В рамках Платоновского фестиваля творческую встречу с читателями провела писательница Мариам Петросян. В эксклюзивном интервью «Ъ» она рассказала, как ее жизнь изменилась после публикации «Дома, в котором…» и почему она не считает себя профессиональным литератором.
Фото: Олег Харсеев, Коммерсантъ
— «Дом, в котором…» впервые опубликовали семь лет назад, сейчас книга уже имеет по-настоящему культовый статус, в том числе в среде подростков. Для вас такая популярность романа была неожиданной?
— Да, конечно. С самого начала, когда я впервые узнала, что книга кому-то понравилась настолько, что ее решили опубликовать. Для меня тогда пределом наглости было кому-то просто дать ее прочесть. Было ощущение, что «Дом» может понравиться только тем, кому нет и тридцати, что человеку старшего поколения это совершенно чуждо. Помню, когда давала знакомым старше себя, очень боялась услышать их мнение. И удивлялась, если им нравилось. Тем более стало неожиданностью, когда на «Большой книге» «Дом» получил приз читательских симпатий. Я читала рецензии, среди них была пара критических, вот им я не удивилась. А поток восторгов изумлял. Мне кажется, сработали какие-то механизмы, которые ко мне, может, и не имеют отношения. Возможно, там есть для молодежи что-то, чего я туда не вкладывала.
— Ну да, странное место, странные ребята со странными кличками. Но, может, все-таки есть еще что-то, что привлекает к вашей книге?
— Предположу, что ответила на какие-то запросы общества. Мне это не нравится, я не очень к этому стремилась. В книге есть мотив бегства от реальности, который, по-моему, в основном и привлекает молодежь. Хотя, в общем-то, у меня не было такого намерения. Книга не про инвалидов и не про уход от реальности, но боюсь, что именно это в основном срабатывает. Судя по некоторым девушкам, которые приходят на встречи с читателями. Один раз подошла такая вот девочка со странным блеском в глазах и спросила: «Это все правда?» И я поняла, что надо ответить утвердительно: было впечатление, что я что-то сломаю, если скажу, что нет.
— Культовый статус книги как-то на вашей жизни отразился?
— В Ереване жизнь как текла, так и течет, особой разницы нет. Все, что изменилось, изменилось за пределами Еревана. Раз в году я превращаюсь в писательницу Мариам Петросян, встречаюсь с читателями, удивляюсь тому, как их много. Но когда возвращаюсь домой, там все идет как обычно. Хотя меня, конечно, знают, в последние годы появилось много желающих взять интервью, приглашали на радио, телевидение. Я стараюсь держаться от всего этого подальше.
— И от писательской тусовки тоже?
— Да. После церемонии вручения «Большой книги» я поняла, что мне не очень нравятся писатели. С писательским цехом меня примирила Людмила Улицкая, перед обаянием которой просто невозможно устоять: при разговоре с ней создается ощущение, что это очень близкий тебе человек, который каким-то образом потерялся и вот вдруг нашелся.
— В одном из интервью вы как-то заявили, что больше не будете ничего писать. И вот у вас выходит «Сказка про собаку, которая умела летать».
— После того как в интервью признаешься, что это последняя книга, сразу появляются какие-то радостные эмоции и мысли о новой книге. Но это длится недолго. Со мной ситуация такая: я получила официальный статус писателя, не будучи на самом деле профессиональным писателем. Это сбивает с толку. Поскольку я неправильный писатель, я ничего планировать не могу. Могу сесть, что-то попробовать, и ничего не получится, потому что я не пишу в день по эпизоду или определенное количество страниц. Я могу только пытаться писать, а сейчас это трудно.
Раньше, когда я этим занималась, это было моей тайной, чем-то таким, о чем знали только самые близкие люди. Сейчас никакой тайны нет. Если мама заходит на кухню, когда я составляю список покупок, она шепчет: «О, пишет» - и тихонько на цыпочках уходит (смеется). Это ужасно – испортили ощущение чего-то запретного.
Есть еще такой момент. Я понимаю: все, что я сейчас напишу, может быть опубликовано. То есть мне надо быть очень придирчивой. Раньше я писала свободно, ориентировалась на себя, на свои желания и вкусы, а сейчас я вижу потенциального читателя и, когда что-то пишу, понимаю, что подсознательно стараюсь ему угодить. Это ужасно, лично мне это до такой степени мешает, что хочется сразу уничтожить написанное.
— А каков ваш потенциальный читатель?
— В том-то и дело, что я не знаю, его портрета у меня нет. Я только понимаю, что я думаю о том, что вот это вряд ли ему понравится. Но написанное должно нравиться или не нравиться только мне.
— Вы долго время работали на мультипликационной студии. Вам это как-то помогало при написании книги?
— Так или иначе представляю эпизоды как кино. В тексте были места, которые я много раз переписывала, потому что понимала, что я их не вижу. Если невозможно было представить сцену визуально при чтении, мне казалось, что это плохо написано. А были моменты, где я просто слышала текст, диалоги.
— К слову, вам же должны были поступать предложения об экранизации.
— Обращались, но я даже не хочу думать об этом. Я очень против: в фильме несомненно будут несколько вещей, которые я не приемлю. Главная – нельзя будет отвлечься от увечий персонажей. Весь смысл книги в том, что ты о них забываешь, что об их инвалидности приходится напоминать. А на экране от этого никуда не денешься, физические недостатки будут бросаться в глаза. Мне этого совсем не хочется, потому что важно то, что об увечьях забывают и герои, и читатель. Кино такой возможности не даст.
Я слушала, например, аудиокнигу, и там все звучит не так, как должно звучать. Для персонажей выбраны прямо противоположные интонации. Я подумала – какое счастье, что не будет такого рода фильма.
— Примерно в одно время в России опубликовались вы и Наринэ Абгарян. Можно ли ожидать какой-то волны новой армянской литературы?
— Не думаю. Я была в компании армянских писателей, пишущих на русском языке, это люди достаточно преклонных лет, с их стороны вряд ли можно ожидать каких-то волн. Если бы это была молодежь, можно на что-то такое было бы надеяться. Я плохо разбираюсь в современном литературном процессе, но мне говорили, что есть неопубликованные, но заслуживающие внимания вещи на армянском.