15 апреля министр иностранных дел Сергей Лавров планирует визит в Японию, где обсудит со своими японскими коллегами актуальные вопросы двухсторонних отношений и подготовку визита в Россию премьер-министра страны Синдзо Абэ. В преддверии визита корреспондент “Ъ” МИХАИЛ КОРОСТИКОВ решил расспросить председателя Российско-Японского делового совета, президента «Деловой России» АЛЕКСЕЯ РЕПИКА о том, какие проблемы существуют у японского бизнеса в России, зачем Синдзо Абэ летит в Москву и причем здесь санкции против Турции.
Председатель Российско-Японского делового совета Алексей Репик
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ / купить фото
— Почему вы решили возглавить именно Российско-Японский деловой совет? Почему не какой-то другой?
— Японское направление в то время, когда мне было предложено его возглавить, имело очень большой потенциал для роста. Возможности кооперации значительно превышали то, что реально делалось. Был определенный пробел в части двухсторонней деловой активности.
— А с чем он был связан?
— Видимо, не было нужных людей или их уровень заинтересованности был недостаточен. Или их активность была приемлема для этапа десятилетней давности, когда сотрудничество с АТР было все же не на первом плане.
— Сейчас все изменилось?
— Сейчас фокус, конечно, смещается. Посмотрите, сколько новых институтов создается государством. Появилось целое специальное Министерство по развитию Дальнего Востока, запущены территории опережающего развития (ТОР.— “Ъ”), Владивосток стал свободным портом, проводится Восточный экономический форум…
— Но ведь качество работы по направлению определяется не числом инициатив…
— Количество инициатив показывает приоритетность темы для государства. Желание двигаться вперед. Тема и раньше развивалась, но сейчас мы увидели в отношениях со странами Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР.— “Ъ”) возможности для рывка.
— Так почему все же Япония?
— Регион АТР — большой, как океан. И тон в нем задают отдельные «киты». Самый крупный и главный наш партнер — это Китай. Есть страны АСЕАН, где большая численность населения и большие перспективы, но в среднем невысокая покупательская способность. Особняком среди них стоит Сингапур — лучший в мире по инвестиционному климату. В этом году мы ждем первого с 1978 года визита премьер-министра Сингапура в Москву. Третий «кит» — это Япония и Южная Корея. Я бы их поставил в один ряд, несмотря на множество различий и даже определенные разногласия между ними. Обе страны вносят весомый вклад в создание технологически продвинутой экономики высокой добавленной стоимости в регионе. И мне кажется, нам могут быть очень полезны их компетенции. Япония здесь, безусловно, первой добилась успеха, но и корейцы наступают им на пятки. С моей точки зрения, роль Японии в технологическом перевооружении России и участие в модернизации нашей экономики может быть не меньше китайской. Притом что товарооборот различается в несколько раз…
— В два всего…
— Потому что цена на нефть упала, товарооборот c Китаем в 2014 году был почти $100 млрд…
— По итогам 2014 года — $67 млрд.
— C Японией чуть больше $30 млрд. Тем не менее в разы. Но проблему вы обозначили: изменяются цены на энергоресурсы — падает товарооборот. Китайских инвестиций в российскую экономику пока явно недостаточно. Есть большие суперпроекты, например «Сила Сибири» или проект НОВАТЭКа, но это проекты экспорта природных ресурсов. В чисто российские предприятия, работающие на внутренний рынок, Китай пока активно не инвестирует. Япония в этом плане нам интересна: она может и финансовые инвестиции осуществить, и трансфер технологий реализовать, и предприятия совместные открыть, причем нацеленные не только на наши рынки, но и на рынки третьих стран. Хотя, конечно, пока мы только раскачиваемся. Из крупных проектов у нас Сахалин и сотрудничество в энергетике. Максимум, на который пока удалось убедить в несырьевой сфере наших восточных соседей,— локализация производства автомобилей. Это не так плохо для начала, но это капля в море. В России сейчас работает менее 500 японских компаний. Это втрое меньше, чем во Вьетнаме, и в 75 раз меньше, чем в Китае.
— Есть шансы в текущем году добиться значительных результатов и увеличить их число?
— Повестка двусторонних отношений интересна тем, что 6 мая Синдзо Абэ встретится с Владимиром Путиным в Сочи. Япония в этом году хозяин встречи G7, и визит Синдзо Абэ состоится как раз в преддверии этого события и после европейского турне, где будет в том числе формироваться повестка саммита. И японские коллеги считают необходимым, чтобы позиция России была до «большой семерки» корректно доведена…
— И донести ее сможет господин Абэ…
— Да, почему нет? Мне кажется, многие участники саммита считают, что «восьмерка» без России — так себе «восьмерка». Без России многие вопросы решить невозможно, и для работоспособности этой площадки необходимо, чтобы позиция нашей страны была учтена.
— Да, разумно. Но давайте все-таки к бизнесу вернемся. Есть ли какие-то конкретные бизнес-результаты вашей деятельности за время с момента занятия поста в конце 2014 года?
— Мне легче всего говорить про родную отрасль — фармацевтическую. За последние три года семь из десяти топовых японских фармацевтических компаний стали с Россией активно сотрудничать. До этого явно присутствовали две или три. Многие компании пришли на российский рынок. Takeda даже имеет в РФ своей современный завод в Ярославской области. Что касается других отраслей — тепличные сельскохозяйственные комплексы в Приморье, частные клиники, станкостроение, шины… Успешно идут переговоры о возможности глубокой локализации медицинского оборудования, японских автомобилей. Но для новых проектов нужно наращивать уровень доверия японских коллег к нашей юрисдикции.
— А сейчас он на каком уровне?
— Ну как вам сказать: у японских инвесторов были в свое время серьезные переживания. Komatsu, которая инвестировала в Ярославской области, Hitachi, инвестировавшая в Тверской. В какой-то момент законодательство изменилось, и их продукция перестала считаться российской. Критерии локализации поменялись. На фоне снижения внутреннего спроса бизнес-планы начали съеживаться на глазах растерянных японцев. В ответ на такого рода проблемы Министерство промышленности и торговли РФ предложило очень нужную и своевременную концепцию специальных инвестиционных контрактов, задача которых зафиксировать условия для инвесторов. И первый такой контракт Россия заключила как раз с японской компанией Mazda. В целом можно сказать, что за последние годы список двухсторонних проблем сократился до приемлемого размера. Если раньше вообще было непонятно, как инвестировать в Россию при таком наборе проблем, то теперь вопрос стоит, 60 ватт или 100 ватт лампочки вкручивать.
— А какие вообще самые серьезные проблемы отмечают японцы при работе с Россией?
— Прежде всего это вопросы трансграничной торговли. Япония не умеет и не любит ориентироваться в условиях постоянно изменяющейся нормативной базы. Российский бизнес к этому потрясающе адаптировался. Можно быть чемпионом в стрельбе по стоящим мишеням, а можно — по летающим. Вот мы — по летающим, в отличие от японцев. Часто корректировки либо «косметические», либо серьезно положительные. Но для японца, как это ни парадоксально, положительные изменения все равно плохо, потому что любые изменения — стресс. Можно идти к результату дольше, утомительнее и дороже, но главное — представлять, как начнется процесс, когда и как он закончится. Здесь наша главная задача — проактивно информировать партнеров. Не перед фактом ставить, а говорить, что будет через три, пять, десять лет — сохранить соседям нервную систему в порядке.
— А мы сами знаем, что будет через десять лет?
— В тех штучных проектах, которые пока есть, предсказать и запланировать в целом возможно.
— Понял. Какие еще проблемы?
— Острова. С Японией как-то так все получается, что, о чем ни говори, все равно в результате говоришь об островах. Начинаешь с говядины — заканчиваешь островами. Говоришь о троллейбусах — заканчиваешь островами.
— Да, по политической линии похожая ситуация. И что с этим делать?
— Моя цель — чтобы в России количество японских или совместных российско-японских предприятий удвоилось на горизонте ближайших трех лет. Процесс входа на новый рынок японских компаний очень длинный, так что результаты создания и оцифровки той платформы, которая создана, мы сможем увидеть не раньше 2018 года.
— А японцы к нам пойдут? Я общаюсь с ними, они утверждают, что инвестиционный климат от идеального пока далек.
— Россия за последние годы по бюрократическим барьерам стала выглядеть достаточно неплохо. Японские коллеги мне говорят, что в Бразилии вести бизнес куда сложнее. В Китае — еще сложнее. Чтобы акционерам прибыль из Китая вывезти, нужна отдельная «спецоперация». А у нас для иностранных инвесторов созданы такие условия, что впору выходить с плакатами «Просим относиться к российским компаниям не хуже, чем к японским».
— Да, но в Китае, Бразилии, Индии есть огромный рынок, которого нет в России. Как вы объясняете японским компаниям, что им нужно инвестировать в Россию?
— Россия при любой ситуации входит в десятку самых привлекательных в мире стран для инвестирования. Да, импорт из Японии сейчас запредельно дорог и может существовать только в условиях монополии или суперпремиальных сегментов. Но вот экспорт произведенного в России, в том числе на принадлежащих японским компаниям предприятиях, крайне выгоден. Причина проста: дешевый рубль и дорогая иена. В иенах у нас дешевое электричество, транспорт, да и сами предприятия. Во-вторых, Россия так расположена, что глобальная логистика без России невозможна.
— Возят же по морю.
— Возят, но это долго, дорого и не всюду дотянешься. Я не знаю, увидим ли мы на своем веку зону свободной торговли Токио—Лиссабон, но право на жизнь эта идея имеет.
— Самый мощный поезд тянет по Транссибу 150 контейнеров, а контейнеровоз компании Maersk — 18 тыс. контейнеров. В два раза дольше тянет, но разница в эффективности гигантская.
— Да, но сколько стоит поезд и сколько — контейнеровоз? Он сам по себе стоит гигантских денег. Я все понимаю, но я бы точно не списывал Россию как логистический плацдарм. Дальний Восток позиционирует себя не как рынок 7–8 млн человек, которые там живут. Промышленность там предполагается развивать с ориентацией на экспорт.
— Кстати, о Дальнем Востоке: японские компании проявляют интерес к территориям опережающего развития (ТОР) и свободному порту Владивостока?
— Да, большой интерес. Обсуждают вопросы строительства аэропорта на Дальнем Востоке, больших складских комплексов, про теплицы и Mazda уже говорил. Свободный порт — это вопрос будущего, над ним еще предстоит много работать. Мало назвать порт свободным, если там время и стоимость оказания логистических услуг составляют намного больше времени, чем в «несвободном». Но, к примеру, безвизовый въезд — это уже прогресс.
— А по поводу ТОР?
— Коллеги из Министерства Дальнего Востока очень удачно продали эту идею инвесторам. Наше отношение было неоднозначное. С одной стороны, хорошо, что можно ввести на территории особый бизнес-режим, с другой — слишком непростые территории. А кто там будет работать? А не перетащит ли это бизнес из соседних территорий без льгот?
— А почему нельзя было объявить весь Дальний Восток ТОР?
— Первое мое предложение было делать не территории, а отрасли опережающего развития. Если мы хотим развития каких-то секторов экономики — какая нам разница, где они расположены: в Тамбове, Калининграде или Владивостоке? Но ваша идея тоже логична. Можно регуляторно сделать весь Дальний Восток ТОР, а уже внутри ТОР делать промпарки и технопарки, создавать там инфраструктуру, откуда могло бы стартовать новое производство. Но вообще я бы не хотел, чтобы российско-японское сотрудничество ограничилось рамками Дальнего Востока, проекты должны присутствовать в разных регионах России: шины в Ульяновске, лекарства в Ярославле, машины в Санкт-Петербурге, экскаваторы в Твери и пр.
— А как на наше сотрудничество повлияли санкции?
— Оно улучшилось. По сравнению с американскими и европейскими японские санкции менее значительны, и переток проектов тому иллюстрация.
— А в плане кредитования? Я вот знаю, что китайские банки многие, несмотря на отсутствие санкций со сторон Пекина, приостановили все операции с россиянами, боясь последствий со стороны американских контрагентов.
— С Японией такая проблема есть. И она одна из основных. Кредитование даже японских компаний сейчас на проекты в России ограничено именно из-за давления американских партнеров. Но на Восточный форум в сентябре прошлого года мы привезли несколько серьезных японских банков, включая крупнейшие региональные, как, например, Банк Хоккайдо. JBIC (Японский банк международного сотрудничества, аналог ВЭБа.— “Ъ”) активно ищет способы сотрудничества. Проблема существует, и мы ищем выходы. Возможно, какие-то крупные российские банки откроют филиалы в Японии и через них будет осуществляться финансирование совместных проектов. Может быть, ряд региональных банков найдет способ работать с нашими компаниями. А может — и мы на это очень надеемся, сами США вспомнят, что вообще-то Америка — это страна за бизнес, а не против бизнеса. Пока же они в диалоге с партнерами очень хорошо пользуются силой своего внутреннего рынка. Мы этому только учимся.
— А вам как бизнесмену комфортно с японцами вести дела? С точки зрения бизнес-культуры.
— Да, здесь очень развито понятие чести. Если вы ведете дела с японцем и что-то не получилось, сорвалось — это будет трагедия в первую очередь для него. Мы, кстати, нечасто встречаем это у других азиатских партнеров.
— На встрече Российско-Японского делового совета 14 марта японцы говорили, будто санкции против Турции негативно сказались на российско-японском сотрудничестве. О чем они говорили?
— Для японского предпринимателя, как и для любого другого, характерна одна особенность: все возможные проблемы он примеряет на себя, даже если шанс невелик. Если он видит, что проблемы возникли у турецкого бизнеса в России из-за безответственных действий руководства этой страны, он спрашивает себя: а может ли что-то похожее случиться с ним? Что же касается конкретных вещей, то, скорее всего, речь идет о комплектующих для японских автомобилей. Многие из них производятся в Турции, это ее место в разделении труда.