В будущем музыкальные группы начнут уделять больше внимания видеоклипам, а не выпуску новых пластинок. Лидер группировки «Ленинград» Сергей Шнуров в интервью арт-обозревателю «Коммерсантъ FM» Дмитрию Буткевичу напомнил, что уже несколько лет не выпускает альбомы, зато активно работает в жанре так называемой музыкальной видеозарисовки. Ранее в Московском музее современного искусства открылась авторская экспозиция Сергея Шнурова «Ретроспектива брендреализма».
Лидер группировки «Ленинград» Сергей Шнуров
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
— Вы известны российской публике как музыкант, как певец, как композитор, как лидер группы «Ленинград», кто постарше, помнит группу «Рубль», кто совсем старше, наверное, помнит «Ухо Ван Гога»… А вот как художника вас практически не знают, по крайней мере, в Москве. Сразу несколько вопросов есть в связи с этим. Почему вы занялись изобразительным и пластическим искусством? Когда и как это произошло?
— Дело в том, что я живописью занимался в хронологическом порядке гораздо раньше, чем музыкой. В юности я копировал Малых голландцев — на что, собственно говоря, и жил — для немецкой галереи. Я в принципе позицию художника с большой буквы «Х» воспринимаю в широком поле: не важно, чем ты занимаешься — музыкой, кино, так называемой живописью, актуальным искусством, перформансом — это всего лишь некоторые грани твоего высказывания. И «Ленинград», собственно говоря, наглядным примером это показывает, особенно последними работами: в течение пяти лет мы не выпускаем альбомы, что совершенно нехарактерно для музыкального коллектива, а работаем в жанре музыкальной видеозарисовки. Я вообще вижу некое совмещение всех художественных отраслей в будущем, все стремится, конечно же, как я это называю условно, к китайскому цирку — это должно быть интересно, зрелищно, ярко и событийно. Поэтому сложно меня называть музыкантом, я не знаю, вот Ростропович — музыкант; сложно меня называть поэтом, потому что вот Родионов — поэт, да; сложно меня назвать художником, потому что я не очень художник. Я художник в широком поле, скорее, такой аферист.
— Видно по работам, представленным на выставке, что кого-то из художников прошлого вы отмечаете — Мондриана, например. А еще кого-то можете назвать в числе фаворитов из художников, кроме Ван Гога, прошлого или настоящего?
— Дело в том, что я уже давным-давно не живу в дихотомии — «нравится — не нравится», «люблю — не люблю», — я отдаю должное. Если есть яркий след в истории искусств, тогда я понимаю, что это масштабная фигура. Я не могу сказать, что мне нравится Ван Гог. Я бы, наверное, не хотел бы, чтобы он висел у меня дома над кроватью — это какая-то такая девичья забава. Мне вполне достаточно, что он есть в медийном поле, есть в сознании как Мондриан, как Энди Уорхол, как Рембрандт. Они все где-то в сознании, даже если человек не обременен никаким культурным багажом, или его культурный багаж равен барсетке, то все равно какие-то отзвуки, осколки, какие-то отблески большой культуры, конечно, в нем есть.
— Вы какие-нибудь выставки художественные посещаете в Петербурге, в Москве, может, в мире?
— В связи с тем, что я постоянно езжу за границу на гастроли, я хожу там в какие-то иностранные музеи, потому что у меня есть время от концерта до саундчека. В Петербурге посещаю, конечно. Был крайне поражен, когда в Русском музее я нашел Баския в подлиннике — это какой-то дар. Почему это в «Русском музее» висит — непонятно. Но я был удивлен.
— Многие рок-музыканты увлекаются художественным творчеством, изобразительным искусством. Если вспомнить отечественных, понятно, что это Гребенщиков, Цой, Гурьянов, который непонятно вообще, то ли музыкант, то ли художник, это, естественно, Григорян. Если западных брать, первое, что приходит в голову — Дэвид Боуи или Мэрилин Мэнсон…
— Принты Боба Дилана продаются на каждом углу в более или менее значимых галереях.
— А почему поп-музыканты, интересно, вроде бы в этом совершенно не замечены?
— Все очень просто: поп-музыканты исполняют не свои тексты и не свою музыку, они же заказывают песни, они исполнители.
— Почему же? Вот Юрий Антонов в голову мне приходит…
— Юрий Антонов не совсем поп, он скорее глэм-рок, наверное, можно так назвать. По поведению он скорее вообще панк.
— Вы в своем музыкальном творчестве достаточно радикальны, часто пользуетесь обсценной лексикой, ненормативной, можно ее так назвать. А в живописи и в произведениях пластики, которые представлены на выставке, вы используете эти стороны? Есть ли у вас внутренняя и внешняя цензура в этом роде творчества?
— Я надеюсь, что нет. Я надеюсь, что мы выходим за какие-то пределы общеустоявшихся норм. Нормативная и ненормативная лексика — это всего лишь сегодняшняя норма языка. Понятно, что завтра она может стать другой. Это как раз про это все. В смысле художественных каких-то высказываний, которые сводятся к воплощению этих так называемых арт-объектов, я работаю больше с образами, и слова, как-то порядок букв имеют какое-то значение, но не превалирующее, как в песне — понятное дело, что там это сильно значимо, а здесь уже не так.
— Хотя вы же сами говорите о том, что у вас в последнее время сплавляются, условно говоря, словесное творчество, песенное с видеорядом.
— Да-да-да. Но здесь есть какие-то каламбуры, например, в названиях, у меня там смешно иногда получается, да.