вопрос о буферной зоне тоже будет обсуждаться лидерами?

— Я думаю, что будет обсуждаться главный вопрос, как сделать так, чтобы в случае американского ухода не было дестабилизации и хаоса, чтобы был обеспечен плавный контроль над ситуацией. И вопрос я бы поставил в другой плоскости — как учесть безопасность всех стран и всех сторон.

— А что насчет новой встречи в Астане, когда она будет?

— Астана будет, но не сразу, коль скоро сначала есть решение о проведении сочинского саммита. Полагаю, что для реализации уже принятых в Сочи договоренностей и решений мы будем собираться на встрече высокого уровня в Астане где-то через месяц с небольшим.

— То есть в марте?

— Начиная с марта.

— Президент США Дональд Трамп заявил, что на следующей неделе объявит о стопроцентном освобождении сирийской территории от «Исламского государства» (ИГ, запрещено в РФ). Но там же еще остаются очаги в сирийской пустыне и в районе американской базы Эт-Танф, рядом с которой расположен лагерь беженцев Рукбан?

— Мы все знаем, что такие очаги присутствия ИГ остаются в первую очередь к востоку от реки Евфрат, в районе Абу-Кемаля, Хаджина. Присутствие небольшое, и мы удивлены, почему американские партнеры вместе с многочисленной коалицией до сих пор не смогли с ним справиться.

Что касается победы над ИГ, то у нас нет никаких сомнений в этом, тем более после сокрушительного поражения, нанесенного ИГ в центре страны при нашем содействии.

Понятно, что в этих местах границы зачастую существуют только на картах, а сирийско-иракская граница, где также еще сохраняются остатки бандформирований, по существу не охраняется. Задача борьбы с террористами является общей, это основа, на которой мы готовы и дальше взаимодействовать со всеми: со странами региона и с США.

— Россия не раз заявляла о подготовке боевиков в Рукбане. Какие действия будут предприниматься относительно этого лагеря?

— Мы не приемлем и осуждаем нахождение американцев, как оккупирующей страны, на данной сирийской территории без согласия сирийского правительства. США находятся в зоне радиусом 55 км в районе Эт-Танфа, и в эту зону попадает лагерь перемещенных лиц Рукбан. 6 февраля в этот лагерь пошел второй гуманитарный конвой ООН. Мы приветствуем проведение данной акции. Сделано немало, ооновцы будут там находиться несколько дней. Одновременно мы не изменяем своей принципиальной позиции: американцы должны оттуда уйти. Не видим никаких причин для оправдания подобного присутствия. Доводим позицию до США. Исходим из того, что к этому надо прислушаться.

— В Рукбан долго не пропускали ооновские конвои, а теперь вдруг...

— Это не вдруг, а результат очень плотных и долгих наших контактов с представителями ООН в Женеве и других местах. Мы получили заверения со стороны США, ООН, что эта гуманитарная помощь попадет в нужные руки и не будет направлена по другому назначению, как это было с первым конвоем, и что, естественно, все сопровождающие помощь — ООН и представители сирийского Красного полумесяца будут в безопасности. Главное, что США должны были гарантировать безопасность ООН, а организация должна получить эти гарантии и сказать, что согласна с условиями безопасности и вообще с продвижением конвоя. Но мы хотим, чтобы американская оккупация прекратилась.

— Израиль продолжает обстрелы территории Сирии и, не скрываясь, берет теперь за это ответственность. В последний раз Москва практически не реагировала на эти действия. При этом вы недавно вместе со спецпредставителем президента РФ по сирийскому урегулированию Александром Лаврентьевым были в Израиле, скоро израильский премьер Биньямин Нетаньяху будет в России. Получается, Россия готова закрыть глаза на израильские атаки, лишь бы российские граждане не попадали под огонь? Инцидент с российским сбитым самолетом в прошлом?

— Абсолютно нет. Инцидент с самолетом не остался в прошлом. Мы не скрываем свою точку зрения, она не изменилась.

Наша позиция была четко доведена Минобороны и МИД по поводу этого драматического происшествия.

Что касается последних израильских атак, то мы заявили, что подобные произвольные удары по суверенной сирийской территории должны быть прекращены и исключены. Говоря в целом о налетах и нападениях, отмечу, что у нас с Израилем устойчиво работает линия деконфликтинга по военной линии. Линия работает не год, а больше, мы ее совершенствуем. Любые удары дополнительно дестабилизируют обстановку. Никто не должен делать в Сирии то, что выходит за рамки антитеррористических целей.

— Для Израиля «Хезболла» вполне себе террористическая цель...

— В данном случае мы с ними расходимся, потому что не считаем «Хезболлу» террористической организацией.

— Как турки решили с курдами, так и Израиль считает для себя легитимным наносить удары…

— Мы уважаем позиции всех стран, в том числе и применительно к таким достаточно чувствительным вопросам. Исходим из того, что есть список террористических организаций, утвержденный СБ ООН. Этим списком должны все руководствоваться, а остальное — уже национальные позиции. Одновременно мы говорим, что придерживаемся своих главных принципов, принципов ООН, в том числе о невмешательстве в дела суверенных государств.

— После того как во время израильской атаки в районе Латакии сирийские ПВО сбили российский самолет, Москва хотела внести изменения в механизм деконфликтинга, в том числе увеличить время уведомления об израильских атаках. Пошел ли Израиль на эти изменения?

— Это все обсуждается до сих пор по военной линии. Не хочу говорить про детали. Мы естественно хотим, чтобы механизм деконфликтинга стал эффективнее. Исключил инциденты, подобные тому, что случились с нашим самолетом.

— Россия обещала Израилю, что проиранские силы отойдут от израильской границы. Александр Лаврентьев говорил, что эти силы отошли на 85 км. Однако в Израиле утверждают, что это не так. В частности, последние атаки с территории Сирии по Израилю наносились из-под Дамаска, а это меньше, чем 85 км. То есть получается, что проиранские силы не ушли?

— Мы исходим из того, что сотрудничество суверенных стран в любых областях, в том числе в военно-технической, законно. Это суверенное право любых государств. Одновременно мы говорим, что это сотрудничество не должно преследовать иные цели, чем задачи, связанные с обороноспособностью и борьбой с терроризмом. Если так и происходит, то это — основа для восприятия такого сотрудничества. Что касается иранских, проиранских сил — эти все обсуждения мы ведем. И с Израилем в том числе. Мы исходим из того, что иранцы приглашены в Сирию законным правительством этой страны на законных основаниях в интересах борьбы с терроризмом. То, что не входит в понятие «борьбы с терроризмом», нам кажется нецелесообразным.

— А это Россия уговорила иранцев уйти из района аэропорта Дамаска? Израильская газета «Гаарец» написала в четверг, что Иран перебазирует свой центр вооружения оттуда на базу Т4, подальше от столицы?

— Я не видел эти сообщения, но в любом случае мы полагаемся на разум и сдержанность Израиля, его трезвую оценку ситуации. Удары по сирийской территории могут только дестабилизировать ситуацию.

— А продолжает ли все-таки Россия вести диалог с иранцами, чтобы они отвели свои силы?

— Иранские партнеры хорошо знают нашу принципиальную позицию, которую я только что изложил. Она касается содействия Сирии со стороны Ирана или любой другой страны в борьбе с терроризмом.

— Замминистра иностранных дел Сергей Рябков в интервью CNN в конце января заявил, что безопасность Израиля — один из главных приоритетов России. Действительно ли это так?

— Я бы сказал, что для нас важна безопасность любых суверенных государств в этом районе, включая Израиль и Сирию.

— Есть ли подвижки в вопросе возвращения Сирии в Лигу арабских государств (ЛАГ)?

— Мы считаем, что, бесспорно, любое движение по пути возвращения Сирии в ЛАГ было бы востребовано и хорошо бы сказалось на региональной ситуации. В конце концов Сирия — один из основателей ЛАГ, ее место в ЛАГ.

То, что произошло за последние месяцы — открытие посольств некоторых арабских стран в Дамаске, обмен контактами на разных уровнях, в том числе визит президента Судана в Сирию, показывает, что движение в эту сторону есть. Есть и серьезное осмысление того факта, что нормализация отношений, возвращения Сирии в ЛАГ будет большим плюсом и для региональной стабильности, и для самой Сирии. Вопрос кажется назревшим и естественным. Естественно, что мы никому не собираемся давать советы и рекомендации. Решение зависит от самих членов ЛАГ, с которыми мы поддерживаем хорошие отношения. Но думаем, что продвижение по этому пути было бы плюсом для всего региона.

— Доха собирается провести в нынешнем году региональную встречу высокого уровня для расследования преступлений, совершенных ИГ. Возможно ли участие России в этой встрече?

— Сначала надо понять, что это будет за встреча. Могу пока лишь напомнить нашу известную позицию — призыв нашего президента о создании широкой международной антитеррористической коалиции. К сожалению, пока не получилось. Но интерес есть у всех, чтобы эта коалиция носила максимально широкий характер и строилась на принципах устава ООН, то есть не была нацелена против кого-то.

— Если говорить о «коалициях против кого-то конкретно», то в Варшаве в середине февраля пройдет организованная США встреча по Ближнему Востоку, которая выглядит как антииранская. Как повлияет эта встреча на урегулирование в Сирии и на позицию Ирана?

— Вы сами сказали, что она носит антииранский характер, и, похоже, к этому все действительно и идет. Я не думаю, что встреча может что-то дать в плюс для долгосрочного урегулирования в Сирии и в регионе. И мы, естественно, не можем не отмечать, что форум, который собирается по Ближнему Востоку, не включает очень актуальные для региона темы, такие как палестинская проблема и ее справедливое урегулирование, ряд других проблем. Вряд ли этот форум может дать результат, какой мы все хотели бы видеть с точки зрения безопасности и стабильности на Ближнем Востоке.

— В ходе вашего визита в Израиль вы были и в Палестине. На следующей неделе в Москве должна состояться встреча представителей палестинских группировок, включая «Фатх» и «Хамас». Обсуждали ли вы повестку дня встречи?

— Проведение встречи — инициатива российской стороны. И она вызывает большой интерес. Наша задача и забота — предоставить площадку для многочисленных палестинских организаций, чтобы они могли найти между собой общий язык. И раньше, и сегодня мы исходим из того, что палестинское единство — это ключ ко многим вещам, без этого нельзя выправить ситуацию на треке урегулирования между Палестиной и Израилем. Мы стараемся ничего не диктовать и не навязывать палестинцам. Мы их пригласили, и они приедут, чтобы самим поговорить между собой, попытаться пойти в сторону восстановления своего единства. Тем более документов на этот счет палестинцы приняли достаточно. Их надо реализовать. Нам бы очень хотелось, чтобы палестинские представители могли выработать какие-то подходы и реально продвинуться на пути восстановления единства.

— В Каире они очень много говорили на эту тему. Но все напрасно.

— Мы отдаем должное и ценим египетские усилия в области межпалестинского примирения. Но я думаю, что если мы скоординируем свои усилия — Россия, Египет, все, кто хочет пойти по пути справедливого решения палестинской проблемы, то, думаю, все от этого только выиграют.