«Осмыслить время — сейчас самое необходимое»

Специально для “Ъ-Lifestyle” ДАРЬЯ ШАМИНА поговорила с художественным руководителем Центра имени Вс. Мейерхольда Виктором Рыжаковым о его вчерашних студентах Школы-студии МХАТ, которые сегодня с его помощью создают собственный театр.

Из мастерской художественного руководителя Центра имени Мейерхольда Виктора Рыжакова в Школе-студии МХАТ (9-я студия МХТ) выросла новая труппа со звенящим названием «Июльансамбль». Выпустившись летом этого года, артисты решили не расставаться, и теперь их спектакли идут на многих площадках Москвы, они активно гастролируют по России и другим странам. Впереди вторая после окончания Школы-студии премьера труппы — сегодня, 17 декабря на сцене ЦИМа будет показан спектакль «#ЧёСтихи». Виктор Рыжаков, как и его подопечные, много ездит по всему миру. Нам удалось застать его не в Москве, а в Петербурге — важном для режиссера городе, где, например, ежегодно проходит фестиваль «Пять вечеров» имени А. Володина. Сам Рыжаков — его бессменный директор. В рамках фестиваля состоятся и гастроли «Июльансамбля» — команда привезет нашумевший музыкальный спектакль «Современный концерт». Впрочем, о фестивале Рыжаков не говорил. Во время небольшого путешествия по Петербургу он все больше рассказывал о молодых артистах, воспитании, идеологии и вообще о том, каким может быть современный театр и какими способами к нему можно приблизиться.

— Начну немного издалека. Как вы набирали курс, который сегодня стал «Июльансамблем»? Каким был главный критерий отбора? Наверное, у каждого мастера почти с самого начала есть ощущение того, какая собирается команда.

— Это было не так уж и давно. (Смеется.) Каких-то сформулированных критериев не существует… Во всяком случае, у меня точно. Есть интуиция и желание найти, угадать людей, которым действительно необходимо заниматься театром. В этом смысле МХАТ — богатая школа, в которую поступает, наверное, каждый желающий поступить в театральный вуз. А нам надо просто набраться терпения — огромное количество, почти четыре тысячи, абитуриентов надо прослушать, чтобы отобрать 20 человек. Так что да, здесь важнее терпение. И желание рассмотреть в этих молодых людях что-то особенно настоящее. Для меня это был счастливый случай — выбор именно этих молодых ребят, потому что теперь я даже не представляю, если бы это были другие люди. Для меня каждый из них очень важен и незаменим. Что же касается критериев, это дело почти неосознанное и потому такое… Вопрос этот касается скорее подведения итогов, чем начала пути. Ведь в процессе актерского и человеческого взросления постоянно что-то меняется. Нет навечно закрепленных вещей, нельзя сказать: «Теперь будет только так». Время меняется, человек меняется. Они очень молодые люди… И мне надо ухватить что-то особенное у них, чего — сам не понимаю еще. Да и мои знания не во всем и пригождаются. (Улыбается.) Правда-правда. Я же человек прошлого века. Нужно что-то самому угадать и продвинуться вместе с ними.

— Помните ли вы момент — а может, это было сразу — интуитивное чувство, когда вы поняли, что курс продолжит совместный путь по окончании обучения? Ведь далеко не все курсы остаются командой после выпуска, хотя многие хотят.

— Просто мы так работали: договорились, что все будем учиться делать вместе, потому что театр — дело коллективное. Значит, с первого дня мы и должны овладеть этим искусством коллективного творчества. Договорились о конвенциях нашего общего существования и старались их просто придерживаться. А мысль, что мы можем быть вместе и в дальнейшем…

— Была изначально?

— Нет, нет конечно, но само собой… Само собой родилось это решение, когда пришло время думать: и что же дальше?! Так сложилось, что все четыре года мы добивались взаимопонимания, ансамблевого существования, долго привыкали и притирались друг к другу. Театр-то по другим законам и не построить. А Школа для нас была тот же театр. Именно так и была устроена модель нашей мастерской. Не было никаких поблажек. Наоборот! Наши правила общей жизни были гораздо жестче театральных. Была большая требовательность к самим себе прежде всего и к окружению соответственно. Сказать, что решение не расставаться стало неожиданным, нельзя. (Пауза.) Но осознание того, что это все-таки произошло, удивляет меня до сих пор.

— Еще один вопрос из разряда «воспоминаний». Это всегда важно, когда речь идет о новой труппе. Могли бы вы хотя бы условно разделить на этапы обучение будущих артистов «Июльансамбля»?

— Наверное, было два периода. Первый — до нашего первого публичного зрительского выступления, которое состоялось волею судьбы в Париже. В рамках театрального фестиваля, в котором участвовали только профессиональные театры, а Россию представлял Лев Абрамович Додин с двумя своими спектаклями Gaudeamus и «Вишневый сад». Это был 2015 год… Мы представляли два только что родившихся спектакля из своей жизни. И это был наш счастливый случай, и это был настоящий успех. Тогда мы все впервые почувствовали, что можем жить как отдельный театрик. Для всех стали очевидны усилия всего нашего каждодневного труда. До этого мы три года почти без выходных вкалывали. (Смеется.) Надо было что-то понять в профессии. Мы искали свой способ коммуникации с залом. Свой язык прочтения текста. Свой способ разговаривать с этим миром. Мы пытались сформулировать собственные вопросы, темы. Пытались понять «про что мы». И настолько были увлечены этим, что неожиданно свалившийся фестиваль и успех наших спектаклей застали нас врасплох. Это была и радость большая, и в какой-то степени подтверждение правильности выбранного нами пути.

— Вы сказали, что на протяжении нескольких лет искали основные темы и способы коммуникации с залом и с миром. Могли бы вы как-то сформулировать то, что уже найдено на сегодняшний день. Что принципиально важно для вас и для ребят?

— Осмыслить время… Осмыслить время — сейчас самое необходимое. Ответить на вопросы, связанные со временем. Как сохранить связь этих времен? Что с нами происходит? Почему мы как будто бы повторяем одни и те же ошибки? В сущности, мы ведь находимся в одном временном пространстве: меняются «декорации», эстетические признаки, но человек так и не становится счастливее. Как будто бы сопротивляется тому, чтобы быть совершеннее. Нам важно разобраться в ошибках прошлого поколения. Вот мы и исследуем понятия «семья», «родная кровь», «исчезающее» или «истекающее время» в спектакле «Фолкнер. Тишина» (спектакль по роману «Шум и ярость» — “Ъ”). Другой спектакль, «Несовременный концерт», состоит из простых человеческих историй, собираемых еще на первом курсе. Изучали старость! Много общались со стариками, пытались разобраться и понять, какие же ценности остаются с человеком на всю жизнь, что остается в человеке из жизни навсегда, о чем он вспоминает и чем живет, доживая свои последние годы. И правда ли, что любовь является главным достоянием человечества.

Потом мы занимались творчеством Андрея Платонова. Это самая трагическая и удивительная литература XX века. Платонов-автор создает свой собственный литературный язык… Не случайно в этих работах по Платонову мы по-особенному строили коммуникацию со зрительным залом, пытаясь рассмотреть самые тонкие стороны человеческого бытия (спектакль «Платонов. Фро» с успехом шел в Москве, а также был показан на Международном Платоновском фестивале искусств в Воронеже в 2016-м — “Ъ”).

Еще есть спектакль, собранный из стихов современных поэтов, поэтов XXI века, которые пишут про сегодня. (Речь о готовящейся премьере «#ЧёСтихи» — спектакле, выросшем из студенческой работы 9-й студии. — “Ъ”.) Общение с этими авторами уже становится частью нашей биографии. Московский ресурс позволяет общаться с достаточно большим количеством людей каждый день. Интернет-пространство помогает сразу реагировать на что-то важное… И в этом спектакле у нас есть возможность менять стихи в зависимости от времени и от контекста, в котором мы оказываемся. Это как в джазе — импровизация. Одно стихотворение может заменяться другим, может быть подхвачено и продолжено другим автором.

Такая же импровизация и наш спектакль «Современный концерт», собранный из музыкальных произведений — мы перепеваем шлягеры XX и XXI века. Берем фактически столетие. Пытаемся распознать, расслышать песни — о чем все они? Каждое поколение про свое пело эти песни. А сегодня в зале сидят и пожилые люди, и молодежь. Наверное, эта наша игра про время в них особенно попадает. Энергия осознанной молодости, желание протестовать против обыденности жизни и утилитарности мира. Почему обязательно мир должен состоять из непримиримых вещей? Почему человек должен идти убивать? Это было не нашим открытием, а той зоной, в которой мы соединялись со всеми этими музыкантами. Получилась целая команда художников против разорванного мира, против нашей человеческой близорукости. Мы задавались вопросом, почему, прожив жизнь, человек теряет потребность жить именно так, как мечтал об этом в молодости? Как мечта превращается в компромиссную обыденную жизнь?.. Может, мы мутируем. Человек перестает слышать и общаться с миром только в тот момент, когда он перестает любить. В молодости человек нахален, бескомпромиссен — прежде всего по отношению к себе и к тому, как он будет проживать эту жизнь… Что же человек теряет со временем? Может быть, нам надо еще сто раз сыграть этот спектакль, чтобы что-то самим расслышать и понять? Во время спектакля я нахожусь в зрительном зале, и иногда мне кажется, что я вместе с артистами-исполнителями что-то начинаю понимать. Да, это невозможно постичь до конца — это бесконечная череда фантазий, приходящих в голову смыслов, которые развеиваются так же, как и сон. Это понимание, знание связано с очень мощным ощущением — ощущением бесконечности времени и какой-то особенной жизненной энергии… Или, наоборот, все дело в несуществующем, в том, что времени не существует… Существует реальность, в которой человек должен каждый день проживать свою жизнь. И это трагично, с одной стороны. Но с другой? Мы же счастливые люди. Мы можем еще спастись. Сегодня театр — место, где реально человек может спастись от преждевременного старения (конечно же, я говорю не о физическом старении, скорее о духовном). В определенный момент человек ломается, что ли… и бытовая часть его жизни становится для него более важной. Вдруг деньги начинают заменять то, что когда-то не измерялось никакими материальными эквивалентами. Наверное, про это и спектакли, родившиеся в нашей мастерской, почти все. Такое ощущение, что нам надо успеть разгадать какую-то тайну. Мы понимаем, что важно осмысление человеческого бытия, находящегося сегодня в герметичном пространстве самого себя… Но как ощутить этот мир, как ощутить эту бесконечность, у которой нет границ? Нет даже времени, а есть только возможность полета. Но как научиться летать? Не это ли главный вопрос, на который хотелось ответить человекам тысячи и тысячи лет? Вот мы и путешествуем! А нашими попутчиками и помощниками являются наши замечательные авторы: Фолкнер, Платонов, Чехов, Пушкин… Мы с ними в особом теперь контакте.

Сегодня в наш театр приходят, и нас ждут в разных городах, и мы надеемся на дальнейшее доверие и внимание к нам. Мы очень много ездим по России и в этом году рассчитываем продолжить наши поездки и изучение страны. В каждом городе встречаемся с творческой молодежью, нашли даже новый жанр рассказа о своей школе и своем собственном театральном пути… Конечно, в этом много самоиронии. Но эти путешествия имеют для нас большое значение. Ведь никогда не знаешь, во что выльется та или иная встреча.

— Вы предугадали многие из моих вопросов, в том числе о гастрольной программе. Кажется, что это не просто гастроли, а некий принцип вашего существования.

— Да, мы даже имеем сформулированные цели. У нас очень многое запланировано: экспедиции, фестивали, гастроли, творческие встречи. Это средство нашей коммуникации с миром. Общение, которое необходимо для того, чтобы не чувствовать себя простыми «театральными туристами». Даже предстоящая поездка по Латинской Америке уже наполнена планами, связанными с изучением нового автора.

— Чувствуется ли разница между работой в Москве, в регионах, в Европе?

— У театра нет «домашней площадки» — может, как раз для того, чтобы не было ощущения «тапочек». Центр Мейерхольда — это место, где мы выполняем свою резидентскую миссию. Помимо спектаклей, мы участвуем и в других проектах Центра — и в данном случае это позиция всей творческой команды, не только моя, как художественного руководителя Центра Мейерхольда. Надеюсь, для актеров я не начальник, скорее старший коллега, тот режиссер, который заинтересован пройти с ними собственный путь. У нас много мечт… Осуществятся ли они за этот год? (Пауза.) Этот год — год классики. Хотя есть планы с молодой драматургией и молодыми режиссерами, которые уже сделали первые свои маленькие эскизы. К лету мы планируем запустить в жизнь три новых спектакля, один из которых начинает с группой готовить молодой венгерский режиссер.

— То есть «вброс» в классическую историю предполагается?

— Даже не то чтобы в классику, а в литературу, которая отвечает за связь времен. (Улыбается.) Ох, если все случится… А Латинская Америка? Это неизведанная территория, на которой можно бесконечно открывать новые смыслы. (Пауза.) Чтобы понять, что ты — человек мира, недостаточно просто передвигаться. Надо искать отражения и с ними взаимодействовать. Получить собственное представление о мире. Поиск через культурные традиции места дает очень много энергии для постижения собственных смыслов. В конце мая мы провели в Хорватии почти десять дней и получили подтверждение тому, что в общении со зрителями на новой, неизвестной ранее территории может состояться какой-то особенный человеческий контакт. Невероятный азарт… Общение с совершенно незнакомыми людьми. С людьми, живущими в совершенно другой культурной среде и других условиях. Так потихоньку накапливается какое-то наше особенное знание о человеке, которому, конечно, черт побери, так непросто сохранить самое себя. И это очень важное знание для актера. Вот поживем и увидим. Все это чрезвычайно интересно. Свой путь! И страшно. И трудно, конечно. И… ладно, надо жить!

— Кстати, почему все же «Июльансамбль»? Я догадываюсь, конечно, и читала в пресс-релизе недлинное объяснение. Но хотелось бы услышать от вас напрямую…

— «Июль — месяц-герой» — это текст из пьесы Вырыпаева. Почему это так? У каждого человека свой июль. Время мечты. Это из детства все. Не начало, а середина лета. Когда ты точно понимаешь, что тебя ждет, еще только середина. 2 июля объявили о зачислении новой группы молодежи в Школу-студию МХАТ. С этого момента и началась их совершенно новая история. В июле этого года мы стали театром. И вообще, июль — это круто. Красиво. Июль — это когда ты совершенно свободен. Когда ты можешь принадлежать только своей мечте. Еще это время собирать камни. Особенное время.

— А это название родилось от какого-то общего ощущения?

— Название родилось у меня внутри. Это важное для меня название. Может, неправ, что придумал это название и не стал ждать общего решения. (Улыбается.) Просто нельзя было долго думать.

— Теперь вопрос, который немного уведет нас в сторону от творческих планов, но он имеет огромное значение. «Июльансамбль», насколько мне известно, окружен сильным менеджментом. Что не так-то часто встречается в современном театре, в том числе среди молодых команд. Откуда же сегодня берутся мощные молодые театральные менеджеры? Как обстоят дела с образованием в этой сфере?

— Школа-студия МХАТ уникальна тем, что она очень маленькая, но соединяет сразу несколько театральных профессий. Это, конечно же, артисты, также есть сценографический факультет, где готовят уникальных специалистов в областях технологии, сценографии, театрального костюма; продюсерский факультет развивается по двум направлениям. И Школа построена таким образом, что интеграция происходит уже в процессе обучения. В театре можно работать в разных направлениях, мы много беседуем на эти темы. Мне кажется, молодое поколение больше готово к театру. Назревает серьезный театральный перелом. Молодые люди больше ориентируются в этом пространстве, больше понимают, что нужно. Всегда были люди, которые хотят служить в театре. Конечно, понятно, что театр может быть уникальным, может по-настоящему менять жизнь человека, зрителя. И это ни в каком денежном эквиваленте нельзя измерить. Мне нравится системность молодых людей, продюсеров, которые сейчас приходят в театр. Они амбициозны и одновременно требовательны к себе и окружающим. Уверен, на первом месте у них любовь к театру. Просто им неловко в этом признаваться. (Улыбается.) Это как с девушкой — когда вы пытаетесь организовать свою совместную жизнь, вы же не говорите бесконечно о своих чувствах! «Делаю, потому что очень сильно ее люблю!» Так и в театре. Продюсер — человек внутренних эмоций. И это, конечно, мужская профессия, требующая дотошной пунктуальности и системности. Театр сегодня, разумеется, не может быть только театром художника или театром продюсера. Важно, чтобы театр соединил эти вещи в единое целое. Помните важные слова Станиславского: «В театре — служат».

____________________________________________________________________

Дарья Шамина