От феи до фурии

Выставка искусство

Насколько зрелищной может быть выставка о соблазне и соблазненных? Об этом задумались кураторы "Соблазна" — большого проекта в зальцбургской галерее Residenz, где собрали подходящие по смыслу живопись, фотографии и даже костюмы. Искушению ответить "да" поддался специально для "Ъ" АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.

От искушения до желания ему поддаться всего один шаг, но важно сделать его в правильном направлении. Так мог бы звучать рекламный слоган выставки "Соблазн. Обольстительная красота — смертельное очарование" в зальцбургской галерее "Резиденция". В бывших покоях архиепископа собрали почти полсотни экспонатов из музеев Линца и Граца, Вены и Штутгарта, Вадуца и Мюнхена — произведения авторов разных эпох от Леандро Бассано, Франческо Солимены и Давида Тенирса Младшего до Макса Либермана, Коломана Мозера и Альфреда Хрдлички. Живопись и графика, фотоснимки и костюмы напоминают о неослабевающем интересе к искусству соблазна, понимавшемуся как великий грех и не скрывавшемуся европейской элитой вплоть до буржуазных революций. Этот интерес зафиксирован в многочисленных интерпретациях классических образов искусства: Одиссей и сирены, Приап и Лот, феи и фурии разного рода, не говоря уже о главном соблазнителе античного мира — Зевсе-Юпитере. Полотна с его изображением охотно раскупались в эпоху Возрождения и барокко, в Зальцбурге показывают, например, "Прощание Юпитера с Цецерой" Доминика Виани (около 1700) из собрания венской Академии художеств — одно из бесчисленных повторений в малом формате картины, которую автор сделал для заказчика из Болоньи, а после ее успеха стал сам же тиражировать по требованию многочисленных поклонников.

В любом порядочном рассказе о соблазне неизбежно появление Саломеи. О сценическом воплощении едва ли не самого макабрического персонажа Нового Завета напоминают фотографии легендарной немецкой сопрано Хильдегард Беренс, прозванной Дузе оперной сцены. В фестивальной постановке 1977 года под управлением Герберта фон Караяна она спела заглавную партию в опере Рихарда Штрауса, который своим "Танцем семи покрывал" в "Саломее" внес вклад и в музыкальную, и в сексуальную революцию ХХ века. Одним из воплощений Саломеи стала и Рита Хейворт, сыгравшая главную роль в американском фильме 1953 года, кадр из него тоже представлен в Зальцбурге. В высокоморальной атмосфере маккартизма режиссер Уильям Дитерле и сценарист Гарри Кляйнер переиначили библейскую историю — у них царевна танцевала ради спасения Иоанна Крестителя.

Немецкое существительное Verfuehrung, обозначающее "соблазн" и использованное в названии выставки, несет в себе сразу пять значений, которые описывают важнейшие стадии процесса: искушение, соблазн, обольщение, совращение и итоговое ударное — развращение. На выставке к пяти добавили еще одно — кокетство, ему посвящен отдельный раздел, разместившийся в "Резиденции" и в северном оратории кафедрального собора (с прошлого года музей собора, парадные залы "Резиденции", ее галерея, а также Музей монастыря Св. Петра объединены в одно целое, Соборный квартал,— почти полтора километра залов можно пройти, не покидая стен огромного комплекса). О кокетстве рассказывают языком моды, представленной театральными платьями. Они создавались для спектаклей по пьесе Гуго фон Гофмансталя "Имярек" для актрис, исполнявших роль любовницы главного героя по имени Страсть. На протяжении многих десятилетий "Имярек" остается в программе Зальцбургского фестиваля, превратившись в его визитную карточку, исключение составляли лишь годы аншлюса: пьеса еврея Гофмансталя не могла портить афишу истинно арийского мероприятия.

Почти всегда платья Страсти делаются из ярких тканей — чаще всего красного цвета и его бесчисленных оттенков вроде бордоского вина, сольферино или куропаткиных глаз. О том, что кокетство, особенно женское, дело трудозатратное, видно и по истории зальцбургских постановок. Актеров, исполнявших заглавную роль в "Имяреке" начиная с 1920 года, ровно вдвое меньше, чем актрис, игравших Страсть. Те явно "выгорают" быстрее и потому вынуждены раньше выходить из проекта. Ведь, в отличие от современных пикаперов, действующих согласно заранее намеченному плану и обычно совершенно бесчувственных, соблазнительницы куда эмоциональнее и менее расчетливы. Интуиция им обычно помогает, но мало кто задумывается, насколько пирровой для соблазнительницы может оказаться даже сценическая победа. Не зря в искусстве и философии тема соблазнения сопрягается с темой смерти.

В свое время пьеса Оскара Уайльда, ставшая основой оперы Штрауса (и в течение 40 лет, кстати, запрещенная в самой Англии), возобновила важнейший диалог в мировой цивилизации — диалог Эроса и Танатоса. Как писал Жан Бодрийяр, "соблазн тоже элемент культуры жестокости, это ее единственная церемониальная форма, какая нам осталась", а смерть оказывается естественным продолжением процесса игры, "ставкой всякого символического пакта — пакта вызова, тайны, обольщения, извращения". В Зальцбурге обошлись без последнего, все же экспозиционные залы разместились над бывшими покоями местных архиепископов, правивших городом. Правда, один из них, Иероним фон Коллоредо, поддавшись соблазну властью, в свое время попортил немало крови молодому Моцарту. Хочется сказать — соблазн как соблазн, пусть и властью. Но все же с эротическим как-то веселее.