Завод Rolls-Royce находится в Западном Сассексе, в местечке под названием Гудвуд. Место выбрано неслучайно: рядом легендарный аэродром легкой авиации, на котором проходит гонка винтажных автомобилей Goodwood Revival. И вообще в этих местах чтят историю автопрома: в окрестностях много мастерских по ремонту винтажных автомобилей, и любой местный дед с удовольствием поддержит разговор о том, что Aston Martin уже не тот. Завод построили недавно, в 2003 году. До этого Rolls-Royce производили вместе с Bentley, но после того как права на производство купила BMW Group, а Bentley отошел к Volkswagen, вчерашних союзников, а ныне конкурентов развели по разным графствам: Bentley остался в Чешире, Rolls-Royce переехал в Сассекс.
Граф, который живет по соседству, поставил условие, чтобы завод не было видно с балкона его особняка. Здание по проекту сэра Николаса Гримшоу разместили в аккуратном котловане, а крышу замаскировали кустами. Окрестности Rolls-Royce Motors — Место Исключительной Природной Красоты (это официальный титул). Таким и осталось.
Завод неслучайно расположен в таком месте: многие клиенты, желающие заказать автомобиль, лично приезжают в Гудвуд, чтобы обсудить с дизайнером, как будет выглядеть их будущий "роллс", решить, будет ли салон обит голубым шелком с ручной вышивкой или алым бархатом, будет ли панель отделана березой или эбеновым деревом и в какой оттенок из 44 тыс. предложенных будут покрашены крыша и капот, а в какой — крылья. Затем клиент ждет несколько месяцев, пока подойдет его очередь. Это если он не заказал какую-то особенную модификацию, например, инкрустацию из дерева, растущего во дворе его фамильного имения (реальный пример, кстати).
Rolls-Royce в наше время может выглядеть как угодно и быть любого, хоть ядовито-розового, хоть истошно-канареечного цвета. Может показаться, что это сомнительное веяние нового времени, но вообще-то при всей солидности силуэта за Rolls-Royce всегда тянулся шлейф эксцентричности — начать с того, что это автомобиль, который родился в эпоху джаза. Это машина не скучных диппредставителей, а рок-звезд и творческих натур, даже если эта звезда — королева Англии. Вы же не усомнитесь в том, что женщина, которая за последние полвека надевала темные костюмы только на похороны,— творческая натура?
Путешествие за Rolls-Royce даже для человека, у которого есть все,— событие, сравнимое с поездкой в роддом. Особенно если он первый.
Из аэропорта клиента забирают, разумеется, на Rolls-Royce. За рулем обычно сидит уютный английский старикан, мастер деликатного смолл-тока. Можно было бы ожидать, что завод Rolls-Royce — тоже образчик английской консервативности. Но нет.
По цеху, в котором собирают машины, снуют люди с бейджами, на которых написано только имя, без фамилии. В столовой — свежевыжатые соки и кофе по 70 пенсов, в холле — прилавок с книгами о здоровом образе жизни. Из отдела дизайна то и дело выскакивают парни с хипстерскими стрижками, рядом на стене — палетка образцов лака разных оттенков, от клубнично-розового до оливково-зеленого.
В общем, похоже на какой-то модный технический стартап и никак не вяжется с моими представлениями о том, как должен выглядеть завод Rolls-Royce.
Цех, где собирают машины, залит дневным светом. Поскольку здесь все делается вручную, а двигатели приезжают уже готовыми из Франкфурта, в цеху довольно тихо.
В мастерских, где работают мастера по дереву и коже, пахнет лаком и клеем и никто не оборачивается на голоса. Здесь работают люди, которых никто не осмелится торопить, даже если клиент привез грузовик денег, чтобы его Rolls-Royce собрали за неделю. Кожа должна быть натянута с точностью до микрона, дерево для инкрустации подобрано без единого дефекта, слои лака должны сохнуть ровно столько, сколько положено. Приятное место, где деньги бессильны.
Мало какие два места на земле различаются так радикально, как завод Rolls-Royce и расположенная в двадцати минутах езды литейная мастерская, где делают фигурки "Дух экстаза" — тех самых летящих женщин, которые украшают капот каждого автомобиля.
Крохотная мастерская, заваленная производственным хламом, все покрыто слоем гипсовой пыли. Пожилой мужчина в очках и женщина с перманентом — оба в вытертых синих халатах — заливают воск в формы. Готовые восковые модели совершенно не люксового болотно-зеленого цвета отправляются в еще менее люксовый красный таз. Никаких тебе бейджиков с именами и жалюзи-трансформеров. Зачем? Эти люди сидят бок о бок уже много лет, а захочется свежего воздуха и поговорить — выйдут во двор покурить. Все по старинке.
Технологии, по которой отливают фигурки, сотни лет, и "Дух экстаза" делают таким кустарным способом с момента основания компании. Только так можно добиться того, чтобы каждый пальчик и каждая складка на летящем шлейфе отпечатались в металле.
Отлитые из воска модели насаживают на общую "ветку", погружают в гипсовое тесто, обсыпают песком: получаются конструкции, похожие на кораллы-переростки. Потом воск вытапливают и заливают на его место расплавленный металл. Литейный цех здесь же, за дверью, размером два на три метра: искры во все стороны, два здоровенных литейщика, молодецки ухая, опрокидывают огромные жбаны с расплавленным металлом.
За стенкой от этого инферно заседает дедулька, который полирует статуэтки, перед тем как их отправят на завод. На стене — портрет принца Джорджа, он уже успел выцвести, хотя принц едва выбрался из пеленок. Неотполированные статуэтки ждут своей очереди на газетке. В морщинистых руках происходит волшебство: "Дух экстаза" из невзрачной замарашки превращается в символ неоспоримой крутизны, которую провожают завистливыми взглядами по всему миру.
Все эти инкрустации с видами Нью-Йорка, роспись с цитатами из Корана, вышивка с сакурой и прочие безумные и, что уж там, красивые идеи — это программа Bespoke. Дизайнера программы Bespoke зовут Алекс Иннес. У него мальчишеская улыбка, на вид ему не больше 28. Работа Алекса заключается в том, чтобы встречаться с клиентами в специальной комнате, названной именем Чарльза Ройса, и переводить желания клиента — вроде встроенного мини-бара и хьюмидора — на язык цветов лака, отделки и аксессуаров. Встречи обычно длятся не слишком долго: человек, который заказывает кастомизацию своего Rolls-Royce, как правило, прекрасно знает, чего хочет.
Понятно, что значительную часть прибыли Rolls-Royce сейчас приносит ближневосточный рынок (не так давно подтянулись китайцы — там продажи Rolls-Royce в 2015 году выросли в семь раз, но потом резко упали — в стране кризис). И Ближний Восток — это, конечно, совершенно новая страница в более чем столетней истории марки. В блогах или на улицах Ниццы можно встретить арабские Rolls-Royce модели "лопни мои глаза". На такое ни у Джона Леннона, ни у русских олигархов никогда не хватало смелости.
Значительная часть работы Алекса — быть модератором этих безумных желаний, деликатно предлагая варианты, которые позволят бренду остаться собой; уговаривать, а иногда и отговаривать клиента, при этом не споря с ним. Что-то можно объяснить с позиций разума: например, если клиент захочет поставить на капот "Дух экстаза" из горного хрусталя, достаточно объяснить ему, что статуэтка разобьется. Сложнее, когда клиент просит обвешать машину золотыми цепями или раскрасить во все цвета радуги. Вечная боль людей, обслуживающих люксовый сегмент: как развести по разным комнатам большие деньги, огромное эго и плохой вкус? Может, и никак, но всегда нужно помнить, что у каждого бренда, особенно если ему больше 100 лет, есть собственные представления о прекрасном.
"Почему шейхов так тянет на крикливые цвета?" — спрашиваю. "Ну, понимаете,— говорит Алекс,— они же выросли в культуре, где все одеты одинаково, где занятия искусством не самый очевидный выбор для отпрыска аристократической семьи, да и пейзаж вокруг особым разнообразием не отличается". В самом деле, как еще в пустыне самовыражаться?
Задаю Алексу вопрос, который меня давно занимает: когда именно человек решает, что пора покупать не что-нибудь, а Rolls-Royce? Когда выходят из кризиса среднего возраста? Алекс смеется: "Нашим клиентам сейчас может быть и 30, хотя все равно это машина не для юнцов. До покупки "роллса" действительно надо дозреть. Мне кажется, человек покупает Rolls-Royce, когда он готов к тому, что на него будут смотреть".
