В прокат выходит "Планета обезьян: Война" — блокбастер с человеческим лицом, подводящий итоги трилогии, которая перезапустила одну из старейших фантастических киносаг
В следующем году роману "Планета обезьян" француза Пьера Буля исполнится 55 лет, а его первой американской экранизации — полвека, так что у массовой культуры было достаточно времени, чтобы поставить над несчастными мартышками самые разные эксперименты. С какими актуальными социальными и политическими темами их только не скрещивали, делая то участниками молодежных революций 1968-го, то призраками Холодной войны, то ветеранами Вьетнама, то жертвами СПИДа. Так что в итоге по приключениям обезьян на экране можно определить эпоху едва ли не точней, чем по состоянию спецэффектов и съемочной техники. И новая трилогия — не исключение.
В первом ее фильме, "Восстание планеты обезьян" (2011), поиски лекарства от болезни Альцгеймера привели к тому, что подопытные шимпанзе мутировали и захватили мир, а люди едва не превратились в вымирающий вид. Затем вновь актуальной оказалась идея борьбы с тоталитаризмом, поэтому "Планета обезьян: Революция" (2014) стала историей о противостоянии двух идеологий. Люди и приматы здесь отстаивали противоположные догматы, а рядом с благородным императором Цезарем возникал коварный лидер-социалист Коба.
В завершающей части трилогии "Планета обезьян: Война" Цезарь и его свита вновь одеты по последней голливудской моде. Консервативный поворот, проблема терроризма и нелегальной миграции — вся актуальная повестка говорила за то, что в фильме 2017 года должен обостриться центральный конфликт, заложенный в оригинальной "Планете обезьян",— проблема деления на своих и чужих. И действительно, главным злодеем третьей части стал персонаж с выбритым черепом, ратующий за чистоту расы. По сюжету Цезарь (Энди Серкис), все его сыновья и трогательная жена планируют библейский переход через пустыню — куда-то, где их никогда не найдут люди. Преследующих их солдат ведет в бой одержимый Полковник (Вуди Харрельсон) с экстравагантными идеями о выживании видов, который вполне мог бы носить фамилию Куртц, как герой "Апокалипсиса сегодня" (надо отдать должное Вуди Харрельсону, что есть сил старающемуся не подражать Марлону Брандо). Как предписано сегодняшним блокбастерным каноном, здесь будет еще множество киноцитат (по большей части из Кубрика): сцена в лесу, перед которой зрителя тычут носом в надписи на касках солдат,— совсем как в "Цельнометаллической оболочке", или музыка Майкла Джаккино, навевающая воспоминания о включениях Рихарда Штрауса в "Космической одиссее".
Но начинается фильм с немыслимого по меркам кино объема никем не озвученного текста на экране. Так нас будто бы предупреждают, что то, что покажут следом, будет не вполне фильмом, а скорее книгой, едва ли не великим американским романом — сагой об унесенной ветром семье, драмой о кострах амбиций и гроздьях гнева. После первой же яркой битвы повествование нарочито замедлится, чтобы дать зрителю почувствовать тяжесть тысячестраничной истории. А самое лучшее в фильме — сцены, в которых герои молча долго едут на лошадях навстречу своей судьбе. Или сцены, где члены семьи прощаются друг с другом, потому что долг — а как же иначе? — превыше любви. Или сцены, где два вожака разных стай, уперевшись лоб в лоб, не дерутся, а перебирают словесные аргументы (не стоит забывать, что половина персонажей не говорит ни на английском, ни на русском, поэтому зрителя то погружают в чтение титров, то заставляют всматриваться героям в глаза и изучать язык жестов). Таких эпизодов очень много в первой половине ленты. И их отчаянно не хватает в финале, когда все вновь начинает взрываться и громыхать,— но таковы уж законы жанра. Каноны которого большинство версий "Планеты обезьян" всегда стремились аккуратно повторить, а не задать или изобрести.
В прокате с 13 июля