Первого июня уходящего года создатель Tesla и SpaceX Илон Маск сообщил на конференции Code Conference, что мы, по его мнению, можем жить в глобальной симуляции. По логике Маска, компьютерные игры за сорок прошедших лет развились настолько, что, если темпы развития не спадут, еще через сорок лет граница между виртуальным миром и реальностью совсем сотрется. Окажется, что вокруг нас одна симуляция,— и с этим придется как-то жить.
Чтобы узнать, прав Маск или нет, придется еще немного пожить. Принс, умерший в апреле этого года, кажется, жил в компьютерной игре последние лет сорок. Он творил со скоростью продуктивного компьютерного алгоритма, каждый год выпуская по несколько альбомов и успевая съездить в мировое турне. Он вел себя так, будто реальность можно преломить, исказить и изменить лишь внутренней волей: менял собственное имя на загадочный символ и обратно, постоянно трансформировал свою внешность, изобретал все новые способы распространения музыки, от дискет до приложенного к выпуску воскресной газеты диска. Он боролся с неизбежным — с Интернетом и с распространением его музыки онлайн — со стойкостью Дон Кихота. Он, кажется, никогда в жизни не надел неотглаженную и не подогнанную по размеру вещь. Многие из близких Принса после его смерти принялись вспоминать, что он мог иногда не спать неделю подряд и быть при этом чрезвычайно активным,— как тут не подумать, что его реальность была какой-то другой, отличной от нашей?
Да и его музыка в эту реальность тоже вписывалась с трудом. В конце семидесятых, когда Принс только начал записываться, американская музыкальная массовая культура была фактически сегрегирована. Афроамериканцам отводилась музыка "черная" — фанк, диско, соул,— а белым американцам отводилась музыка "белая" — рок, фолк и нью-вейв. Исключения вроде Джими Хендрикса случались, но были именно что исключениями. Принс был первым сверхпопулярным музыкантом, который эту линию стер,— не изменяя своей культуре и не пытаясь экспроприировать из культуры чужой только самые простые, предсказуемые и избитые ходы. Более того, под нажимом Принса стирались и другие границы. Так, скажем, самый сексуальный на свете андрогин, он оказывался посреди полов не только в своей внешности, но и в своей музыке: он мог, например, исполнить песню от лица молодой девушки и не поморщиться. Да и вообще, вот песня "Cream" — она гетеро- или гомосексуальная, мужская или женская? Нет ответа. Удивительно, но, сохраняя всю эту сексуальную многогранность, он еще и был набожным Свидетелем Иеговы — ну чем не персонаж видеоигры?
Но самое поразительное — Принс нравился всем. Прирожденный девиант, эгоманьяк (цитата из песни: "В первый день Бог создал море // На седьмой — создал меня"), непримиримый эксцентрик, делавший музыку то нарочно популярную, то нишевую, он оказался любим миллионами. В дни после его смерти осанны Принсу пели люди запредельно разные, от Джастина Тимберлейка до Кейт Буш. И чтобы понять, в чем это счастье состоит, не нужно слушать всю его дискографию — достаточно посмотреть любое видео, где Принс играет музыку. Он превращал любое исполнение в концентрированное счастье, способное уберечь от любых невзгод, проблем и страхов. Теперь уберечь некому.