|
Грозный завод |
 |
Место действия
Завод расположен в самом центре Грозного, в Ленинском районе. Целых зданий здесь фактически нет. Не пощадила война и "Красный молот". На территории завода до сих пор видны воронки от глубинных бомб, а на земле вокруг цехов можно найти пустые снаряды.
Говорят, что "Молот" бомбили специально: федералы подозревали, что на заводе делают оружие. Военные потом признались, что заводы в городе действительно разрушали целенаправленно, потому что в их разветвленных подземных коммуникациях прятались боевики. Говорили также, что здесь не только отсиживались бойцы ислама, но и наркотики производили и даже какое-то немудреное стрелковое оружие. Впрочем, многие местные считают это уткой, запущенной спецслужбами.
На заводе "Красный молот" оружие не производили. По крайней мере, так говорят люди, проработавшие здесь полжизни. Правда, попытки были. Летом 1992 года Джохар Дудаев в окружении многочисленной охраны приехал на завод. Прямо из машины, в знаменитом двубортном костюме, широкополой черной шляпе и лакированных черных туфлях, генерал пошел по цехам. Назначенный перед этим директором Саид-Ахмед Ферзаули принялся рассказывать высокому гостю, какую продукцию выпускает его предприятие, как тяжело приходится коллективу из-за того, что после развала СССР разрушились экономические связи...
— Автомат сможете сделать? — перебил президент.
— Я поговорю с токарями,— после небольшой заминки ответил директор.— У меня есть хорошие мастера.
— Не говорить надо, а делать! — Дудаев несколько раз щелкнул пальцами и пошел прочь из цеха.
Через месяц к нему в кабинет принесли опытный образец чеченского пистолета-пулемета "Борз" (по-чеченски "волк"). Дудаев вышел во двор своей резиденции опробовать оружие. После нескольких выстрелов автомат стал захлебываться, и недовольный Дудаев приказал довести оружие до ума.
Однако красномолотовцам так и не удалось наладить выпуск автоматического оружия. Говорят, что причина была даже не в отсутствии навыков у рабочих и не в неприспособленности производства, а в нежелании коллектива работать на войну.
Большая часть заводчан пришла на завод после Великой Отечественной, во время которой здесь ремонтировали бронетехнику и выпускали снаряды к пушкам. "Это были люди старой закалки, они хорошо помнили, что такое война,— рассказывает местный старожил Ахмед.— Люди не представляли, что когда-нибудь можно будет воевать с Россией. С русскими дружили, без России жизнь не мыслилась. Директорами всегда были только русские..."
80-летнего заводского токаря Виктора Завьялова, проработавшего на заводе 60 лет, накануне первой чеченской войны привели к Дудаеву: "Он умеет ремонтировать танки". Президент попросил ветерана наладить на заводе ремонтный конвейер. Старик отказался, сославшись на плохое здоровье. Дудаев долго кричал о саботаже, но ветерана не тронул.
Флагман республики
В 1982 году в Чечено-Ингушетию приезжал секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены политбюро Николай Капитонов. Из всех грозненских предприятий для посещения партийный бонза выбрал "Красный молот". Рабочие загордились, но не удивились: "Красный молот" занимал ведущее место в экономике не только республики, но и всего Северного Кавказа.
В советские времена "Красный молот" был заводом союзного значения: здесь выпускали нефтепромысловое оборудование, которое экспортировалось в 34 страны. Особенно ценили продукцию "Молота" в Саудовской Аравии: заказы оттуда росли с каждым годом. В 1987 году на "Молоте" был изготовлен уникальный цементировочный агрегат, способный разрушать скальные породы. Мастера говорят, что сегодня в России аналогов этому агрегату нет. В середине 90-х здесь стали делать фонтанную арматуру сероводородного исполнения, еще раньше освоили производство автотопливозаправщиков двух типов, которые пользовались большим спросом у военных. Самая большая партия машин была закуплена во время войны в Афганистане.
К началу 90-х завод выпускал в год до 500 штук малых цементировочных агрегатов ($60 тыс. каждый), 100 штук тяжелых агрегатов ($60 тыс.), около 600 единиц фонтанной арматуры ($25 тыс.), 500 штук колонных головок ($7 тыс.), а также около 80 видов товаров народного потребления, в том числе стиральные машины и металлическую посуду.
Поле боя
 |
| Дикие женские бригады превращают станки в черный лом за 25 руб. в день |
— Вот они, наши дикие бригады,— рассказывает директор завода Саид-Ахмед Батаев.— Разворовывают все, что попадается под руку. А мне, чтобы восстановить один такой станок, 20-30 тыс. надо.
— Почему же завод не охраняется?
— Пытались,— отвечает Батаев.— Даже военных привлекали. Да пожалели потом. Если наши мешками выносят, то военные — машинами.
— А милиция?
— Милиции тоже жить на что-то надо. Задержали мы своих мешочников, сдали милиции, а те с каждого по полтиннику взяли и отпустили. Еще, наверное, и сказали: воруйте, мол, только платите. Мы сами пытались организовать оборону, да ведь сюда за металлом одни женщины приходят. У нас женщин трогать нельзя, прикоснешься, считай, обзавелся несколькими кровниками. А как по-другому их выдворять?
Несколько женщин в запыленных платьях, не обращая внимания на директора, продолжают ковырять черными пальцами в земле, извлекая какие-то металлические предметы. Директор, нервно сжимая и разжимая кулаки, показывает на одну из женщин: "У нас работала, знает, что не восстановим завод, если будут воровать, а все равно ворует".
Приближаемся к женщине.
— Вы зачем это делаете?
Женщина, глядя на меня исподлобья черными глазами, вытирает грязной рукой лицо.
— У меня девочка больная,— говорит она тихо.— Я до сих пор на заводе числюсь. А денег ни разу не получила за последний год. Мне ее кормить надо. Лечить. Лекарства дорогие. Могу и станок разобрать, если нужно будет. Почему я о заводе должна думать, если обо мне никто не думает?
И неожиданно представляется: "Меня Рита зовут". Я спрашиваю у Риты, сколько она зарабатывает на продаже металла? 25 рублей в день.
— Тысячи тонн лома, который уже ничего из себя не представляет, мы могли бы реализовать официально как металлолом, могли бы обеспечить своих людей, они бы на работу вышли, хоть бы охранять те же цеха,— говорит Батаев, пока мы идем к следующему цеху.— Правительство запрещает вывоз металлолома из республики, но для кого эти запреты? Только для нас, для заводского руководства. Частники как вывозили металл, так и вывозят. Если бы официально разрешили, мы бы за тонну металлолома получили полторы тысячи рублей, тогда как частники его продают по 300 рублей за тонну. Представляете, как наживаются те, кто покупает? В прошлом году мы нарушили все запреты, продали часть металла, вот так, частникам, по 200 рублей за тонну, на 40 тыс. рублей. Выдали людям к Новому году зарплату, по 300 рублей на каждого. Когда мы эти деньги раздавали, я думал, люди мне в лицо плюнут. Но они радовались, у них лица сияли.
Заседание актива
В директорском кабинете (школьная парта и затянутые пленкой окна) собирается весь работающий состав завода — восемь человек. Они охраняют завод как могут. Если приезжают военные, заводчане бегут домой к директору, директор — в администрацию. Но военные уже не приезжают. Самое ценное — цветной металл с завода давно вывезен. Сторож Ахмед, проработавший на заводе 25 лет, говорит, что не может даже спать дома: "Все время кажется, что завод подожгли или еще что, как тогда, во время бомбежки. Был завод — и не стало. Пришли, а тут ямы..." Поэтому Ахмед с завода почти не уходит: "Он же, как живой, вот уйдут все, и завод умрет. А пока здесь хоть один человек есть, он живой".
Остальные заводчане настроены более прагматично: завод можно восстановить и зарабатывать для города деньги. "У нас уже заказы есть — на хлебные формы, канализационные люки и так далее, люди интересуются постоянно, это можно производить даже в сегодняшних условиях, только один литейный цех в порядок привести! — оживленно говорят мне мастера.— Для этого примерно 4 млн рублей нужно, они уже через год окупятся!"
На заводе осталось три цеха, которые можно восстановить при минимальных затратах,— механосборочный, литейный и цех резинотехнических изделий. В трех цехах сможет работать до 300 человек. 300 семьям будет что есть.
Больше всего заводчане боятся, что правительство похоронит завод навсегда, о чем уже давно ходят слухи. В директорском кабинете часто обсуждают предложение министра промышленности Чечни Мусы Дашукаева о восстановлении легкой промышленности республики за счет тяжелой. Саид-Ахмед говорит, что завод восстанавливать не хотят: "Дашукаев считает, что завод надо пустить на металлолом, а на эти деньги восстановить легкую промышленность. Но мы этого не допустим". "Не допустим,— одобрительно гудят мастера.— Не отдадим завод".
"А ведь мы даже уранус плавили,— мечтательно говорит кто-то из мастеров.— Это специальная сталь такая, нержавеющая. Саудовская Аравия, Кувейт, Иран ее заказывали. Мы бы и сейчас все смогли бы, очень уж работать хочется, руки горят..." Мужчины вздыхают, трут ладони, смотрят на меня, будто понять пытаются: есть шансы у завода? Один из заводчан, не выдержав, так и спрашивает: "Вот ты журналист, как думаешь, дадут нам денег, чтобы завод поднять?"
Я, конечно, думаю, что не дадут, потому что до сих пор денег ни на что не дали: ни на восстановление жилья, ни на ремонт школ и больниц. До завода ли? Заводчане это тоже понимают.
— По всем черметам военным проехать и собрать наш металл, запчасти от станков,— с неожиданной злостью говорит заместитель директора Эмин Заунукаев.— Так денег тогда в два раза меньше нам потребуется! Надо только, чтобы правительство распорядилось, нас-то никто слушать не будет...
— А кто будет твое правительство слушать,— говорит инженер Муса.— Военные металл заберут, да тебе-то не вернут — продадут. Разве они слушают правительство? Им же говорят, чтоб не трогали заводы, не грабили, а толку? Одну дыру в ограде залатали, так снова танк въехал, снова дыра. А с дырой в заборе нельзя, у нас тут вообще ничего тогда не останется...
— Если правительство захочет, все получится,— уверен Эмин.— И металл перестанут воровать, если по-настоящему запретят. Но ведь из правительства здесь никто ни разу и не был, как же им о наших проблемах думать?
...Из Ленинского района, где расположен завод, хорошо видны горящие вокруг города нефтяные скважины. Их 18, горят они уже почти два года. Скважины пытались было тушить, но их поджигали вновь. Сначала думали — диверсанты. Потом сотрудники администрации выехали на места и выяснили, что местные жители, потому что если скважина потушена, нефть из нее течет в речки, из которых люди берут воду.
Чтобы нефть не горела, а вода была чистой, нужны специальные установки. Их, по словам заводчан, можно сделать за несколько дней. "Тогда и завод заработает, и нефть пропадать не будет,— говорят они.— Тогда мы столько денег для Грозного заработаем!"
А пока республика теряет 6 тыс. тонн нефти, то есть $20 тыс. ежедневно.
|