И явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер [свой], во время зноя дневного. Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер [свой] и поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего / Бытие, 18:1-3
Фото: ГТГ
В известной лекции "Умозрение в красках" князь Евгений Трубецкой приводит цитату из неназванного "древнего жизнеописателя" преподобного Сергия, по словам которого последний "поставил храм Троицы... дабы взиранием на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной раздельностью мира". По мысли Трубецкого, цитата должна подтвердить, что идеалом прп. Сергия "было преображение вселенной по образу и подобию Святой Троицы, т.е. внутреннее объединение всех существ в Боге", и что этим идеалом "жила и наша иконопись", основной темой которой было "преображение вселенной в храм, в котором вся тварь объединяется так, как объединены во едином Божеском Существе три лица Св. Троицы".
Что касается фразы из "древнего жизнеописателя", то на самом деле в дошедших до нас житиях прп. Сергия ее нет. Исследование показывает, что она является на свет только в конце XIX в. в письме философа Николая Федорова будущему митрополиту Антонию (Храповицкому). Трубецкой, видимо, прочел письмо невнимательно и принял слова Федорова за цитату из жития, а у него уже позаимствовали эту мысль и остальные. Тем не менее, некоторая пища для размышлений здесь, безусловно, присутствует и понуждает задать по меньшей мере два вопроса:
1. Является ли опыт, учение, жизнь прп. Сергия исходной точкой в осмыслении Троического догмата в древней Руси или он двигался в русле уже существующей традиции?
2. Было ли это осмысление идентично его прочтению князем Трубецким?
Сам преподобный ответа нам не дает. Как известно, ученикам он запомнился более своим безмолвием. Однако даже самое поверхностное исследование позволяет утверждать, что следы такой традиции в предшествующую эпоху обнаружить трудно. XIII - XIV века вообще очень бедны богословскими памятниками, а домонгольское время, гораздо более обильное текстами, не дает ни одного, напрямую связанного с затронутой темой. Напротив того, нет надобности долго доказывать, что Троический мотив есть, собственно, ведущий мотив жития прп. Сергия, с течением времени только усиливающийся. Кроме того, можно не без оснований предположить, что немалую роль в его развитии сыграло написание преподобным Андреем (Рублевым) по заказу Сергиева ученика, преподобного Никона Радонежского, знаменитой иконы "Троица ветхозаветная". Собственно, и лекция Трубецкого явно подразумевает этот единственный в известном смысле образ, говоря, что "взиранием на Святую Троицу" должна побеждаться "ненавистная рознь мира". Последнее подтверждается и тем, что сегодня, как правило, вторичные источники прямо относят эту цитату к "Троице" прп. Андрея.
Сюжет иконы восходит к библейскому рассказу о гостеприимстве Авраама (Быт. 18: 1-3). Неуловимые переходы в тексте рассказа от трех к одному и снова к трем еще в древности привлекли к себе внимание христианских экзегетов, увидевших в этом рассказе прообраз Троического единосущия, но единого мнения о том, кого же принял Авраам, как известно, не было. Одни считали, что - трех ангелов, другие, что под видом ангелов - Бога Слово с двумя ангелами, третьи - Саму Троицу.
Сопоставление с домонгольской традицией снова дает нам любопытную картину: если киевские авторы придерживались по этому поводу различных мнений, то все значительные авторы пост-Сергиевой эпохи и русские церковные Соборы второй половины XVI в. стоят на последней точке зрения. Однако перевод в изобразительный ряд этого в принципе вполне легитимного истолкования библейского эпизода создает некоторую богословскую трудность. Действительно, в отношении иконы "Троица Ветхозаветная", строго говоря, невозможно утверждать восхождение от образа к первообразу в том смысле, какой вкладывает в это выражение догмат Седьмого Вселенского собора: "ко уверению истинного а не воображаемого воплощения Бога Слова", - ибо Троица не воплощается.
Неизвестно, была ли эта трудность замечена современниками прп. Андрея, но в конце XV в. ее сумел разрешить самый, пожалуй, оригинальный богослов своего времени, преподобный Иосиф Волоцкий. Не отвергая самый факт неописуемости Троицы, он утверждал, что созерцая на иконе Ее явление в виде трех ангелов Аврааму, "мы почитаем не вещь, но вид и образ Божественной красоты".
Очевидно, этот текст не мог бы появиться без платонизирующей мистики Ареопагитик, первый славянский перевод которых был сделан в 1371 г. Но, вдумавшись, мы поймем, что точно так же не мог он появиться и без иконы прп. Андрея, ибо в данном случае к иконе прилагается как бы новое вероучительное требование: быть прекрасной, - и только рублевская "Троица", пожалуй, действительно способна дать адекватное представление об образе Божественной красоты. И напротив, вне этого "контекста красоты" изображение "Троицы Ветхозаветной" становится либо аллегорическим, либо догматически рискованным.
Вернувшись теперь к мысли кн. Трубецкого, мы видим, что в ней есть нечто и общее, и отличное от точки зрения древнерусской традиции, во всяком случае, в том виде, в каком эта традиция открывается нам в дошедших до наших дней памятниках. Укажем в заключение на то и другое:
1. Если исповедание веры в Троицу присутствовало в русской Церкви со времен ее возникновения, то церковно-мистическое переживание Троического догмата получает, очевидно, в середине XIV в. важный толчок, связанный с именем прп. Сергия Радонежского. Это приводит в том числе и к написанию "иконы икон" - "Троицы" прп. Андрея, ставящей в то же время вопрос, как возможно изображение, а стало быть, и присутствие Бога-Троицы в земной жизни.
2. Ответ на это был дан прп. Иосифом Волоцким, но не в смысле "софийности" эпохи модерна, а скорее в смысле ареопагитско-паламитской традиции. Ибо "Красота", как и "Свет", принадлежит к числу катафатических имен Божиих, а следовательно, является и достигающей мир Божественной энергией. Существенно, что если древнерусская традиция сосредоточена на идее Божественной красоты, как едином, общем действии Троицы в мире, то авторы конца XIX - начала XX вв. обращались скорее к мысли о внутритроических отношениях. Определение богословских последствий того и другого подходов должно стать темой особого исследования.