«Еще тридцать лет назад весь рынок продаж искусства был сосредоточен на старых мастерах, сегодня же все внимание сфокусировано на современном искусстве» — с таких слов в музее «Гараж» начал лекцию-презентацию своей книги о секрете популярности художников и о формировании стоимости произведений искусства под названием «Завтрак у Sotheby’s» ФИЛИП ХУК, член совета директоров аукционного дома, старший специалист отдела импрессионистов. Многолетний эксперт дома ответил на вопросы ЕЛЕНЫ КРАВЦУН.
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ
— Есть утверждение, что цены на современное искусство — это великий мыльный пузырь. В чем причины самого большого в истории роста цен на произведения современного искусства? До какой цифры могут дорожать отдельные работы?
— Действительно, с 2008 года цены на современное искусство выросли невероятным образом. Все ожидали, что кризис обрушит этот рынок, что случалось неоднократно прежде. Это было неписаным правилом и в 1930-е, и в 1990-е годы. Однако в этот раз все случилось по-другому. Причина — в очень низкой банковской ставке, которая делает невыгодным хранить свободные деньги, которые быстро теряют в цене с учетом инфляции. Люди устремились с этими средствами на рынок искусства. Я бы не сказал, что этот рост наблюдается только лишь в нише современного искусства. Такой же рост мы видим в категории импрессионистов, модернистов, сюрреалистов и на торгах старых мастеров. Низкая процентная ставка не повышалась с 2008 года, что и обеспечивает такой бум.
— Продолжая разговор о ценах — почему, на ваш взгляд, импрессионизм и Пикассо перестали быть самыми дорогими на рынке?
— Мы живем в уникальное для современного искусства время. Никогда до этого глобализация и процессы, которые мы сейчас наблюдаем в экономиках разных стран, не делали молодых людей богатыми за столь короткое время. Сейчас довольно большое количество миллионеров в возрасте до тридцати-сорока лет. Будем откровенны, они больше склонны к современному искусству, они его лучше видят и читают. Оно ближе им, чем искусство тех же импрессионистов. Мне кажется, в этом состоит причина того, что цены на современное искусство опережают цены на другие периоды. Богатых людей, готовых инвестировать в современное искусство, больше, чем тех, кто коллекционирует модернистов. Пикассо также относится сегодня к старому искусству. Мы живем в уникальное время еще и потому, что художники умершие конкурируют с художниками живущими. Раньше нужно было умереть, чтобы стать знаменитым, чтобы цены на тебя взлетели до небес. Однако сегодня ты можешь быть молодым художником и очень хорошо продаваться на рынке. Импрессионистов покупают люди старшего поколения, которые хорошо разбираются в искусстве в принципе. Современное же искусство апеллирует к ценностям и запросам молодых успешных людей.
— В своей книге вы пишете, что в прошлом веке «Sotheby’s как дом был изобретателен, открыт для всяческих инноваций и умел делать деньги». Так почему же его акции последние годы постоянно падают в цене? Что случилось с великим домом, в этом виновато постоянное соперничество с Christie’s или что-то еще?
— Во-первых, я хочу напомнить, что Sotheby’s — единственное акционерное общество среди всех аукционных домов. Действительно, цены на наши акции упали, если вспомнить — в 2006 году они упали до $6. Однако сейчас они поднялись до $40, это неплохой результат. Во-вторых, всегда, когда сравнивают Sotheby’s и Christie’s, забывают, что мы акционерное общество и следуем огромному количеству регуляций и привязаны к рынку акций, тогда как Christie’s — частная компания, которая такими обязательствами не обременена. Успехи Sotheby’s можно сравнивать только с успехами аукциона с такой же организацией. Люди извне, из финансового мира не понимают людей из мира искусства. Это сложный, тонко настроенный инструмент, который живет по своим законам. На мой взгляд, оценивать эффективность дома в привязке к финансовым результатам и цене на акции — неправильно. Бывает в торгах импрессионистов мы выступаем хуже, а Christie’s лучше, а цена на акцию Sotheby’s растет.
— Поговорим о частных сделках, которые Sotheby’s проводит в большом количестве. Получают ли эксперты-оценщики лично что-то за консультации, если сделка состоялась?
— Эксперты аукциона получают стимулирующую комиссию, которая никак не связана с суммой сделки. Это некий процент от комиссии, который получает аукционный дом, будучи акционерным обществом, у нас очень четко описан в контракте процент, больше которого мы не можем зарабатывать. Продавец всегда знает, сколько мы зарабатываем. Это определенно не процент, который может изменить вашу жизнь, но этого достаточно, чтобы специалисты занимались частными продажами. Я хочу заострить внимание на том, что мы не делаем частные продажи в ущерб торгам. Все же мы аукционный дом в первую очередь, наш фокус — это торги. Но когда владельцы вещей не хотят выставлять их на публичные торги...
— Какие это могут быть причины?
— Причины могут быть разными: слишком известное имя или слишком известная вещь. Владелец не хотел бы, чтобы весь мир узнал, что эта вещь больше не принадлежит коллекции. Вот в этих случаях мы занимаемся частными продажами, но, подчеркну, это параллельный аукциону бизнес, он не такой большой.
— Что такое гарантии третьих лиц? Когда распиаренную картину не покупают, это же катастрофа. Что вы с ней тогда делаете? Как отбиваете затраченные средства?
— Гарантии третьих лиц — очень эффективный инструмент для продажи супердорогих вещей, когда владелец и аукцион не хотят рисковать, а хотят, наоборот, чтобы все инвестированные усилия, как правило полугодовые, увенчались успехом. Это работает следующим образом: раньше мы сами как аукционный дом гарантировали покупку. Для нас это было большим бременем, потому что иногда вещи не продавались, аукцион оставался с работой, которая ему в принципе не нужна и которую необходимо теперь каким-то образом продать. Тогда эту вещь приходилось убирать на достаточно долгий срок из оборота. Сейчас мы перешли к модели, когда мы стараемся получить гарантию третьей стороны — какого-то покупателя-коллекционера. В этом случае счастлив продавец, потому что он знает, что желаемый минимум гарантирован, счастлив аукционный дом, потому что знает, что сейл будет успешным и дом получит комиссию со сделки. Если цена на торгах пойдет выше той цены, что гарантировало третье лицо до торгов, то оно тоже получает некую часть от комиссии с продажи. За последние годы мы убедились, что это наиболее безопасная модель регулирования продаж и ухода от рисков. Еще один аргумент в пользу этого: когда другие покупатели в зале видят, что на эту работу есть гарантия какого-то клиента, это вселяет в них уверенность в инвестиционной ценности этой картины. Это уже не аукцион, который говорит «мы верим в эту работу», а коллекционер. Мы заметили рост интереса к прогарантированным работам.
— Как вы находите коллекционеров, которые дают эти гарантии?
— Здесь включается экспертиза Sotheby’s, наше знание людей и коллекций. Мы всегда обращаемся к коллекционерам, заинтересованным в конкретной работе, но никогда не апеллируем к ним только ради продажи. Это всегда командная работа, идут многочисленные встречи и переговоры, сбор дополнительной информации. В этот процесс вовлечено большое количество людей. Клиент гарантирующий должен быть тверд в своем решении и иметь всю необходимую информацию до торгов.
— Можете привести пример удачной сделки по такому образцу?
— Эта информация для нас очень чувствительна и конфиденциальна. «Супрематическая композиция» Малевича продалась таким гарантированным способом за $60 млн на торгах в Нью-Йорке. Не называя имен и работы, можно отметить также сделку импрессионистов, которую гарантировали за $40 млн, а в результате продажа состоялась за $60 млн. Человек, который гарантировал, естественно, был результатом очень доволен. Потому что 20% от $20 млн, на которые была превышена цена, были переведены ему на счет.
— Чем должен обладать коллекционер, чтобы его слово получило гарантийный вес?
— Мы осторожно к этому подходим. Круг таких коллекционеров небольшой. Это наши клиенты, которые уже должны были продемонстрировать такой уровень покупок и желание поучаствовать в такого рода сделке на определенного художника. Мы не можем обратиться сразу к нескольким собирателям, может быть, только к двоим. Мы должны быть уверены, что, получив такое предложение, коллекционер не станет советоваться с кем-то еще, не станет выносить эту информацию на публику, иначе это подорвет предстоящую продажу.
— В своей книге вы пишете, что определенные сюжеты и стили продаются больше других. С чем это связано?
— Если говорить о традиционном искусстве, действительно наблюдается некая закономерность. В общем, все довольно просто: солнечные пейзажи продаются лучше, чем дождливые, счастливые улыбающиеся люди продаются лучше, чем хмурые, портрет красивой молодой женщины продается лучше, чем портрет пожилого джентльмена, как бы хорошо он ни был написан. Я помню работу Матисса «Женский портрет в интерьере», где у женщины был слегка искривлен рот и казалось, что она рассержена. Невероятно сложно было продать эту работу. Что стоило Матиссу повести кистью слегка вверх — и тогда картина продалась бы в пять раз дороже! Такие, казалось бы, мелочи невероятно влияют на цену искусства. Еще один момент — это цвет. Наличие красной краски гарантированно поднимает работу в цене. Тот же Мондриан, его композиции с цветными плоскостями. Если в такой работе есть прямоугольник красного цвета, картина продастся лучше остальных мондриановских композиций.
— В кого или во что сегодня стоит инвестировать?
— Если бы я знал ответ на этот вопрос, то жил бы уже на пенсии на вилле на Лазурном берегу, а не в дождливом Лондоне. Говоря серьезно, люди часто переоценивают роль аукционных домов во влиянии на рынок. Мы скорее отражение рынка, мы скорее идем за трендом, нежели формируем его. Все, что становится модным и покупаемым, одобренным кураторами и музейщиками мировой известности, мы на это сразу реагируем. Если говорить о долгосрочных инвестициях, то я бы советовал покупать лучшее у лучших художников. Здесь вы точно не ошибетесь. Мне лично более близки коллекционеры, которые разбираются и которые живут искусством, чем инвесторы с калькулятором, которые высчитывают потенциальную прибыль.
— В своей книге вы часто говорите о правильном брендировании. Назовите три категории.
— Примером правильного брендирования с четким маркетинговым портретом на рынке может стать Модильяни, которого узнают за двадцать шагов, и при этом он остается великим. Или Мондриан, Джакометти и Моне. Имея такую узнаваемость, они все равно остаются желаемыми для покупателей как статусные вещи. Итак, конкретные категории правильного брендирования: узнаваемость, легенда художника, необычная, как правило трагическая история жизни автора, все знают, что было с Ван Гогом, например, за каждым из раскрученных художников стоит своя мифология. И наконец, датировка работ. Есть периоды в творчестве художников, наиболее желанные для публики.
— Какую картину вы бы никогда не купили?
— В своей книге я привожу целый список посредственных художников. В вершине стоит вульгарнейший Томас Кинкейд, американский художник, невероятно популярный коммерчески, но я бы никогда не поставил его на наш аукцион.