Не так давно без всякой очевидной причины (то есть без всякого информационного повода, потому что причин тут как раз можно найти множество — и у каждого они будут свои) по соцсетям прокатился ютьюбный ролик с фрагментом из выступления Виктора Франкла перед американскими студентами в 1972 году. Там он со своим смешнейшим выговором (над которым сам же издевается: "Я говорю на великолепном акценте без малейшего английского") говорит вот что.
Виктор Франкл, Вена, 1954 год
Фото: GettyImages.ru
Точно так же, как самолет, выбравший "реальную" траекторию пути, непременно отклонится от курса из-за силы ветра, человек, которого оценивают "реально" и объективно, непременно покажет себя хуже этой оценки — из-за силы обстоятельств и вообще условий жизни. В то время как преувеличенно комплиментарная оценка заставляет его тянуться к этому завышенному стандарту и проявлять себя лучше.
В таком кратком и упрощенном изложении это немного отдает детсадовским "ты такой талантливый, ты, конечно, сможешь" (которое, кстати, почти всегда работает, и уж во всяком случае лучше, чем "у тебя, с твоими средними способностями, может, и получится"). Но для Франкла это не просто практическая рекомендация, а конструктивный вывод из его теории, согласно которой, именно воля к смыслу, необходимость ощущать собственную жизнь осмысленной — главная движущая сила нашего развития и поведения.
Эту теорию и основанный на ней психотерапевтический метод, получивший название логотерапии, Франкл предложил незадолго до начала войны (он тогда работал в венской клинике Штайнхоф). А 25 сентября 1942 года Франкл, его жена и его родители были депортированы. Сперва в гетто Терезиенштадт, где скончался отец ученого, а потом в Освенцим — там сперва в газовой печи погибла его мать, а потом, уже перед самым приходом американцев, умерла от истощения его жена.
В 1946 году Виктор Франкл за девять дней надиктовал книгу "Психолог в концлагере", представляющую собой не только точный анализ душевного состоянии человека в крайних условиях, не только глубокое исследование человеческой природы в принципе (потому что именно в таких условиях она наиболее мощно проявляется), но и декларацию (выстраданную и оттого убедительную) веры в этого самого человека, в возможности его воли, проще говоря — его души.
Франкл сумел не только избежать главного страха Достоевского — оказаться недостойным своих мучений,— но и превратить пережитое в источник света
"Кто из переживших концлагерь не мог бы рассказать о людях, которые, идя со всеми в колонне, кому-то дарили доброе слово, а с кем-то делились последними крошками хлеба? И пусть таких было немного, их пример подтверждает, что в концлагере можно отнять у человека все, кроме последнего — человеческой свободы, свободы отнестись к обстоятельствам или так, или иначе. И каждый день, каждый час в лагере давал тысячу возможностей осуществить этот выбор, отречься от внутренней свободы. А отречься от свободы и достоинства — значило превратиться в объект воздействия внешних условий, позволить им вылепить из тебя "типичного" лагерника. Душевные реакции заключенного не были всего лишь закономерным отпечатком телесных, душевных и социальных условий, дефицита калорий, недосыпа и различных психологических "комплексов": то, что происходит внутри человека, то, что лагерь из него якобы "делает",— результат внутреннего решения самого человека. В принципе, от каждого человека зависит — что, даже под давлением таких страшных обстоятельств, произойдет в лагере с ним, с его духовной, внутренней сутью: превратится ли он в "типичного" лагерника или останется и здесь человеком, сохранит свое человеческое достоинство".
"Воспоминания" Франкла, записанные в конце его жизни (он умер в 1997 году в возрасте девяноста двух лет), нужно читать как приложение или дополнение к его знаменитой "лагерной" книге (кстати, ее — совсем недлинный — текст можно легко найти в интернете, чаще под более поздним названием "Сказать жизни "да!""). Потому что как раз осознание того, кто именно — то есть человек какой судьбы, какого мужества и какой веры в людей — говорит все эти слова, придает им не только дополнительное значение, но и даже дополнительную художественную силу, какую-то, что ли, окончательность. Это особо чувствуется в наше время интернет- и подобных дискуссий, главным аргументом в которых стал выкрик (пусть письменный, но все равно выкрик) — "а сам-то ты...".
А сам Франкл сумел не только избежать главного страха Достоевского — оказаться недостойным своих мучений,— но и превратить пережитое в источник света. В "Воспоминаниях" это очень чувствуется. Как будто тот, кто их написал, смотрит на вас с этих страниц и оценивает ровно так, как сам заповедал: немного выше того, что мы стоим.
Виктор Франкл. Воспоминания. М: Альпина нон-фикшн, 2015. Пер. Л. Сумм