В честь собственного юбилея Beat Film Festival запускает цикл ежемесячных показов своих главных хитов прошлых лет. В программу вошли десять картин, и первым покажут «B-movie: Шум и ярость в Западном Берлине» — знаменитый фильм о том, как в Берлине 1980-х родилась новая музыка, изменившая мир
Фото: Interzone Pictures
Фото: Horst Blohm
Фото: Interzone Pictures
Фото: Interzone Pictures
Фото: Interzone Pictures
Фото: Interzone Pictures
Фото: Interzone Pictures
Фото: Interzone Pictures
В 1980-х, когда «Штази» трудилась с утроенным упорством, посреди бескрайнего океана парадов, доносов и казенщины, обнесенный 155 километрами 3,5-метровой стены плескался островок богемы, бессонницы и авангарда — «политическое образование с особым международным статусом», как тогда величали его справочники, Западный Берлин. Целые районы пребывали в той же разрухе, в какой были оставлены в мае 1945-го. Пустующие дома в окрестностях Ноллендорфплатц были превращены неработающей молодежью в сквоты. Юные бездельники селились в шестикомнатные квартиры, целыми днями дрыхли на разложенном на полу матрасе, ближе к вечеру ставили на вертак новую пластинку Joy Division, Kraftwerk или Tangerine Dream и шли смотреть экранизированную биографию 19-летней берлинской наркоманки Кристианы Ф. в кинотеатр «Спутник», а потом до девяти утра гудеть в бар «Ризико», прослаивая хмельную речь, на манер персонажей «Заводного апельсина», советизированными словечками собственного изобретения, вроде «капутник» (в смысле «капец») и «радикалинский» (сейчас сказали б «эпичный»). Кристиана, про которую только что смотрели в «Спутнике», гудела там вместе со всеми и, как и все в Западном Берлине, мутила новую музыку. В отличие от всех прочих рок-тусовок, эти ребята не были жестко привязаны к определенной группе — одна и та же туса распределялась по составам по мере личной предрасположенности и заинтересованности поиграть теперь еще и вот в такой стиль.
Фото: Interzone Pictures
Пиво в том баре разливал глазастый чувак с подвижным нервным лицом и странным именем Бликса Баргельд. Днем он выезжал с приятелями за город, забирался в пустоты под железнодорожными мостами и путепроводами и в их бесподобной гулкой акустике дубасил молотом по железным листам и орал дурниной — так рождался музыкальный Новый Завет Einstuerzende Neubauten. Когда в город, по следам Боуи, который, заехав сюда с концертом, так и остался здесь с разинутым ртом на годы, прибудет Ник Кейв, Бликса сойдется с ним — вместе они образуют Союз неспящих и группу The Bad Seeds.
Когда Бликса все-таки удосуживался поспать, делал он это, как и все, на матрасе, только не в квартире, а посреди одежной лавки Eisengrau на Гольцштрассе, которую держала Гудрун Гут, лидер первой в мире целиком девической рок-группы Malaria!. В документальном фильме «B-movie: Шум и ярость в Западном Берлине», совместном творении трех немцев — Йорга Хоппе, Хайко Ланге и Клайса Маека, который впервые был показан на Берлинском фестивале 2015 года и с тех пор с неизменным успехом гастролирует по фестивальным площадкам неигрового кино, вы увидите Бликсу за завтраком в Eisengrau. Лавка еще не открыта, за окном к тротуару зябко жмется снег, а Бликса ест ложечкой кашу и с грустным комизмом Пьеро констатирует: «Солнышко вышло, птички поют, мир прекрасен и полон друзей». Уникальная съемка — 20 лет назад на Горбушке мы вставали на цыпочки, шалея от того, что на самом деле видим и слушаем Бликсу, а тут нас практически пустили к нему под одеяло.
Фото: Interzone Pictures
Этот путеводитель по музыке Западного Берлина 1980-х плотно составлен из таких вот домашних уникальных записей. Эти ребята были настолько помешаны на всем, что звучит, играет и показывает, что не только без конца собирались группами, чтобы посмотреть, что из них вместе получится, но и помногу снимали друг друга на любительскую 8-миллиметровую пленку. Так что расхожую рекламную фразу «Зритель побывает на кухне мрачной немецкой электроники» в данном случае следует читать буквально: ни одна кухня, ни один, пусть самый пыльный, но что-то значивший для тогдашних тусовщиков угол, ни один мало-мальски занятный персонаж не будут пропущены, все возникнут как на ладони, молодые, симпатичные, веселые. Борзые, наглые, развязные — но ни грамма не циничные. Их провокации — это всегда приглашение поиграть вместе; так задирали девчонок в неореалистических фильмах группы уличных парней. Парадоксальные мудрецы — и ни разу не усталые демагоги. Часто чем-нибудь обдолбанные и пьяные — но никогда не вусмерть: весь кайф, напиханный за ночь в «Ризико» в молодой организм, тут же обналичивается брызгами какого-то не по возрасту и очаровательно зрелого, мужественного таланта, проявляющегося в разговоре, в песне, за столом, спорадически и безвозмездно, просто так — бери, потому что вот я такой.
И мы берем. Берем то, что тогда лилось рекой, а теперь собирается по крупинкам, как драгоценные артефакты. Берем быковатую игривость панков Die Toten Hosen. И — голую правду Ideal, первыми решивших, что скрываться в рок-пении за английскими «Oh Baby» и «Ye-eah» — это нечестно, запевших по-немецки и таким образом создавших Neue Deutsche Welle — «новую немецкую волну». Берем веселую мальчишескую взъерошенность Die Arzte и попсовее попсы невесомые кульбиты по верхушкам нотной грамоты Нены, первой после Марлен Дитрих берлинки, возглавившей американские и английские хит-парады с песней на немецком языке. И, конечно, гул Einstuerzende Neubauten под автобаном, когда над их головами проносятся фуры. И подпольное кино Йорга Буттгерайта с его ряжеными нацистами, неутолимый черно-белый сон, эдакий «Щит и меч», где Штирлиц с улыбкой наблюдает кастрацию узника. И первый угол, который снимал в Берлине Ник Кейв: на экране он сам лично отодвигает шторку над узкой кроватью и, проводя широким жестом по наклеенным на стену репродукциям, объявляет «Моя коллекция средневековой немецкой живописи». И первую парикмахерскую лобковых стрижек PennyLane, по вечерам превращающуюся в выставочный зал, с ее хохотушками-хозяйками. И Боуи на ступеньках Рейхстага. И юную, прехорошенькую, но уже знающую себе цену Тильду Суинтон в очках и платке на велосипеде у расписанной первыми европейскими граффити Стены. И так, на неиссякаемом творческом порыве — до 1 июля 1989 года, первого Love Parade, который тогда был просто предлогом проветриться для всего-то полутора сотен рейверов вместе с его создателем Максимилианом Ленцем, или DJ WestBam, бесперебойным поставщиком гимнов, первым провозгласившим и обосновавшим «Искусство диджея».
Фото: Interzone Pictures
Сродни диджейскому сету и фильм о Берлине, где в безупречный портрет города во времени идеально сведены самые четкие фрагменты из тысяч источников: любительских съемок, домашнего видео, старых документальных фильмов, хроники, телепередач и игрового кино. Ощущение после просмотра такое же сумасшедшее, как если бы ты встретил новый 1985 год шампанским под премьерную трансляцию клипа Барыкина «Программа телепередач на завтра», следом пробухал бы до утра в «Третьем пути», где тебе в одно ухо бы орал Гаркуша, в другое бубнил бы Мамонов, а Жанна Агузарова лезла б подраться, а вышел почему-то в стеклянный июльский рассвет после рейва на велотреке в Крылатском.
Этот фильм заканчивается, где заканчивается, потому что закончился город, этот замкнутый в стеклянном шарике мирок со своими снегопадами и липовым цветом: через четыре месяца после первого Love Parade Стены не стало, и это вы тоже увидите — как пел при этом событии в телекамеры Дэвид Хассельхоф, нелепый, как все тогдашние не поспевавшие за модой возрастные попсовики-затейники, в своей завивке, тенях и мешковатой кожаной куртке. И тут фильм избегает обычной ловушки, в которую неизбежно попадают в финале все документальные фильмы, оплакивающие конец какой-нибудь эпохи. В том-то и был цимес Западного Берлина, что он жил в музыкальном кровосмешении. В этой замкнутой популяции все объединялись со всеми, в каких угодно конфигурациях, в поисках нового звука. И когда Западный Берлин провозгласил новую мировую моду — искусство микширования, праздник рейва — самый изолированный город отомкнулся в мир. Стена рухнула с неизбежностью иллюстрации, когда пытливая и предприимчивая музыкальная мысль города в своем развитии пришла к той точке, за которой стены больше ни к чему — наступила эпоха наложения и взаимопроникновения звуковых дорожек.
«Каро 11 Октябрь», 30 сентября, 20.15