 |
Заведующий сектором новейших течений при музее-заповеднике "Царицыно" Андрей Ерофеев и его коллеги начали собирать Государственную коллекцию современного искусства в 1989 году. Сегодня в ней две тысячи единиц — живопись, графика, фотография, скульптура, инсталляции. Коллекция хранится в принадлежащем "Царицыну" противоатомном бункере у МКАД и показывается только на временных выставках в России и за рубежом. В ближайшее время должен появиться приказ Минкульта о передаче коллекции в Третьяковку; туда же перейдет на работу и сам Ерофеев.
 |
| Ассамбляж Бориса Турецкого "Мусорная свалка" (1974), безусловно, украсит экспозицию Третьяковской галереи |
— Сложился очень удачный момент. Консервативная Третьяковская галерея готова работать с современным искусством. Вообще, в начале своей истории Третьяковка была музеем современной культуры, и она может вернуть себе это положение. Музей должен уметь отбирать важные работы именно сегодняшнего дня. Хотя понятно, что точное попадание невозможно: работы должны отлежаться, чтобы потом стало ясно, где выбор правильный, а где ошибочный.
— То есть вы сами не уверены в стопроцентной ценности своего собрания?
— Нет, я уверен. Я считаю, царицынская коллекция уже отлежалась. Я подбирал каждую работу, начав с абсолютного нуля, и это мой личный выбор, который я готов защищать. Все две тысячи единиц хранения — вполне достойные вещи. Может быть, их качество неочевидно для всех. Но критерий "неочевидности" — вообще родовая черта живого искусства.
 |
| Деревянная "Купальщица" (1974) соц-артиста Александра Косолапова отлично смотрелась бы и в старой Третьяковке рядом с кустодиевскими бабами |
— Создание коллекции не означает, что мы должны подбирать все подряд, все, имеющее... м-м-м исторический интерес. Мы же не этнографическая коллекция. Я считаю, что Бренер — это фигура, находящаяся за рамками художественного процесса. Я не осуждаю его морально, но считаю, что он занимается не искусством. И не только Бренер, но и множество фигур искусства сегодняшнего, вчерашнего, позавчерашнего у нас в коллекции отсутствует. Отбор — обычное музейное право.
— Право власти, цензуры, подавления неугодных и поддержки своих?
— Это тоже надо уметь. Мы привыкли говорить "будущее покажет". Будущее ничего не покажет. Покажет только наш отбор, на который будут ориентироваться те, для кого сегодняшнее искусство будет историей.
 |
| Знаменитый мастер переодевания Владислав Мамышев-Монро, оказывается, еще и рисует. Вот, например, картина "Гитлер и Монро" (1992) |
 |
| Объект Юрия Лейдермана "Вам звонят из Кении" (1989) — не просто шутка, а образец концептуализма |
— Нет, настоящее современное искусство респектабельно, оно открыто для широкой публики и работает на нее. Мы же находимся в узком кругу. И сегодня надо раскрыть этот круг. Поэтому я считаю, что наше объединение с Третьяковской галереей — при всей его неожиданности, странности и случайности — вполне логично.
— Вы полагаете, что легко вписаться в музей, так долго боявшийся всего современного?
— Во всем мире заканчивается эра музеев современного искусства. Они создавались как музеи альтернативные, для людей, идущих на разрыв с музейной традицией и обществом в целом. Эта авангардная ситуация себя исчерпала. Музеи традиционные стали музеями современного искусства, и наоборот. Музейная коллекция теперь — не поле битвы художника с публикой и историей, а академическое место сбора и хранения вещей, самых разных вещей и разного искусства, плохого и хорошего. В музеях современного искусства появились и реализм, и салонная живопись, даже выставки мотоциклов с пылесосами — они стали музеями искусства и культуры прошедшего XX века. В этом смысле Третьяковская галерея с ее изначальной всеядностью и дурным вкусом оказалась впереди планеты всей. Здесь можно выстроить очень интересную, зрелищную, драматичную экспозицию смены эпох в русской культуре XX века. Можно создать познавательные инсталляции с одновременным использованием кино, музыки, архитектуры, традиционного советского искусства из фондов Третьяковки и работ андерграунда из царицынской коллекции.
 |
| Сергей Волков "Культура" (1987). Такой видят культуру многие будущие авторы Третьяковки |
— Я не думаю, что их нужно как-то радикально менять. Их нужно дополнять. Главное сделано — в Третьяковке сосуществуют правые и левые, архаисты и новаторы. Это в самой галерее еще недавно считали, что я как раз буду требовать перемен. Директор Валентин Родионов мне так и говорил: "Андрей, знаете, я вас немножко побаиваюсь". Ведь моя коллекция начиналась как довольно агрессивная альтернатива — мы собирали музей, противостоящий официозу. Но теперь появилась возможность взаимодействия с прежним противником.
— Вы стали так толерантны только к Третьяковке? А если бы вас позвал в свой музей современного искусства, например, Зураб Церетели?
— Мы с ним разговаривали о судьбе моей коллекции. С этим человеком общаться трудно — он недиалогичный человек. Он может что-то покупать, что-то предлагать, но он недиалогичен. Но вообще-то, люди старшего поколения, прежде отгороженные от нас, теперь, наоборот, открылись.
 |
| Это не хулиганство, а фотодокументация акции "Слово" (1978), которую провела группа "Мухомор" |
— Если говорить о музейных директорах, то они теперь стали очень прагматичными, а значит, чувствующими дух времени. Тот же директор Родионов сделал очень много, чтобы продвинуть идею перехода царицынской коллекции к ним. Он же заинтересован в обновлении музея — понимает, что в коллекции Третьяковки мало работ художников авангардного направления, признанных на Западе. Иностранные туристы прибывают в Москву и спрашивают в Третьяковке: "Где у вас Булатов, где Кабаков?" Раньше можно было говорить: "Нет таких художников". А теперь туристские вопросы звучат упреком. Дирекция ГТГ даже готова дать два зала под сменные выставки современного искусства.
— И безо всякого давления со стороны?
— Честно говоря, ничего не получилось бы без Михал Ефимыча Швыдкого. Он первым предложил перейти в Третьяковку — только после его предложения я отправился на переговоры с Родионовым. Сколько я за двенадцать лет повидал министров — это первый настоящий министр, который принимает волевые решения, у которого есть определенная политика. И определенные вкусы, очень современные. Лоббирование им перехода нашей коллекции в Третьяковку — это один из его политических шагов, мне кажется. Он этого решения хотел, он этого добился.
— Вы думаете, он был прав?
— Главный русский музей — место оптимальное для коллекции русского искусства 60-90-х годов. Даже если меня выгонят из Третьяковки — ну, не вживусь я в коллектив,— буду знать, что вещи попали в профессиональные руки.