Мигель Родригес Крус — эксперт в области тактического преобразования общественных пространств с участием жителей из испанской творческой ассоциации Basurama, известной в том числе критическим отношением к обществу потребления и инсталляциями из отходов. Архитектор и дизайнер рассказал корреспонденту «+1» Ангелине Давыдовой, как арт-интервенции преобразуют замусоренные территории в функциональные пространства, меняя общественное восприятие маргинальных сообществ и проблем.
Фото: Basurama
— Как появился проект «Басурама» (Basurama) и почему начал работать с городскими игровыми практиками?
— Проект «Басурама» родился в архитектурной школе Мадрида. Мы организовали фестиваль с перформансами, лекциями и конкурсом дизайна, затрагивающим тему отходов и других типичных феноменов общества потребления. Год за годом мы были вовлечены в наши собственные творческие проекты, используя разные типы отходов и исследуя само значение понятия «отходы». «Устойчивость» пришла в нашу жизнь естественным путем. Мы начали понимать важность экологических проблем, осознавать социальную и культурную ценность тех вещей, которые мы делаем, и поняли, что уже глубоко находимся в системе координат циклической экономики. Поскольку мы все глубже вникали в эту проблему: количество мусора, производимого обществом, увеличивается,— мы также стали думать о путях продвижения эффективного производства для уменьшения отходов. The Guardian называет нас «одной из шести испанских компаний, работающих с циклической экономикой, на которую стоит взглянуть», и мы счастливы, что наша деятельность так воспринимаемся, хотя это не было нашим изначальным стремлением.
— Насколько долго живут инсталляции «Басурама»? Что с ними случается впоследствии и как на них реагируют местные жители?
— Сам факт использования отходов как сырья для наших проектов — довольно хороший способ поиска устойчивости. Здесь имеет значение не только уменьшение потребление энергии и ресурсов, но также размышления о настоящей природе наших потребностей. Мы не только стремимся использовать отходы в наших проектах. Мы устремляемся разрушить саму концепцию мусора. Есть проекты с большей продолжительностью жизни, чем другие,— это зависит от поставленной задачи. Мы любим производить впечатление на публику. Нам интересно и важно, что люди чувствуют, когда они сталкиваются с реальным образом того, как мы потребляем, выбрасываем и снова потребляем.
— Как именно вы меняете восприятие городских жителей? Что, по вашему мнению, мы можем сделать, чтобы изменить отношение к отходам в России?
— Вся суть, на самом деле, и есть в восприятии! Отходы настолько глубоко вошли в нашу повседневную жизнь, что мы уже не осознаем, как мы с ними обходимся. Мы не делаем ничего, кроме того, что прячем отходы, чтобы избежать любого прямого контакта с неудобной правдой. Нам нравятся городские инсталляции с отходами, потому что в них есть честность, масштаб и сила, соединяющая людей с нашей работой и дающая некоторое время и пространство для размышления,— я полагаю, что это что-то вроде разбивания зеркала и мы видим самих себя отраженными в этой работе.
Я очень хорошо помню наши арт-интервенции, преобразующие замусоренные пустыри или заброшенные эстакады в пространства для игр, как те, которые мы сделали в Лиме и Сан-Паулу. Многие взрослые и пожилые люди приходили к нам с благодарностью за то, что мы превратили пустыри в веселые пространства. Они говорили нам, что уже не помнят, как это прекрасно — качаться на качелях, и эти огромные качели, свешивающиеся с эстакады, позволяют сделать это в месте, которое до недавнего времени было совсем заброшенным.
После нескольких проектов стимуляции (или «растормошения») общественных пространств в разных контекстах мы осознали на опыте, что подобные пространства — это сердце общественной жизни в городах. Общественные пространства могут страдать по очень разным причинам: недостаток соучастия из-за авторитаризма властей, недостаток безопасности и жестокость, вызванная неравенством или отсутствием людей из-за отсутствия инфраструктуры. Какой бы ни была причина нарушенности места, люди всегда реагируют благосклонно на честные приглашения к простому, продуктивному и дружелюбному взаимодействию с другими. Взаимодействие — это главная форма, с которой начинается настоящая демократия.
— Каковы особенности работы в так называемых развивающихся или быстроразвивающихся странах — обществах, находящихся в стадии социально-экономической трансформации, как, например, Россия и Бразилия,— в отличие, скажем, от ЕС?
— В таких странах, как Бразилия, можно найти себя в работе на состоятельные и развитые институции в центре большого города, такого как Сан-Паулу, и недалеко от него. А в самых неразвитых окрестностях, где нет никаких коммунальных услуг, никакой канализации, никаких парков, никаких игровых площадок и вообще ничего нет, жителям уже сложно реализовать себя, почувствовать сопричастность к пространству, в котором они живут, предложить и реализовать что-то новое.
Проблема в том, что, если у тебя нет дешевых и эффективных инструментов работы с соответствующим контекстом, ты определенно не можешь выработать успешное решение для таких стран. Причина, по которой мы успешно работаем в латиноамериканских и африканских трущобах, в том, что мы разрабатываем решения и технологии, основанные на использовании выкинутых и заброшенных местных ресурсов и на сотрудничестве с сообществами. Бедным людям может не хватать многих вещей, но они очень щедры, когда дело касается улучшения их сообществ.
— Возникали ли в вашей работе ситуации, когда что-то пошло не так, что-то не сработало, например, жители были против вашего проекта?
— Работая с отходами, мы имеем дело с большим предубеждением в нашем обществе. Мы стремимся спрятать его, потому что мы не хотим выставлять напоказ наши собственные грязные и противоречивые факты. Иногда случается, что после всего процесса соучастия, коллективного строительства и расширения возможностей, затрат времени и множества усилий люди, которые в самом начале не проявляли интереса, вдруг появляются и протестуют. Обычно они говорят такие вещи, как «вы используете отходы, а мы заслуживаем настоящего парка», «эти скамейки будут привлекать торговцев наркотиками» или «появился политик и пообещал что-то лучше, чем ваше творчество». Два или три раза такие ситуации, к сожалению, заканчивались варварским разрушением работы.
Очень огорчает, когда что-то подобное происходит. Но мы осознали, что, когда мы имеем дело с городскими пространствами, демонстрирующими так много жестокости и разочарования, вызванных неравенством, недостатком публичного внимания и вложений, не всегда возможно достичь мирного согласия. Чем больше неравенства и игнорирования, тем более проблематичной и сложной оказывается ситуация.
Правда в том, что такая демонстрация разрушительных сил была чаще всего вызвана дискуссией между первыми активистами и вторичными реактивистами о лучшем общественном пространстве. Наше вторжение было самым первым способом указать на полностью забытое пространство и запустить этот сложный, но необходимый процесс расширения возможностей и образования.
— Считаете ли вы, что небольшими делами (такими как художественные инсталляции из мусора) можно решить глобальные экологические проблемы?
— Во многих экологических темах я вижу такую же проблему, которую я вижу с мусором. Мы — потребители — так далеки от критических ситуаций, от проблем, нам так сложно осознать их, невероятно трудно остановиться и подумать. Мы обнаружили, что в условиях, когда человек оказывается лицом к лицу со своими отходами, открывается источник рационализма, который помогает осознать масштаб неразумного потребительства.
— Насколько успешны проекты преобразования общественных пространств, в которые вы вовлекаете маргинальные социальные группы? Как они меняют жизнь людей, которые в них участвуют?
— «Маргинализация» по отношению к людям — это то же самое, что «выкидывание» для предметов — предубеждение. У нас был очень приятный опыт, когда мы исключили любые виды предубежденности из нашего творческого процесса. Дети делают это постоянно при взаимодействии с предметами, достигая необычных творческих результатов. Например, когда мы устанавливали гигантские качели на виадуке Ча — эстакаде в центральном районе Сан-Паулу, пространство было заполнено бездомными людьми, в том числе детьми, которые принимали тяжелые наркотики. Средний класс вообще не ходил по этой территории, так как считал ее опасной.
После установки качелей люди перестали переживать о том, кто является обитателем этого пространства, потому что они были очарованы грандиозным движением качелей. Все просто хотели покачаться! Мы стали свидетелями прекрасной встречи: например, некоторые бездомные люди стали предлагать посетителям, которые балансировали в одиночку, раскачать их, и потом люди в знак благодарности платили им немного денег. В другой день мы также слышали, как некоторые качающиеся дети кричали: «Мы не хотим нюхать, мы хотим только качаться».
— Как можно объединить активистов и художников с жителями и городскими властями?
— Все действующие лица, которых вы назвали, не сотрудничают очень часто, но если они это делают, то этот союз может быть очень мощным. В проекте Lixo Nao Existe («Отходы не существуют») мы нашли очень продуктивный способ сотрудничества с группами активистов. Если они связывались с нами, а мы находили время и пространство, мы очень быстро начинали делать проект все вместе. В таком формате открывается необыкновенная свобода, хотя и тяжело работать без ресурсов, которые можно получить от правительства или компаний.
Некоторые городские чиновники не отказываются помогать общественным проектам. Мы ощутили это в Сан-Паулу в последние четыре года, предложив чиновникам финансировать проекты игровых площадок в пригородах. Обнаружив у городских властей огромный склад, полный устаревших стоек уличного освещения, мы предложили сделать из такого сырья оборудование для игровой детской площадки. Предложение мы донесли до группы активистов, работающих с детскими пространствами в пригородах Сан-Паулу, и они были счастливы получить ресурсы для реализации своего проекта. Это был очень необычный пример синергии между городскими чиновниками, художниками и активистами. Подобное не случается очень часто, но очень приятно, когда так происходит.