Amazon показал первый сезон сериала "З: начало всего" о Зельде Фицджеральд
При жизни чете Фицджеральд не везло с Голливудом: Зельду не взяли в актрисы, Скотта угнетала сценарная поденщина, которой он зарабатывал в последние годы. При этом сами они были готовыми персонажами потенциального увлекательного жизнеописания: он — трагический голос потерянного поколения, она — эксцентричная героиня светской хроники, эмансипе и "первая флэпперша" века джаза. Они с размахом портили жизнь друг другу и прилюдно сгорели под аплодисменты досужей публики. Но и Голливуду не везло с ними — до настоящего момента он не мог переварить бьющую через край персонажность этой пары, не сведя все к набору клише. В фильме "Зельда" 1993 года Наташа Ричардсон завязла в образе пышущей здоровьем южной красотки с причудами — вышла стандартная мелодрама, разве что без хеппи-энда; а в "Последнем звонке" (2002), посвященном преимущественно алкоголизму Фицджеральда, запоминалось только, как изображавший писателя во хмелю Джереми Айронс в рапиде падал с лестницы.
Новый сериал решительно приступает к делу, чтобы сбросить последние покровы с истории этого трагического любовного партнерства. А история богатая: достаточно поверить на слово Хемингуэю, под видом дружеского участия от души сплетничавшему о Фицджеральдах на страницах "Праздника, который всегда с тобой". Это его перу принадлежит знаменитое: "Скотт не написал ничего хорошего, пока не понял, что Зельда свихнулась", и в придачу еще масса едкого злословия вроде: "У Зельды началось весьма распространенное кишечное заболевание, которое вызывается злоупотреблением шампанским и которое в те времена считалось колитом". Но в чем-то злой приятель не погрешил против фактов — травма, которую нанес Скотту первый отказ Зельды, изводила писателя долгие годы даже после состоявшейся женитьбы, а безудержная богемная свобода обернулась для Зельды безумием.
В зачине сериала Зельда (Кристина Риччи) дерзкая девчонка из Монтгомери, штат Алабама, с огромными, как плошки, шальными глазами, плюет на условности — у женщин, которые ведут себя пристойно, не так уж много шансов войти в историю. Зельда Сейр не носит чулок, бегает на танцульки с солдатами и возвращается домой за полночь. Каждый вечер ее провожает новый ухажер — к ужасу строгого отца, настоящего южного джентльмена и уважаемого судьи. Но самым раздражающим жупелом становится для судьи Сейра (Дэвид Стретерн) высокий смазливый блондин по имени Скотт Фицджеральд, который утверждает, что собирается стать великим американским писателем, и планирует содержать его дочь на доходы от продажи будущего литературного шедевра. Здравый смысл пока еще присущ Зельде, и она отправляет жениха в Нью-Йорк не солоно хлебавши: сперва добейся. Из этого сюжета — как он добился ее по возвращении — позже вырастет "Гэтсби", но сейчас не об этом. Важнейшей темой их взаимоотношений была эта назначенная ею пауза: а если бы, пока он пробивался, публикуя первый роман, ее забрал кто-то другой, побогаче? В нынешнем сценарии эта проблема будто не занимает Фицджеральда (Дэвид Хофлин) — так, пошептал в жилетку приятелю, что его девушка нарасхват, и даже лба не наморщил: тема не раскрыта. Может быть, потому что сценарий свидетельствует не на его, а на ее стороне — про ее девичьи обиды, про все, в чем был и не был виноват. Это он таскал из ее дневника точные наблюдения и яркие метафоры и вставлял в свои романы. Это он не захотел сыграть в кино с ней на пару в экранизации своих "Прекрасных и проклятых" — а без него она никому не была нужна. Это он запретил своему издателю Максу Перкинсу (Джим Тру-Фрост) публиковать дневник Зельды, чтобы подворовывать оттуда и дальше. Это он стеснялся ее провинциального вида — всех этих платьев в рюшечках, привезенных в единственном чемодане из Монтгомери. Самая душераздирающая сцена первого сезона — свадьба Скотта и Зельды, где первая красавица Алабамы потерянно бродит среди развязных друзей жениха, пока он развлекает светской беседой Талуллу Бэнкхед (Кристина Беннетт Линд) — кинозвезду родом из того же Монтгомери, которая уже успела примерить на себя Нью-Йорк и сойти здесь за свою.
"Брак — это учреждение, а кто захочет жить внутри учреждения?" — цедит считавшийся лучшим литературным критиком эпохи и отменным острословом Генри Менкен (Билл Филлипс). Впрочем, Зельда тоже не лезет за словом в карман: "Каково это — быть замужем? Приходится много пить". "Мы не хотели просто существовать, мы хотели вечно изменяться",— вторит ей Фицджеральд. Они превратили свой брак из "учреждения" в увеселительное заведение и бесконечный пикник, и, к чести сценаристов, роль Зельды как заводилы этого веселья не преуменьшена — да и как о таком можно было бы соврать? Присяжным, они же зрители, представлена возможность выслушать обе стороны: это она ревновала его к работе и не давала писать, предпочитая, чтобы вместо этого он напивался. Это она не умела рачительно вести хозяйство и вводила его в расходы. Это ее эксцентричность постепенно перерастала в помешательство... Но здесь первый сезон сериала неожиданно обрывается на полуслове. Сюжет повисает над будущей пропастью, то ли не желая, то ли не осмеливаясь туда свалиться: в нем нет ни его алкоголизма, ни ее колита, и никто еще не падает с лестницы. Нет Парижа, французской Ривьеры, их дочери Скотти, и здесь еще не написан "Гэтсби". "Все мои персонажи перестреляли друг друга в первом акте, потому что у меня не хватило для них остроумных реплик на второй",— однажды сострил Фицджеральд. Своим биографам они с Зельдой оставили достаточно материала на сезоны вперед.
Татьяна Алешичева