Режиссер Геннадий Казанский
1962 год
"Антикультовый" фильм
Какой-то немалый начальник — роста среднего, густая рыжая шевелюра <...> шинель внакидку <...> орден Красного Знамени выглядывал из-под отворота шинели, и — тут у меня чуть не сорвалось — четыре ромба в петлицах! Четыре — больше не бывает<...>
— Ты как сюда попал?
— У меня здесь папа,— я привык, что в зоне надо отвечать честно, не мямлить и не заикаться <...>.<...>
— Ты в какой школе учишься? — спросил он.
— В 125-й на Малой Бронной.
— А моя дочка в 105-й, и никакого слада с ней нет — бандитствует!..
Среди заключенных поговаривали, что дочка самого начальника ГУЛАГа каким-то образом спуталась с уголовным миром и он, всемогущий Берман, не мог ничего с ней поделать. И это не были слухи или сплетни — обо всем этом говорили как о большом горе"
(Теодор Вульфович, "Мое неснятое кино")
13-летний Теодор Вульфович (режиссер легендарного "Последнего дюйма") попался "самому Берману", когда, привычно подкупив охрану папиросами, навещал отца в Вяземлаге, и — подружился с внушающим ужас обладателем четырех ромбов. Начальника ГУЛАГа он еще встретит на торжественном вечере, где будет приветствовать комиссара госбезопасности 3-го ранга, назначенного в преддверии ареста наркомом связи, от лица московских школьников. Почти не разжимая губ, чекист справится у Теодора, как там отец, и посоветует никому ни в школе, ни при вступлении в комсомол об аресте отца не говорить. "Ну и ну... это уж вовсе ни в какие ворота",— изумился приученный ничему не изумляться мальчик.
На современный слух эта история немыслима от начала до конца, хотя немыслима, конечно, не она, а сама эпоха Большого террора. Если истории жертв, в общем, однообразны, как смерть, то истории их детей — это "1001 ночь". Театральный художник Эдуард Кочергин, сбежав из детского дома, прошел пешком всю страну, жил в босховском мире бродяг и воров, но добрел-таки до оттянувшей "червонец" мамы. А вот Юрий Трифонов — при расстрелянном отце и ссыльной маме — в 25 лет получил Сталинскую премию.
14-летняя Вера Телегина (Ольга Красина), не добившись свидания с родителями, спустилась с северных широт к Черному морю: просто полежать на песке, как в счастливые дни еще не разрушенной семьи. Лелеяла ненависть к "дяде Сереже", любителю высокопарных фраз, предавшему ее родителей. Врала для проформы, что папа с мамой "в дальней командировке", и сама порой верила, что они у нее — полярники. И повергала в ступор Дениса Анатольевича, спасшего ее директора школы-интерната, вопросом: "вы коммунист или член партии?".
Дети разбирались в реальности лучше, чем их родители, иногда не успевавшие осознать, что их убивают не во сне, а взаправду. Тот же Вульфович вынес про себя приговор обреченному Берману: "Ничего он про себя не понимал. И не знал".
На советском экране подобного еще не было: Вера — первая киножертва репрессий. Жертва косвенная, но атмосферу оттепели определяли именно косвенные жертвы, дети "врагов": Аграновский, Айтматов, Аксенов, Аскольдов, Вампилов, Визбор, Войнович, Горенштейн, Кулиджанов, Мотыль. Окуджава, Юлиан Семенов, Товстоногов, Трифонов, Хуциев, Шатров, Шукшин.
Громогласно называть вещи своими именами до поры до времени не рекомендовалось даже после освободительного ХХ съезда. Только на XXII съезде КПСС (октябрь 1961) Хрущев дал отмашку, отчеканив: Сталин ответственен за "чудовищные преступления". (А старая большевичка Дора Лазуркина поведала о своем спиритическом опыте: вчера Ленин заходил, сетовал, как неуютно лежать в Мавзолее рядом с "этим".)
На первый взгляд странно, что пионер темы — не профессионал гражданского пафоса, типа Алова и Наумова, а Казанский, даже в партию сподобившийся вступить лишь через два года. Не новобранец оттепели, а 52-летний автор изобретательного "Старика Хоттабыча" (1956), только что сорвавший банк звонким хитом "Человек-амфибия" (1961). Даже на роль Дениса Анатольевича, носителя партийной и человеческой мудрости, он взял не кого-нибудь, а Николая Волкова, того самого Хоттабыча.
Случайно ли именно Казанский распечатал страшную тему или его благословил какой-нибудь партийный умница, но лучшую кандидатуру найти было невозможно. Казанский был добрым режиссером: добрым без соплей, понимающим и чувствующим детей, с которыми работать умел отменно. И получилась у него не экранизация актуальных директив ЦК, а серьезное и благородное детское кино про жизнь, которая — а для детей особенно — не черная и не белая, а разная.
Вера ни на миг не превращается ни в "типический случай" эпохи, ни в репродуктор, извергающий недетскую мудрость, ни в распятую жертву. "Грешный ангел" перекликается с лучшим, что советская культура создавала для детей,— от "Двух капитанов" до "Дикой собаки Динго". Все знакомо: хитроумный обман учителей, первые влюбленности, коллективные проявления что благородства, что жестокости. И встречаются Вере в основном хорошие люди, пусть порой и ослепленные истерией террора: кто скажет, что здесь правда советского искусства совпадает с правдой жизни. Экранный мир отравлен ненавистью, но в том-то и фокус, в том-то и дьявольская сложность эпохи, что жизнь от этого не перестает быть жизнью.
Одну установку партии и правительства Казанский все же реализовал, но вполне анекдотическим образом. Фильм получился "антикультовым" вдвойне. Хрущев, обещая коммунизм со дня на день, воевал на два фронта: против "наследников Сталина" и "религиозных предрассудков". Кинорепертуар пестрел названиями "Чудотворная". "Армагеддон", "Исповедь", "Конец света", "Грешница". "Грешный ангел" — лыко в строку. Другое дело, что у дважды появляющегося на экране старика-сектанта (Борис Чирков) не сходит изумление с лица: что я, где я, не ошибся ли фильмом. Получив отлуп от Веры при первой же попытке охмурить ее, он вдруг объявляется ближе к финалу лишь для того, чтобы, удостоверившись в собственной ошибке, шарахнуться от девочки с экрана.
Зачем он вообще понадобился? Почему-то вспоминается легенда о Леониде Гайдае, завершившем "Бриллиантовую руку" атомным взрывом лишь для того, чтобы приемная комиссия истребила именно вопиюще бессмысленный эпизод, оставив в неприкосновенности все, что хотел сберечь режиссер. Может быть, Казанский подразумевал, что между светским и религиозным культом разницы нет. Как бы там ни было, исполнив свою историческую роль, он скромно вернулся в свою вотчину — снимать "Снежную королеву" (1966).
1962 год
Фото: РИА Новости
Война как череда снов и видений, порожденных разрушенной психикой ребенка-мстителя. Сартр и Бергман в восторге.
"Иваново детство" (Андрей Тарковский, СССР)
Фото: РИА Новости
Стремительно молодеющий классик в споре "физиков" и "лириков" принимает сторону героев нашего времени — ядерщиков.
"Девять дней одного года" (СССР, Михаил Ромм)
Женский год "новой волны". В героине Трюффо слишком много любви, в героине Годара — страстной независимости, приводящей ее на панель, в героине Варда — страха смерти. В результате только Клео и остается в живых.
"Жюль и Джим" (Франсуа Трюффо, Франция), "Жить своей жизнью" (Жан-Люк Годар, Франция), "Клео от 5 до 7" (Аньес Варда, Франция)
"Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд": начало великого кинематографического приключения.
"Доктор Ноу" (Теренс Янг, Великобритания)
"Антикультовое" кино
Направление
"Шлюзы" лагерной темы открылись ненадолго, но широко. У героя экранизации романа Юрия Бондарева "Тишина" (Владимир Басов, 1963) погибает в тюрьме отец. Матерый рецидивист, сын казненного комкора, рыдает, узнав от следователя о реабилитации отца в фильме Леонида Лукова "Верьте мне, люди..." (1964). Дочь другого военачальника в фильме Николая Фигуровского "Сколько лет, сколько зим!" (1965) избегает ареста, заключив фиктивный брак. Зато дедушка-комбриг героини Юрия Егорова ("Если ты прав...", 1963) дожил до реабилитации: невиданное дело, чтобы на экране урки тиранили каэров в колымских снегах. Зигфрид Кюн ("Они не пройдут", 1965) идет еще дальше: по экрану ползут эшелоны с арестантами. "Негасимое пламя" (Ефим Дзиган, 1964) спрятано "на полку", а Марк Донской так и не запустил в производство "Без тернового венца", жестокий фильм о чекистах — жертвах "ежовщины", заказанный самим КГБ, но тема по инерции переживает на пару лет отставку Хрущева. В "Игре без правил" (Ярополк Лапшин, 1965) особист едва не губит отважного контрразведчика, а в фильме Дамира Вятича-Бережных "По тонкому льду" (1966) ежовщина бушует в провинциальном управлении НКВД.
